Все разделить!

Справедливости ради – сначала Российская империя пыталась отвергнуть планы Пруссии о разделе Польши – не из благородных побуждений, разумеется!

А потому, что хотела держать ее в своей, и только своей, сфере влияния, ни с кем не делиться.

Для того Екатерина II и посадила на престол Речи Посполитой любовника (полагается говорить – фаворита… но какая разница?) Станислава Понятовского в 1764 году. Был такой расчет – постепенно создать зависимое от Российской империи польское государство во главе со «своим» королем.

Шла очередная Русско-турецкая война 1768–1674 годов; она оказалась очень затяжной. Екатерина II боялась, и не без оснований, сближения Австрии с Турцией; Пруссия давно предлагала разделить бесперспективное государство, и была угроза еще и ее сближения с Австрией, если Российская империя откажется. Война еще и с Австрией и Пруссией была уж очень не нужна, и желание срочно улучшить отношения с двумя немецкими государствами заставило Российскую империю пойти на соглашение с ними… за счет Польши.

5 августа 1772 года в Петербурге три державы заключили конвенцию о частичном разделе Речи Посполитой, и войска каждой из них заняли «свои» территории. Свои зоны оккупации, если называть вещи своими именами. В 1773 году польский сейм признал частичный раздел страны (а интересно, куда бы он делся?).

Над Речью Посполитой нависла такая опасность, что даже шляхту немного, но проняло. В стране все активнее действовала Патриотическая партия и требовала реформ, позволяющих хоть как-то, но выжить. Все ведь понимали, что, махая дедовскими саблями, отечество не отстоять.

В 1768 году собрался и проработал четыре года сейм, который так и называется: Четырехлетний сейм. Явление само по себе уникальное – сеймы так долго не работали, съезжались, побыстрее решали все вопросы и после вкусного банкета разъезжались. А этот сейм работал всерьез и создал даже конституцию – 3 мая 1781 года.

По конституции численность польской армии поднималась до 100 тысяч человек, мещанству открывался доступ к чиновничьим и военным должностям, приобретению земли и получению шляхетства. Отменялись выборность королей (только после пресечения династии можно было выбирать нового короля!), liberum veto, рокош и конфедерация. Теперь меньшинство на сейме не могло срывать принятие решений: они принимались простым большинством голосов.

Король присягнул конституции (ему, правившему в тот момент, тоже была выгодна конституция). Казалось, Польша вскоре изменится до неузнаваемости.

Но ведь шляхтич имеет право на конфедерацию и рокош! Никто не смеет покуситься на эти священные права!

Трое польских магнатов добрались в местечке Тарговцы, под Уманью, и провозгласили Акт своей конфедерации. Их имена прекрасно известны и в современной Польше и вызывают скрежет зубовный у поляков: К. Браницкий, С. Жевуский, уже известный нам Ф. Щенсный-Потоцкий. Три изменника. Совсем недавно этот Акт собственноручно редактировала Екатерина II, а 14 мая 1792 года, в день провозглашения Акта Тарговицкой конфедерации, войска Российской империи пересекли границу Речи Посполитой. Вскоре и Пруссия начала интервенцию.

Войска, верные сейму, быстро стали проигрывать войскам конфедерации. Король тоже поддержал конфедерацию. Речь Посполита оказалась оккупированной, а 12 января 1793-го Австрия, Пруссия и Российская империя подписали Конвенцию о Втором разделе Речи Посполитой.

Реформы Четырехлетнего сейма был отменены, а собранный в Гродно сейм в 1793 году утвердил новый акт раздела части Польши.

Только зимой 1793/94 года было спокойно. В марте грянуло знаменитое Польское восстание 1794 года под руководством Тадеуша Костюшко – личности вполне легендарной. Настолько легендарной, что сказать о нем несколько слов необходимо…

В наше время пылкая революционность, мягко говоря, не находит понимания у общества. Потугами железной рукой загнать человечество в счастье все накушались выше крыши. Но что поделать! В XVIII веке находилось немало людей, по внешнему виду вменяемых, которые стремились к «Равенству, Братству, Свободе»… убей меня Бог, никогда не помню, в каком порядке надо все это писать. И стремились именно путем создания клубов, тайных обществ, р-революционной фразеологии, сколачивания вооруженных шаек, поднятия восстаний, убийства монархов, подавления всех несогласных и прочего безобразия. Отдал этому дань и Александр Сергеевич Пушкин; помните:

Кишкой последнего попа

Последнего царя удавим.

Кто бы мог подумать, что мальчик из приличной, известной из истории семьи, окончивший Царскосельский лицей, напишет такое?! Человек, просивший своего царя быть его цензором, человек, несомненно религиозный?!

И точно так же – кто бы мог подумать, что мальчик из семьи старопольского помещика средней руки, выученик школы монашеского ордена пиаров, вдруг возьмет и уедет в США, участвовать в Войне за независимость? И не романтики ради, не на бизонов же охотиться! А воевать за независимость США на стороне колонистов? А Тадеуш Костюшко уехал, и воевал довольно лихо: первая крупная победа колонистов под Саратогой в 1777 году во многом есть его заслуга.

Война окончилась, вожделенного рая на земле в США как-то не получилось. А то, что получилось, мало подходило для военных, алчущих романтики. Вот если мистер Кости еще и немного поистреблял бы индейцев… Или занялся бы консультированием на заводах мистера Кольта…

В 1784 году Костюшко возвращается в Польшу, но никакой должности в ее армии не получает. Бригадный генерал армии США высказывает слишком свободолюбивые взгляды, называет магнатов… примерно так, как их следует называть.

Но в 1789 году Костюшко идет служить Четырехлетнему сейму, в чине бригадного генерала участвует в действиях против войск Тарговицкой конфедерации. Это как раз по нему! Борьба за демократию, с феодалами, клерикалами, консервативными элементами!

Но правительство капитулирует перед Тарговицкой конфедерацией, и Костюшко опять делать нечего; он уезжает за рубеж, появляется в якобинском Париже, уговаривает «патриотов» помочь воюющей Польше. Понимания он не находит.

А тут – национальное унижение 1793 года! Вот она – та революция, в которой соединяются наивный национализм первых национальных государств и еще более наивный, восторженный реформизм. «Все поменять!» И всем сразу станет хорошо…

Польское восстание началось под лозунгами национальной единой Польши, воссоединения земель, отторгнутых Российской империей, Австрией и Пруссией, и продолжения реформ Четырехлетнего сейма. Кстати, для полного понимания происходящего: в числе лозунгов было и присоединение Западной Руси к Польше. Так что национальная Польша мыслилась почему-то исключительно страной колонизатором.

Это было как раз то, что нужно! 24 марта 1794 года в Кракове Тадеуш Костюшко провозгласил Акт восстания и произнес текст присяги как диктатор. Был он объявлен и главнокомандующим национальными вооруженными силами.

«Я не буду биться за одну шляхту, – провозгласил шляхтич Костюшко, – я хочу свободы всей нации и только за нее буду жертвовать своей жизнью». По тем временам – и благородно, и «прогрессивно».

А с другой стороны, страшненький он был человек, этот Тадеуш Костюшко, друг Вашингтона и якобинцев. Мало кому известно, что в мае-июне 1794 года в Варшаве польские якобинцы практикуют революционный террор против лидеров тарговичан. И людей не просто пугали, их вполне серьезно убивали за «неправильные» убеждения…

Но и отдадим должное Тадеушу Костюшко, причудливому гибриду якобинца и помещика, – он умел идти до конца там, где останавливались люди умные, умудренные и решительные. 7 мая 1794 года Костюшко издал Поланецкий универсал, в котором твердо обещал крестьянам свободу, если польские патриоты победят. Это дало сразу же десятки тысяч новых волонтеров. Косиньеры – то есть косцы – называли этих крестьянских парней. В Средневековье польский крестьянин мог идти в бой с косой и считался грозным бойцом. У косиньеров Костюшко были, конечно, и ружья.

Опомнившись от первых поражений, Пруссия и Российская империя бросили в бой все свои силы. Суворовские чудо-богатыри, переходы по 40, по 60 верст, с пением бравых песен, блестящие лобовые атаки на супостатов, ослушавшихся матушку-царицу, умелая поддержка конницы и артиллерии.

А главное, и сумей Костюшко разбить именно эти армии – ведь все равно пришли бы новые. В сравнении с Пруссией и Российской империей Польша была подобна подростку, затеявшему всерьез драться с двумя здоровенными мужиками.

К сентябрю «очищены от бунтовщиков», как писал в рапортах Суворов, вся Литва и вся Галиция. Украинские и белорусские области полыхают; никто не хочет под Российскую империю. Всем приходится объяснять, как нехорошо бунтовать против русской матушки-государыни, до конца дней изъяснявшейся с сильнейшим акцентом.

10 октября под Мациёвицами тяжело ранен и взят в плен Тадеуш Костюшко. Сохранилась легенда, что Костюшко лежал на земле, раненный в живот, истекая кровью, прошел дождь, Костюшко дрожал от холода.

Казачий полковник Денисов нашел Костюшко и узнал его. Он велел казакам положить на землю несколько плащей, перенести на них Костюшко и перевязать. После чего спросил, не нужно ли еще чего-нибудь вражескому генералу.

– Ничего не нужно, – кратко ответил Костюшко.

– Я знаю вас, генерал, как великого человека и всегда готов оказать вам любую услугу, – сказал Денисов.

– И я тоже знаю вас, полковник Денисов, – ответил Костюшко.

Казаки сделали из своих пик носилки и понесли Костюшко в лазарет. До конца своих дней полковник Денисов гордился этой беседой и охотно рассказывал о ней. И все, стоявшие возле этих носилок.

Вот она, двойственность отношения к Тадеушу. Воевать с ним надо, и взять его в плен – доблесть. Но уважение к нему огромное, даже взять в плен его особенно почетно не потому, что он страшен и опасен, а потому, что он «великий человек», творящий великие дела. Даже на того, кто видел, как его несут, падает отсвет славы Костюшко.

Потом, естественно, Т. Костюшко был заключен в Петропавловскую крепость как опасный смутьян, бунтовщик и вольнодумец.

Обезглавленное восстание продолжается, но все, конечно, уже ясно. 4 ноября царские войска овладели предместьем Варшавы – Прагой. А я вынужден еще раз «оскорбить» «национальную гордость великороссов», потому что в Праге чудо-богатыри Суворова устроили чудовищную резню…

23 октября 1794 года начался артиллерийский обстрел Праги. В 5 часов утра 24 октября начался штурм. По словам участника событий, офицера Суворова фон Клугена, «поляки дрались мало сказать с ожесточением, нет – дрались с остервенением и без всякой пощады… страшно вспомнить!»^[92]

В 9 часов утра бой закончился просто потому, что польский гарнизон Праги был полностью истреблен. В польской печати есть информация, что уже после штурма Суворов велел отрубить кисти рук б тысячам польских шляхтичей. В это я не верю по двум причинам:

1) против русских шли все патриоты Польши, не одна шляхта. Среди 21 тысячи погибших поляков было не менее 4 тысяч евреев. Они тоже с оружием в руках защищали свою столицу.

6 тысяч живых шляхтичей попросту не было после штурма во взятой Праге;

2) никто никогда не показал ни одну отрезанную кисть руки. Ни одного живого свидетеля, ни одного интервью со свидетелем. Будь не то что 6 тысяч, а хотя бы шестеро изувеченных – уж наверное, не отказали бы себе поляки в удовольствии их предъявить международной общественности.

После резни в Праге Суворова в английской и французской прессе называли «кровожадным полудемоном», передавались жуткие подробности… Но вот про отрезанные руки – ни слова.

Но резня – была, и очень страшная. «Наши солдаты врываясь в дома, умерщвляли всех, кто им ни попадался… Наши солдаты стреляли в толпы, не разбирая никого – и пронзительный крик женщин, вопли детей наводили ужас на душу… «Нет никому пардона!» – кричали наши солдаты и умерщвляли всех, не различая ни лет, ни пола»^[93].

К этому можно относиться как угодно, но вот факт: русские солдаты насиловали католических монахинь и бегали с грудными младенцами на штыках. Л имя Суворова в Польше с тех пор – синоним не великого воина, а палача и убийцы. Кому-то может быть неприятно это читать, но это, простите, уже только его частные проблемы. А факты – вот они, что тут поделаешь.

Эти факты, кстати, тоже очень хорошо характеризуют отношение русских к Польше. Очень двойственное отношение. Во время штурма явно выплеснулась ненависть к тем, кто нарушает «порядок», к «сумасшедшим славянам». Кто «должен» «жить как все», а вот не хочет. Кому «больше всех надо». Кто «хорошо устроился». Кто «умный больно».

Полякам приписывали даже то, чего они никогда и не думали о русских. В самом их богатстве, в спокойной организации жизни, даже в чистых уборных читался наверняка некий упрек. Некая демонстрация. Попытка унизить, обидеть, попрекнуть собственным неустройством, неряшеством.

Помню одного русского господарища, который в 1990 году в столовой города Тарту плакал мутными пьяными слезами. И все выстанывал сквозь зубы, почти плакал: это они по-вашему что?! Они, по-вашему, так, что ли, хотят есть, да?! Хотят есть ножами и вилками?! В чистоте и на скатертях?! Вовсе и не хотят. Так не удобно, вы сами попробуйте. А это они назло придумали. Нарочно придумали, сволочи, чтобы нам показать, что мы свиньи. И окна для того помыли. И пахнет хорошо для этого. И улыбаются… Все для того…

Человек с остекленелыми от ненависти глазами все бормотал, все покачивался на стуле, свистел шепотом в мою сторону, заставляя обливаться холодным потом от неловкости перед эстонцами (русский язык они, как правило, хорошо знают). И не переставая, все так же ненавидяще сучил, шаркал руками по скатерти; то скручивал что-то невидимое, то тыкал, то разрывал – пресловутая подкорка все работала.

…Вот злоба такого рода, наверное, и прорвалась в Праге, в позорный для русского оружия день 24 октября 1794 года.

В чем виноваты были монашки?! А тем более младенцы?! Не говоря о том, что в предместьях никак не жили владельцы роскошных фольварков?! А евреи?!

А вот это – как посмотреть. Если смотреть с позиции общинности, с привычной москальской позиции, так ведь и нет никакой разницы, кто отвечает за грехи одного из ее членов. По законам кровной мести за прапрадедушку платит жизнью праправнук. За то, что магнат построил себе дворец в духе Версаля, а злые иезуиты – враги православия, могла заплатить монашка или домохозяйка – нищая жена ремесленника.

Кроме того, сортиры были чистыми и в монастырях, и в небогатых домах, а младенцев тоже еще год-два и будут учить не какать позади овина и не хавать руками, как обезьяны и свиньи. Так что все правильно. Бей их!

10 ноября столица Польши капитулировала, и восстание на этом кончилось.

13 ноября 1795 года подписали новую Конвенцию 1795 года, а 25 ноября Станислав Понятовский отрекся от престола. Последние три года до смерти в 1798 году он жил в Петербурге, презираемый всеми поляками.

По условиям Третьего раздела Польши 1795 года к Российской империи отошли все земли, населенные русскими, то есть те, которые называются сегодня Западной Белоруссией и Западной Украиной. Отошла Литва с Вильно, Тракаем и Шауляем. Отошла Курляндия, то есть латышские земли.

Австрия получила Волынско-Галицкие земли со Львовом и Галичем, то есть часть русских земель; великопольские земли с Краковом, историческое сердце страны. И владела до 1918 года, до развала Австро-Венгерской империи.

Пруссия взяла себе весь запад и север этнической Польши, множество городов: Мальборк, Гданьск, Варшаву, Познань, Гнезно, Плоцк.

Между прочим, интересная деталь: три раздела Польши вошли в историю как некое важное событие. А кому пришло в голову, что разделили-то не только Польшу? Что разделили еще и Великое княжество Литовское?

Ведь формально разделили и его. И вообще – делили не Польшу, делили-то Речь Посполиту…

26 января 1797 года Екатерина утвердила раздел Польши и ликвидацию польской государственности, упразднение польского гражданства, упоминание Польши в титулах. Теперь уже официально, вплоть до мелочей, не стало не только Великого княжества Литовского. Не стало и Речи Посполитой. Московия, принявшая сначала псевдоним Россия, а затем Российская империя, одолела, наконец, своего извечного врага.

Был ли хоть какой-то шанс у Восстания? Пожалуй, нет. Имело ли смысл восставать? Наверное, да, и вот какой… Говорят, есть в Армении, на озере Севан, каменная стела – на том месте, где стоял некогда монастырь. В XVII веке «гарнизон» монастыря составляли 80 монахов. Они не сдались персидской армии, не открыли ворот монастыря. Персы вырезали «гарнизон», сровняли с землей монастырь, чтобы и памяти не осталось от тех, кто посмел возразить «шаху шахов», царю царей земных (не в одной Московии обожествляли царей). Но кто, кстати, был этот шахиншах? Как его имя? Не помню. И кто вообще его помнит?

А вот на стеле, как мне рассказывали, есть имена всех восьмидесяти, вьется надпись: «Смерть всегда только смерть. Смерть за родину – бессмертие». Дело читателя: принимать или не принимать. Но с этой точки зрения восставать стоило.

Тут же возникают ассоциации – 80 армянских монахов, оглохших от рева 300 персидских пушек, защитники Киева от монголов в 1240 году, «поляки» в русском городе Дубно – у Гоголя. И там и там европейцы стояли насмерть против нахлынувшей из Азии орды.

Восставать стоило уже для того, чтобы возникли эти ассоциации. Чтобы были расставлены точки над i и чтобы за «польским вопросом» видели бы не «семейный спор» тех, кто «должен» быть в подданстве императора Российского, и не «просто» расширение Российской империи, а преступление и гадость.

Когда Российская империя распространялась на Кокандское ханство или на государство Шамиля, в Европе это могли только приветствовать. А! Это потому, что они только себя уважают! Ясное дело, для них только европеец и человек, – скажет тот, кто начитался Льва Гумилева. Нет, господа, не поэтому. Наверное, и ксенофобия в таких оценках тоже есть. Но это ведь чечены торговали людьми, и это в Коканде, а не в Варшаве и даже не в Москве в 1827 году приходилось 1100 русских рабов из 30 тысяч населения.

Когда Скобелев, небрежно поплевав на пальцы, пообещал кокандцам, что если через час город не капитулирует, то через два часа города не будет на месте… Когда горная артиллерия, задрав стволы, поливала последнюю столицу Шамиля, аул Гуниб, навесным огнем, – это Европа шла на Азию. Те, кто не торгует рабами, запрещал торговать тем, кто торгует. Не евшие человечины запрещали людоедам есть людей.

А вот в Польше все было наоборот. В Праге русские солдаты показали себя как азиаты, вломившиеся в Европу и затеявшие «мясо белых братьев жарить». Так, кажется, у Блока?

И Прага стала символом. Навсегда. И для европейцев (в том числе и для поляков), и для русских. Насчет русских, правда, маленькая, но важная деталь: преступления солдат Суворова в Праге изо всех сил пытались скрыть.

Не только ни в одном художественном произведении, не только ни в одном фильме не было образа «чудо-богатыря», идущего по Варшаве с польским младенцем на штыке. В советское время сам факт погрома не упоминался НИ В ОДНОМ учебном или справочном пособии. Само упоминание Праги как заключительного эпизода военных действий упоминается в более поздних справочниках – БСЭ и Советской исторической энциклопедии. Во «Всемирной истории» 1955 года выпуска и самого слова этого нет. В школьных учебниках и в учебниках для педагогических институтов скрывалось, что Суворов возглавлял царские войска при подавлении Польского восстания 1794 года. Нельзя же «бросать тень» на национального героя.

И, уж конечно, до сих пор – ни малейших упоминаний русских зверств! О погроме, учиненном в Праге, нет НИКАКОГО упоминания ни в ОДНОМ учебнике, ни в одном справочном пособии, вышедшем в Российской империи или в СССР.

Насколько русские и советские власти боялись памяти о Праге, говорит хотя бы хитрая подтасовочка, сделанная в польских учебниках времен «народной республики».

В учебнике 1968 года все еще более-менее корректно: «Войска Суворова 2 ноября (1795) подошли к Праге. 4 ноября после кровавого штурма, во время которого погиб генерал Ясинский, он взял Прагу и устроил резню ее жителей. Король приказал жителям капитулировать».

В учебнике 1976 года – уже другая версия: «Главнокомандующий царских войск Суворов прибыл к Праге и в течение двух дней успешно провел заключительный штурм. Во время защиты Праги погиб генерал Синский, возглавлявший восстание в Литве. Немного погодя капитулировала Варшава, и восстание завершилось».

Как видим, нет ни слова о резне жителей. Нет и классово неверного слова «король». Но и это не все! В учебнике 1979 года возникает предместье Прага, но уже в связи с событиями совсем другого времени. 12 мая генерал Пилсудский «расправился с рабочими Праги», поднявшимися на восстание. «Бои продолжались три дня, 400 человек были убиты и более тысячи ранены».

Разумеется, тут сплошные передержки. И восставали вовсе не только рабочие, а самые широкие слои населения, оставшиеся верными режиму Войцеховского.

И не играла именно Прага особого значения в событиях.

Но придумано хитро, ничего не скажешь! Теперь слово «Прага», всегда бывшее для поляков символом русской жестокости, должно стать символом жестокости «буржуазного националиста» Пилсудского^[94].

К счастью, было это уже в 1979 году, накануне действий «Солидарности», когда Польша окончательно перестала быть «послушной» Москве. Впрочем, и раньше в Польше сосуществовали как бы ДВЕ национальные истории. Одну, официальную, изучали в школах, а другую, неофициальную, дети узнавали от родителей и из книг. Так было и после разделов во всех трех зонах оккупации – российской, австрийской и прусской, так было и при советском режиме. Поляки ухитрялись прямо-таки мастерски доносить до сведения то, что считали истиной.

Разумеется, одной из страшных тайн советского времени было то, что советские войска сознательно прекратили наступление на Варшаву, чтобы дать нацистам подавить восстание: советам не нужно было независимое польское правительство.

Но вот Анджей Вайда выпускает фильм «Канал». В этом фильме все достаточно «правильно» – польские повстанцы, нацистские каратели, все «верно». В фильме повстанцы, скрываясь в туннелях городской канализации, ждут, когда их спасет советская армия. Вот нарастает канонада, вот они! Повстанцы выходят, и канонада смолкает: советские войска остановились. Повстанцы погибают под немецкой картечью, и тоже все вполне «идейно».

Но зрители, смотрящие фильм по «легальной» версии истории, получают импульс из «нелегальной» сферы. И они, и как будто подмигивающий им режиссер прекрасно знают, ПОЧЕМУ прекратилась канонада. Это остановились советские войска, чтобы обречь на смерть польских патриотов^[95].

Так что не знаю, очень может быть, и с упоминанием Праги поляки бы что-то придумали бы…