Глава 9. Последний шанс

Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты.

Граф Л. Толстой

Начало

…Все началось с того, что в имение князей Вишневецких пришел новый работник. Никто не знал, кто этот человек, откуда пришел и чем занимался до этого. В мире, где очень важно принадлежать к какому-то клану, иметь известных предков, такие люди оказывались самыми незащищенными, малозначащими и находились в самом низу общества. Человек этот был работник Вишневецких.

И вот уже начинаются неясности! Работник… По какой части работник? Конюх он был, шорник, столяр, маляр, огородник? Об этом предание молчит. Может быть, из почтения к тому, кем оказался этот молодой человек? Может быть…

Есть другая история: что вырастили его монахи, из совсем маленького, почти грудного мальчика. Был голод, на дороге нашли мертвую мать; руки трупа стискивали еще пищавшего младенца. Всякого, склонного идеализировать прошедшие времена, отсылаю к этой сцене, не такой уж редкой во всем мире.

Малыш был здоров и умирал только от голода; монахи вырастили малыша, дали ему новое имя. На тощей шейке болтался крест, но кто знает, каким именем нарекли его первый раз? В таких случаях давали имя в честь святого, в чей день нашли ребенка, – ведь именно этот святой привел ребенка к спасению. Ребенок вырос и пошел в работники в одно из бесчисленных имений Вишневецких.

А может, эта легенда потом прилипла к нашему незнакомцу? Прилипла позже, когда стали соединять его и Гришку Отрепьева, соединять этих двух совершенно различных людей. Ведь первоначально эта история была как раз про него, про Гришку, и вроде бы соответствовала истине. Более чем вероятно, что истории двух разных людей «соединили».

Говорят еще, что однажды, когда монахи сидели в трапезной, зашел с улицы некий странник, и его усадили вместе с братией. Странник сел напротив подростка и вдруг вперился в него глазами…

– Он!!! Это он, я узнал его! – страшно закричал странник и грохнулся в обморок. Кинулись к нему, уложили на лавку. Странник все не приходил в себя. А утром хватились – нет странника.

Так, мол, парень и начал узнавать, что с его происхождением связана какая-то тайна.

Еще говорят, что к работнику знатных магнатов, вельможных панов Вишневецких, приходили какие-то «незнаемые» люди и вели с ним долгие беседы, тоже «незнаемо» о чем.

Но все это – только подготовка к главному. О главном тоже рассказывают по-разному. Один вариант таков, что парень как-то сильно заболел и рассказал священнику на исповеди свою тайну. Это была такая тайна, что священник не выдержал, поступился даже страхом погубить душу и открыл тайну князю Вишневецкому.

Другая версия «главного» проще. В один прекрасный день парень попросил о встрече с князем Адамом Вишневецким и открылся ему. Он, работник князя, на самом деле не нивесть чей сын; на самом деле он чудесно спасшийся царевич Дмитрий, сын царя Московии Ивана Грозного.

Не будем оспоривать легенд. Не очень важно, как именно все начиналось: через священника, чье имя легенда не приводит, или без него. Важно другое: князь Вишневецкий ПОВЕРИЛ. Стоило ему засмеяться, махнуть рукой, сказать что-то в духе «Ты, видать, грибов дурных наелся, парень?». И не было бы ничего. Стоило князю решить, что парень сошел с ума, что после болезни у него ум заворачивается за разум, – и вся эта история окончилась бы совершенно иначе. Прямо скажем, непонятно как. А если бы князь решил, что его «человек» сознательно морочит ему голову, пытается выжать из него обманом денег, все могло бы кончиться и совсем плохо для Дмитрия. Но князь Вишневецкий ПОВЕРИЛ. И у незнакомца начались совсем другие приключения.

Доверчивость князей Адама и Константина Вишневецких меня, честно говоря, сразу же настраивает в пользу Дмитрия. Потому что получить огромное состояние может каждый или почти каждый – были бы везение, обстоятельства, толика собственных усилий. Но вот удерживать огромное богатство, быть богаче королей из поколения в поколение – это совсем другое дело. Для этого нужны не только ум, работоспособность и удача. Нужны еще недоверчивость, хитрость, проницательность; нужно умение видеть, понимать людей, оценивать их быстро и верно, как можно реже ошибаясь. А Вишневецкие были не просто богатыми – они были богатейшим семейством Речи Посполитой, одной из богатейших семей Европы. Золотой посуды, земель и денег у них было больше, чем у английских королей, и никак не была характерна для них погоня за внезапным «фартом», «удачей – мгновенной и ослепительной, как ночной выстрел в лицо»^[67].Так жили поколения Вишневецких, и ни одно их поколение не потеряло богатства. А если бы хоть в одном из поколений Вишневецких жил тот, кто склонен был бы верить аферистам, – следующее поколение такого состояния уже не имело бы.

Так что, если Вишневецкие поверили Дмитрию – это большой плюс для признания его «подлинности». Очень большой.

Адам и Константин Вишневецкие рассказали о Дмитрии тестю Константина, Мнишеку… О феодальном клане Мнишеков придется рассказать особо… Хотя не всегда ясно, что рассказывать, а главное – в каких выражениях. Начать с того, что сам старший Мнишек раза три переходил из одной веры в другую. Его сыновья «прославились» поставками юных дев любвеобильному королю Сигизмунду-Августу, а после смерти короля дочиста обобрали его. О поведении Марины Мнишек говорить и неприятно, и главное – очень непросто. Повторять зады грязных сплетен не хочется, а ничего хорошего об этой даме так никто ничего и не сказал.

Клан насчитывал десятки семейств, и все были примерно таковы же. История сохранила слова княгини Камалии Радзивилл, сказанной кому-то из своих внуков. Смысл сказанного в том, что дети приличных людей не играют с детьми воров и проституток.

Что делало Мнишеков ценными союзниками – это невероятная искушенность в интригах и сплоченность клана. Если ставка была высока, клан прекращал внутреннюю грызню и дружно образовывал единый фронт.

Вот он, первоначальный расклад: богатейшие люди Речи Посполитой и ее виднейшие интриганы получают в руки не что-нибудь, а царственную особу. Законного наследника всех четырех престолов: Московии, Великого княжества Литовского, Польского королевства и Речи Посполитой. Близкий родственник Ягеллонов, родной брат последнего Великого князя Московии, сын Ивана IV, Рюрикович по прямой правящей линии! Сажать его можно было буквально на любой из престолов, и с полным на то основанием.

Сначала возникла идея посадить Дмитрия на престол Речи Посполитой. Подумали, прикинули варианты, поняли – слишком трудное занятие, слишком многие окажутся против. Не говоря ни о чем другом, существующий король шляхту, в общем-то, устраивал, и менять его она не собиралась.

«Оставался» престол Московии, и это даже было лучше. Мало того, что заговорщики восстанавливали справедливость, разумно устраивали мир – а это мужское занятие было в цене тогда, осталось и теперь. Люди не любят несправедливости и любят справедливость, что характеризует их не очень плохо… Кроме того, посадив Дмитрия на Московский престол – великокняжеский или царский – один пес, можно было на практике осуществить давнюю идею Польско-Литовско-Московской Унии. Что сулило не только колоссальное усиление всех трех государств, но и еще сразу несколько важных итогов:

1. Польская шляхта могла найти применение своим силам – несравненно лучшее, чем делить и переделивать земли нынешней Украины.

2. Открывался фонд неосвоенных земель, и избыточное население Польши и Западной Руси – и шляхетское, и крестьянское – могло переселяться на Урал и в Сибирь.

3. Открывалась реальная возможность вести войны за Крым, Причерноморье – за территории, которые отвоюет только Потемкин спустя полтора столетия.

4. Московия стала бы не исключительной и пугающей, а нормальной и органичной частью русско-польского мира.

Тут, конечно, возможно легкое возражение: сами же польско-литовские католики не давали ей стать этой частью… Сама же негибкая, уродливая политика непременного окатоличивания порождала отъезды русских князей в Москву и тем самым усиливала Московию. Не будь этой дурацкой проблемы, вызванной к жизни нехваткой гибкости, терпимости и даже попросту ума, Московия сама давно бы пала или превратилась бы в периферию Речи Посполитой.

Но люди XVII века если и понимали это – то очень смутно. А посадить Дмитрия на Московский престол было, в общем-то, вполне возможно.