ХОСЕ ОРТЕГА-И-ГАССЕТ. это восстание против себя, неприятие судьбы

это восстание против себя, неприятие судьбы. Люцифер
был бы не меньшим мятежником, если бы метил не на
место Бога, ему не уготованное, а на место низшего из
ангелов, уготованное тоже не ему. (Будь Люцифер
русским, как Толстой, он, наверно, избрал бы второй
путь, не менее богоборческий.)

Действуя сама по себе, масса прибегает к единст-
венному способу, поскольку других не знает,— к рас-
праве. Не зря же суд Линча возник в Америке, в этом
массовом раю. Нечего удивляться, что сегодня, когда
массы торжествуют, торжествует и насилие, становясь
единственным доводом и единственной доктриной.
Я давно уж отмечал, что насилие стало бытом. Сейчас
оно достигло апогея, и это обнадеживает, поскольку
должен же начаться спад. Сегодня насилие — это рито-
рика века, и его уже прибирают к рукам пустомели.
Когда реальность отмирает, изжив себя, труп выносит-
ся волнами и долго еще вязнет в болотах риторики.
Это кладбище отжившего; на худой конец его бога-
дельня. Имена переживают хозяев, и хотя это звук
пустой, но все-таки звук, и он сохраняет какую-то
магическую власть. Но если даже и вправду окажется,
что значимость насилия как цинично установленной
нормы поведения готова пойти на убыль, мы все равно
останемся в его власти, лишь видоизмененной.

Я перехожу к наихудшей из опасностей, которые
грозят сегодня европейской цивилизации. Как и все
прочие угрозы, она рождена самой цивилизацией и,
больше того, составляет ее славу. Это наше современ-
ное Государство. Вспоминается то, что я уже отмечал,
говоря о науке: плодотворность ее основ ведет к небы-
валому прогрессу, прогресс неумолимо ведет к небы-
вало узкой специализации, а специализация — к удуше-
нию самой науки.

Нечто подобное происходит и с государством.

Вспомним, чем было в конце XVIII века государст-
во для всех европейских нации. Почти ничем! Ранний
капитализм и его промышленные предприятия, где
впервые восторжествовала техника, самая передовая
и производительная, резко ускорили рост общества.
Возник новый социальный класс, энергичнее и много-
численнее прежних,— буржуазия. У этой напористой
публики было одно всеобъемлющее дарование — прак-