Восстание масс. Какой бы справедливой ни была критика либерализма, его подспудная правота неодолима, потому что это не теоретическая правота

какой бы справедливой ни была критика либерализма,
его подспудная правота неодолима, потому что это
не теоретическая правота, не научная, не умозритель-
ная, но совсем иного и решающего свойства, а именно
правота судьбы. Теоретические истины не просто спо-
рны, но вся сила и смысл их в этой спорности;
они рождены спором, живы, пока оспоримы, и су-
ществуют единственно для продолжения спора. Но
судьбу — то, чему предстоит или не предстоит стать
жизнью,— не оспаривают. Ее принимают или отве-
ргают. Приняв, становятся собой; отвергнув, отри-
цают и подменяют себя *.

Судьба проступает не в том, что нам хочется,—
напротив, ее строгие черты отчетливее, когда мы со-
знаем, что должны вопреки хотению.

Итак, «самодовольный недоросль» знает, что
должно быть, но, несмотря на это и даже именно
поэтому, словом и делом изображает, будто убежден
в обратном. Фашист обрушивается на политическую
свободу именно потому, что знает: всецело и всерьез ее
не может не быть, она неотменима как сущность ев-
ропейской жизни и в серьезную минуту, когда нуж-
даться в ней будут по-настоящему, она окажется нали-
цо. Но так уж настроен массовый человек — на каприз-
ный лад. Он ничего не делает раз навсегда, и, что бы
ни делал, все у него «понарошку», как выходки маме-
нькина сынка. Поспешная готовность его в любом
деле вести себя трагически, отчаянно и безоглядно —
это лишь декорация. Трагедию он разыгрывает именно
потому, что не верит, будто в цивилизованном мире
она может разыграться всерьез.

Не принимать же на веру все, что человек изоб-
ражает из себя! Если кто-то настаивает, что дважды
два, по его святому убеждению, пять, и нет основании
считать его помешанным, остается признать, что сам
он, как бы ни срывал голос и ни грозился умереть за
свои слова, попросту не верит в то, что говорит.

Шквал повального и беспросветного фиглярства

* Оскудеть, опуститься, пасть — это и значит отказаться от себя, от того,
в ком ты должен был осуществиться. Подлинное существование при этом не
исчезает, а становится укоризненной тенью, призраком, который вечно напо-
минает, как низка эта участь и какой непохожей она должна была стать. Такая
жизнь лишь неудачное самоубийство.