Отмечает день рождения своей дочурки 5 page

Первая запись, которую кликнула Фиона, гласила:

[38]

– Кошмарная история, – пробормотала Фиона и продолжила делать новые клики на этой странице.

Страница была оформлена в двуязычном варианте: немецком и английском. Очевидно, Карла Арним была убеждена в том, что ее ребенка подменили, пока она во время инфекционной болезни была разлучена со своей дочерью из‑за опасности заражения. Вместо ее дочки ей подсунули другого ребенка, который был болен редкой генной болезнью – синдромом Хатчинсона – Гилфорда.

– Невероятно! – сказала Патрисия.

– Когда‑то в Берлине был такой аукционный дом «Маннгеймер_–Арним», – негромко сказала Фиона.

Она кликнула на ссылку под названием «Люди, которые могут помочь мне в поисках», и это привело ее на приложение к главной странице:

Далее следовало десять имен.

Одно из них было: Тори Чандлер‑Литтон.

– Этого не может быть, – изумился Бен.

Патрисия удивленно ахнула.

Фиона громко выдохнула и закусила губу. Она кликнула выходные данные. Там была размещена фотография женщины лет шестидесяти с темными волосами до плеч и большими темными глазами. Очевидно, когда‑то она была очень привлекательна. Горе прочертило морщины вокруг ее глаз и губ. Под фотографией значилось имя: «Карла Арним (урожд. Маннгеймер). Акациенштрассе. Берлин».

– Это моя мать? – спросила Фиона.

И тут Бен тоже разглядел то, что Фиона увидела несколькими секундами раньше: разительное сходство Фионы и женщины с этой фотографии.

Берлин. Июнь 1980 года

Бену оставалось только надеяться, что Патрисия присмотрит за Фионой. Нарушая все ограничения скорости, он мчался в Дарем и пытался привести свои мысли в порядок. Эндрю Чандлер‑Литтон знал Викторию, тут нет никаких сомнений. Бен сам видел, каким взглядом он смотрел на фотографию Виктории. «Тори», – пробормотал он. И вот некую Тори Чандлер‑Литтон искала доведенная до отчаяния женщина из Берлина в надежде на то, что та может что‑то знать о том, где находится ее пропавший ребенок. И женщина эта была так похожа на Фиону, как могут быть похожи только мать и дочь.

Но если поверить этой женщине, то выходит, что ей подсунули вместо ее ребенка чужого, у которого вскоре было диагностировано тяжелое заболевание – прогерия, преждевременное старение. На веб‑странице не было фотографий этого ребенка, но Бен помнил очерки о таких малолетних старичках, фотографии, которые он там видел.

«Мне до сих пор никто не верит, что мою дочь подменили. Обо мне говорят, что я психологически не справилась с тем, что мой ребенок болен», – писала Карла Арним на своей странице.

Если действительно правда, что Фиона ее родная дочь, то что же должна была пережить эта женщина!

Эндрю Чандлер‑Литтон и его первая жена, о которой даже не упомянуто в его официальной биографии, привезли из Берлина не своего ребенка. Вероятно, Виктория заметила признаки болезни на самой ранней стадии. Как врач, она обладала наметанным глазом, как мать, была одержима страхом, что ее ребенок окажется, подобно брату Виктории, инвалидом. Страхом, что это неизлечимый случай. Больной ребенок – вина родителей? Наверное, она так это видела? Не как трагическую игру природы, а как личное поражение?

Чандлер‑Литтон как отец не мог ничего не знать. Он должен был заметить, что его жена в один прекрасный день принесла домой чужого ребенка. Они немедленно уехали из Германии? Довольно скоро Чандлер‑Литтон развелся с женой. Чтобы не делить с ней бремя этого безумия? Или она сама рассталась с ним, чтобы и от него скрыть подмену ребенка? Но в таком случае он настоял бы на своем праве видеться с дочерью. Разве что она сказала ему, что ребенок не от него…

В конце концов у Бена от всех этих мыслей разболелась голова. Ответы на эти вопросы мог дать только Чандлер‑Литтон.

Было шесть часов утра. Когда он подъехал к вилле Чандлер‑Литтона, солнце едва показалось на небе. Улица была безлюдна, на обочине не стояло ни одной припаркованной машины. У всех жителей здесь были гаражи и стоянки на территории собственных участков. Бен остановил машину перед виллой и направился к дому. Он знал, что Чандлер‑Литтон всегда встает рано, но в доме нигде не горел свет. Он подошел к двери и постучал. Звонка рядом не было видно. Бен подождал, постучал еще раз, теперь уже более продолжительно и, как он надеялся, громче, чем в первый раз. Затем стал звать Чандлер‑Литтона, еще раз постучал. Никакого ответа. В густых кустах, которые скрывали каменную ограду, защищавшую дом от любопытных глаз, послышалось шуршание. «Птица, – подумал Бен, – кошка, какой‑нибудь зверек». Он обошел дом сзади в надежде разглядеть что‑то через окно. Может быть, Чандлер‑Литтон на той стороне и просто не слышит.

Там тоже все было темно. Без особенной надежды Бен постучал в кухонное окно. Прошел дальше, заглянул сквозь выходящую на террасу дверь гостиной, постучал и в нее. Никакого ответа. В стеклянной двери отразилась темная фигура. Бен не успел обернуться. Удар по голове застал его врасплох, и он потерял сознание.

Когда он очнулся, в саду Чандлер‑Литтона все еще царили сумерки. Значит, он недолго пролежал без сознания. Бен осторожно потрогал голову и нащупал кровь. Выругавшись, он снял куртку, затем футболку. Скомкав ее, он зажал рану, снова надел куртку и медленно поднялся с земли. Голова закружилась, его мутило, тошнота подступала к горлу. Со стоном он прислонился к стеклянной двери и огляделся по сторонам. Никого. На соседние участки он не мог заглянуть, так как вилла была обнесена высокой каменной оградой, но на верхних этажах все было тихо.

Когда тошнота прошла, он осторожно обошел вокруг дома. Каждый шаг отдавался в голове грохотом. Он пошел по подъездной дорожке к воротам и увидел, что кто‑то их закрыл. Когда он входил, они были открыты.

Бен потряс створку, но она не сдвинулась ни на сантиметр. Заперто. Он отпустил руку с футболкой и посмотрел, что с ней стало: на ней была кровь, но не так много, как он опасался. Похоже, рана уже начинала затягиваться. Выбрав подходящее место, он перелез через ворота и спрыгнул на тротуар. Голова раскалывалась, и он чуть было не упал. Подержавшись за ворота, он перевел дыхание и медленно двинулся к машине.

Машина была там, где он ее оставил, но что‑то изменилось. Бен не сразу сообразил, что именно: машина осела на несколько сантиметров. Все четыре шины были спущены. Он хотел вынуть мобильник – того не оказалось на месте. Сам выронил или украли? С большим трудом он снова полез через ворота, головная боль отнимала последние силы. Дотащившись до подъезда, он обошел вокруг дома, но мобильника нигде не было. Конечно же украли! В доме должен быть телефон. Бен стал высматривать какой‑нибудь камень, нашел подходящий возле пруда с золотыми рыбками и разбил стеклянную дверь.

Если и включилась сигнализация, то она была бесшумная. Полиция должна прибыть через пару минут. Бен зашел в гостиную, она была не такая, как он себе представлял. Современная светлая мебель придавала темным помещениям викторианской виллы неожиданную легкость. Заглянув мимоходом на кухню, он увидел, что она оборудована по последнему слову техники, прихожая была просторной и светлой. В ней он нашел телефон. Он взглянул на часы, имевшиеся на дисплее: без малого семь. Значит, он всего несколько минут пробыл в нокауте. Бен позвонил в «ИмВак», но там не брали трубку. Странно: охрана у входа дежурила круглосуточно. Он снова набрал номер, там опять никто не ответил. Тогда он вызвал такси. Назвал адрес, предупредил, что будет стоять на улице. Ему сказали, чтобы ждал машину через десять минут. Пока она едет, полиция уже будет здесь. Бен продолжил осмотр дома, заглядывая в каждую дверь. В одной комнате стояло несколько мониторов – центр охранной сигнализации. Они были выключены. Если выключены мониторы, то и охранная сигнализация должна быть выключена? Он огляделся по сторонам, обнаружил ящик, похожий на сигнальное устройство: питание отключено. Не будет никакой полиции!

Бен поднялся на второй этаж и осмотрел спальни и ванные. Там было аккуратно прибрано. Возможно, чересчур аккуратно. Заглянув в шкафы, он увидел, что в них все пусто: Чандлер‑Литтон смылся, Бен спугнул его своей слежкой. «Дарни убьет меня собственными руками! Или нет – чужими».

Деньги ему оставили. Хотя бы из‑за этого не пришлось вступать в объяснения с водителем, но он замучил Бена из‑за его окровавленной головы. А не отвезти ли, мол, вас лучше в больницу? А не в драке ли это случилось? А не сообщить ли все‑таки в полицию? Бен никак не мог придумать, что сделать, чтобы успокоить водителя, который явно его боялся. Он показал ему десятифунтовую банкноту, чтобы тот хотя бы не волновался из‑за того, что вдруг не получит денег. Водитель немного успокоился.

Бурые клубы дыма они завидели еще издалека. Пожар! Восходящее солнце озаряло это зрелище, придавая ему какой‑то нереальный вид. Через несколько сотен метров их остановил полицейский кордон. Бен поспешил, насколько это позволяла разламывающаяся от боли голова, поскорее вылезти из машины и устремил взгляд в сторону моря, где высился комплекс «ИмВака». Главное здание полыхало, объятое пламенем. Огонь вырывался со всех сторон из всех этажей. Бен насчитал восемь пожарных машин, шесть полицейских и три «скорых помощи», но с того места, где он стоял, была видна далеко не вся территория. Слышно было завывание сирен, новые машины «скорой помощи» мчались к горящему зданию, одна только что отъехала с места пожара, затем прибыло подкрепление на помощь пожарным.

– Что случилось? – спросил Бен одного из полицейских в оцеплении.

– Я не имею права ничего вам… – начал тот.

– Я там работаю, – перебил его Бен. – Так что давайте говорите!

– Ну что! Горит. Сами видите.

– Вот так вот загорелось, и все?

Полицейский пожал плечами:

– Больше я, ей‑богу, ничего не могу вам сказать.

Да и незачем было. Не успел он закончить начатую фразу, как раздался взрыв, и лабораторные корпуса взлетели на воздух. Оба сразу. И вокруг каждого здания образовалось гигантское облако пыли, а затем они с грохотом обрушились внутрь.

– Бомбы! – не помня себя, закричал таксист. – Это теракт!

Вряд ли. Особенно если знать, как серьезно поставлена в «ИмВаке» охрана. Никто не мог туда запросто зайти и спокойно разместить заряды динамита согласно расчетам для запланированного взрыва. Здания так аккуратно обрушились внутрь, что речь могла идти только о контролируемом взрыве. И его запланированности. Точное знание местности. Доступ к зданиям. Такое мог сделать только тот, кто хорошо знал расположение «ИмВака». И это был не одиночка. Один из своих.

Бен слышал, как взволнованно разговаривают полицейские в машине. Полицейский из оцепления подбежал к ним и тоже присоединился к обсуждению. Затем включилось переговорное устройство в такси, и водитель распахнул дверцу, чтобы тоже послушать. Потом он побежал к полицейской машине и сбивчиво начал говорить что‑то полицейским. Не прошло и минуты, как Бен уже лежал на асфальте, а на его запястьях защелкнулись наручники.

– Какого черта? – закричал он. – Что я такого сделал?

Таксист ответил:

– Знаешь, парень, я еще поверил бы в НЛО, но не в такие совпадения. Дом, возле которого я тебя посадил, только что взлетел на воздух. Как вон те там, внизу. Нет уж, извините, но в случайные совпадения я не верю!

Однажды она уже лежала в клинике, но это было давно и происходило как бы понарошку, ради забавы. В тот раз ей самой нравилось объявлять: «Я недельки на две – на три ложусь в клинику». И все сказали: «Ага, давай! Там тебе каждое утро будут подавать наркотики прямо на блюдечке. Это же клево!» Тогда это был вроде как эксперимент, а не суровая необходимость, и Фиона каждый день говорила себе: «Я могу уйти, как только пожелаю!» Но зачем было уходить?

На этот раз дело обстояло иначе. На этот раз она решилась лечь в клинику, потому что ей было по‑настоящему плохо. И на этот раз у нее не было такого ощущения, что она может уйти, когда пожелает. Поэтому она спросила: «Я смогу уйти, если так захочу?» И Патрисия заверила ее: «В любую минуту. Ты сама вольна решать, что тебе делать». А ей все равно как‑то не верилось, не получалось поверить. Она испуганно цеплялась за руку Патрисии, хотя вовсе не знала, может ли доверять этой женщине. Они были знакомы всего чуть больше недели. Но в сравнении с другими контактами Фионы это была целая вечность. «Это чуть ли не дружба», – горько подумала Фиона.

Доктор Ллойд оказался приятным мужчиной, всего лет на десять старше Фионы. Не роковой красавец, но вполне симпатичный, с бархатным голосом и обходительными манерами. Рукопожатие, которое словно бы говорило: «Я могу вам помочь!» И на Фиону это подействовало, страх отступил. Немного понтовый, чересчур весь выпускник частной школы. По‑видимому, из таких, которые считают, что им надо скрывать свои корни. Если бы он только знал, какое это счастье иметь хоть какие‑то корни!

Она сразу же спросила его, откуда он родом. Он с улыбкой ответил: «Из Лондона», хотя произношение было совершенно не лондонское. Должно быть, отучили от лондонского в школе.

– Какая школа? – спросила она сардонически.

Отвечая, он прищурился:

– Из которой вылетел Стивен Фрай.

Хороший ответ! Она спросила, какие он назначит ей медикаменты, будет ли она и дальше принимать диазепам, и он сказал, что предпочитает договориться с ней о другом лекарстве, которое не вызывает зависимости. Сейчас, мол, разработаны превосходные новые препараты – но только с ее согласия. Она кивнула. Ладно, отчего бы и нет! С какой стати она будет возражать? Лишь бы оно действовало. А Патрисия все время держала ее за руку.

Патрисия, как заметила Фиона, запала на доктора Ллойда. Что там разница в возрасте! Старушка – ладно, пускай не старушка, – дама среднего возраста определенно неровно дышала к этому молодому мужику, и когда Фиона спросила ее, как они познакомились, Патрисия в восторженном тоне рассказала о конгрессе в Манчестере на тему «Депрессия и парная терапия». Ну, или что‑то вроде.

– Он делал там доклад, очень впечатляющий. И я сделала доклад, тоже впечатляющий, и вот вечером мы разговорились. Он рассказал мне о своей клинике. Конечно, она не принадлежит ему, но он ее возглавляет. Притом что еще так молод! О нем я слышала самые лестные отзывы!

Уж что‑что, а хвалебные гимны настраивали Фиону на самый подозрительный лад и никак не вызывали у нее доверия. Тут дело в чем‑то другом. Патрисия врезалась в него без памяти.

Но разве Фионе есть сейчас из чего выбирать? И какая разница – торчать ли ей тут, пялясь в окно, пока не решит, что снова способна справляться с жизнью, или торчать где‑то в другом месте? А здесь не так уж и плохо. Для частных пациентов как‑никак! А Роджер заплатит.

Доктор Ллойд показал ей предназначенную для нее комнату:

– Вам нравится? Тогда она ваша.

Да, ей понравилось. Есть кровать и стол с двумя стульями, два кресла, телевизор, стереосистема, отдельная ванная. Все как в гостиничном номере, только мебель подешевле и не так шикарно. В общем, годится. И окно с видом на Мидоуз. Можно смотреть на гуляющих людей, на студентов, как они снуют туда‑сюда – на семинар и обратно домой в комнату‑коробчонку. Ничего, жить можно.

Он показал им еще общую гостиную на ее этаже, кухоньку, столовую и помещения для сеансов психотерапии. Фиона не хотела участвовать в групповых сеансах, об этом она сразу предупредила: что угодно, только не групповые сеансы, ее не интересуют чьи‑то еще проблемы, ее они не касаются. Она не собирается тратить время на эту скукоту, и баста! Доктор Ллойд во всем пошел ей навстречу и настаивал только на одном: чтобы она отвыкала от своих таблеток. «Deal»[39], – сказала Фиона, и все остались довольны. Она выдавливала из себя улыбку за улыбкой, пока наконец не оказалась в своей комнате. Патрисия помогла ей разложить по шкафам немногочисленные взятые из дома вещички. Если вдруг ей что‑то еще понадобится, она, в конце концов, сходит домой и возьмет: чай, не в другой город ехать, все рядом! Да и не век же она тут будет париться!

Она легла на кровать и прикрыла глаза. Подумала о Мораг, вспомнила фотографию женщины с той странной веб‑страницы. Мысли путались, пока не потерялся всякий смысл. Тело налилось свинцовой усталостью, и вскоре она заснула, как была, одетая.

– Значит, около шести вы уже были у дома вашего работодателя Эндрю Чандлер‑Литтона, потому что договорились подъехать к нему в это время?

Бен с правдивым выражением кивнул, подтверждая свою вынужденную ложь. Инспектор Скотт Моррис из отдела уголовных расследований даремского полицейского участка не верил ему. Бен же верил своему адвокату и стоял на своем. Адвоката прислал Седрик. Мог бы и сам заглянуть! Агорафобия агорафобией, а… Адвокат был тот самый, с которым он недавно виделся в доме Седрика. Хорошо, что Моррис заставил того медленно повторить по буквам его фамилию, потому что Бен ее не знал, пока не услышал здесь. Хорош бы он был, если бы стал спрашивать своего адвоката, как его фамилия!

– Маккерриган, – сказал Кемлин Маккерриган и повторил свое имя еще два раза. – Как валлийца, вас не должно бы удивлять…

– Родился и вырос в Дареме, – так и отрубил Моррис и расстроенно взъерошил свои короткие черные волосы.

– Но отец или мать…

– Отец.

– И вы улавливаете это на слух? – включился в игру Бен.

Он разгадал стратегию Маккерригана и предполагал, что тот по дороге в Дарем собрал кое‑какую информацию о Моррисе. Ему было интересно наблюдать адвоката за работой, когда рядом не было никого вроде Седрика, который нервировал его так, как не мог бы нервировать никто другой. Все‑таки хорошо, что этого субчика тут нет рядом.

– Ну, это так, моя слабость. Вы ведь из местных. Ваш отец был шахтером. Вы учились в частной школе, но не совсем изжили старые привычки. Это же сразу слышно.

– Действительно, как я сам не заметил! Правда же, у инспектора Морриса очень валлийские черты? И черные волосы, и голубые глаза…

– Я бы хотел перейти к существенным моментам, – вздохнул Моррис и снова принялся за свое: – Почему вы хотели заехать за вашим шефом в шесть утра?

– Нет‑нет! – Бен замотал головой. – Я не говорил, что за ним. Я должен был подъехать в шесть. Если бы я заехал его забрать, то взял бы «мерседес».

Очевидно, Моррис по‑прежнему не верил ни единому слову.

– И там вас ударили по голове, так что вы потеряли сознание. Вы разглядели этого человека?

Бен кивнул:

– Я увидел его отражение в стеклянной двери, когда он появился у меня за спиной. Он был выше меня ростом и с короткими волосами. Цвета волос я не мог различить. Не белокурый, не брюнет. Что‑то среднее.

Моррис буркнул:

– А что‑нибудь еще?

Бен ответил «нет». Все еще ужасно болела голова, хотя полицейский врач и обработал рану. Рану зашили и посоветовали несколько дней себя поберечь. Эту рекомендацию Бен и повторил инспектору Моррису в начале беседы, чем сразу же завоевал себе нового друга.

– Совершенно естественно, что мой клиент, не застав дома своего шефа, отправился на место его работы, – высказал свое мнение Маккерриган.

– И вы полагаете, что тот же нападавший продырявил вам шины? – с ангельским терпением спросил Моррис.

– А кому же еще было? В таком‑то районе? – вопросом на вопрос ответил Бен.

– Согласно сообщению прессы, вы предполагаете, что за этими покушениями стоят воинствующие защитники животных. Мой клиент в жизни не имел никаких контактов с обществами защиты животных.

– Вегетарианцы! – подбавил жару Бен.

– Я вижу, вы также носите кожаные ботинки. – Маккерриган разыграл целое представление, как бы стараясь внимательно рассмотреть под столом башмаки Бена. – Верно, натуральная кожа. А в нашу последнюю встречу вы заказали себе огромный стейк.

– Три раза в неделю я ем стейки. По меньшей мере три. – Бен выразительно кивнул, не обращая внимания на головную боль.

– Био или обычные? – живо поинтересовался Маккерриган.

– Когда получается, то био. Из‑за антибиотиков. В смысле, чтобы в мясе их не было.

Вид у Морриса был такой, словно он вот‑вот взорвется.

– Очень хорошо. Очень хорошо, – пропел Маккерриган. – Кроме того, вы сторонник проведения опытов на животных. Разумеется, только там, где это целесообразно.

Бен снова кивнул:

– Ради медикаментов. Чтобы они были действенными.

Моррис закатил глаза:

– Хорошо, я все понял. Но как вы оказались на этой работе? Вы ведь журналист? Может быть, вы работаете под прикрытием над каким‑нибудь очерком?

– Мой клиент был принят на должность шофера. Он уже год не работал в журналистике, и ему нужна была работа, так как заканчивались деньги. Кроме того, он живет в Изингтоне с родителями.

– Очень важно, – подчеркнул Бен. – С семьей. Я хотел быть рядом. Мои братья – безработные. Кто‑то должен их мотивировать, подавая хороший пример.

Моррис был тронут такой беззаветной родственной преданностью:

– Вернулись к своим корням. Вы не поверите, но я не купился на ваши байки.

Тут и Маккерриган взял более жесткий тон:

– Мистер Эдвардс сам едва не стал жертвой этой катастрофы. Пробудь он без сознания на несколько минут дольше, то сейчас был бы мертв. Вы сами сказали, что ударная волна взрыва нанесла тяжелые повреждения соседним домам, а семь человек были отправлены в больницу с серьезными травмами.

– На этот раз вы неправильно меня поняли, – спокойно сказал Моррис. – Я верю, что мистер Эдвардс не имеет отношения к покушениям.

– Прекрасно. Значит, мы можем идти. – Адвокат встал, сложил свои бумаги в дорогой черный портфель и демонстративно хлопнул его на стол.

– Дайте мне договорить! Возможно, он не имеет отношения к покушениям, но я утверждаю, что он знает о них больше, чем сейчас сообщил.

– Это чистые домыслы. Вот уже год, как он не работает в журналистике.

– Вы знаете, где сейчас находится Эндрю Чандлер‑Литтон? – спросил инспектор, обращаясь к Бену.

Бен пожал плечами:

– Не имею понятия. Надеюсь, что его не было в здании фирмы, когда та взлетела на воздух.

– Пострадали лишь несколько сотрудников. При пожаре обошлось без жертв. Легкое отравление дымом и тому подобное. Сигнал тревоги сработал за десять минут до первого взрыва. К тому времени все уже были эвакуированы с территории. Но от второй волны взрывов тяжело пострадали тринадцать пожарных и семь полицейских. Один пожарный погиб.

– А мистер Чандлер‑Литтон исчез и не появлялся? – спросил Бен.

– Расскажите мне, что вы знаете!

– Мы уходим, – решительно заявил адвокат и, коротко кивнув Моррису, потянул за рукав сидевшего на стуле Бена.

– Минуточку, – сказал Бен. – Вы уже знаете, где Чандлер‑Литтон. Я прав?

Моррис промолчал.

– Где он?

– Полагаю, что для вас это не имеет значения.

– Из‑за этого человека я чуть было не взлетел на воздух. Для меня это имеет значение! – Он чувствовал, как Маккерриган тянет его за собой из комнаты.

– Ваш адвокат прав. Разговор окончен. – Моррис пристально посмотрел на него. – На вашем месте я бы еще раз хорошенько подумал, не лучше ли все‑таки с нами поговорить.

– Это угроза, инспектор Моррис? – резко спросил адвокат.

Тут Моррис тоже встал со своего места:

– По моему мнению, вы препятствуете полицейскому расследованию.

– Отнюдь нет. – Маккерриган вытащил Бена за рукав из кабинета.

Адвокат подвез его к дому родителей в Изингтоне, и Бен собрал свои вещи. Родители не уговаривали его остаться и не спрашивали, почему он собирается. И только братец Стив обронил замечание по поводу «пижона в навороченной тачке» и что, мол, давно знал, Бен долго не вытерпит и покажет, что все тут для него не ровня. Все как всегда! Бен попрощался, на что снова никто не отреагировал, кроме Стива, который увязался его провожать до самого «БМВ» и там с невинным видом спросил, неужели Бену и вправду нужно столько дорогих костюмов. У Бена возникло искушение прихлопнуть его башку крышкой багажника. А потом он подумал: «А что? Куда мне все это барахло!» Он взял один чемодан и скинул его под ноги брату. Затем сел к Маккерригану в «БМВ».

– Заедем по пути в одно место? – спросил Бен.

Он объяснил адвокату дорогу, и через пять минут они остановились перед домом Брэди в Изингтон‑виллидж. Бен вышел и стал звонить, не отрывая руки от кнопки, но никто не выходил открывать. Зато сосед, подстригавший свою лужайку, оказался, на счастье, разговорчивым. Он сообщил:

– Их никого нету. Уехали в отпуск.

– В отпуск?

Еще вчера, когда они вместе уминали в обеденный перерыв по сэндвичу, Брэди ни словом не обмолвился об отпуске. Вел себя как всегда. Или нет?

– В Австралию. Говорили, что долго будут добираться. А в чем дело‑то?

– Что они, утром уехали? – спросил Бен.

– Какое там! Они мне еще на выходных сказали, а вчера вечером, видать, и отправились. Вылет из Глазго. А в чем дело‑то? – повторил он свой вопрос.

Бен только помотал головой и вернулся к Маккерригану:

– В отпуск в Австралию. Вчера об этом не было и речи. Зато соседу он сказал еще в выходные.

– Вы думаете, что кто‑то в службе безопасности был в это посвящен и помогал защитникам животных? – Маккерриган завел мотор.

– Защитники животных? Чепуха! Уж если кто и взорвал все на воздух, так это был не кто иной, как Чандлер‑Литтон.

– О‑о?

– Вероятно, он замешан еще сильнее, чем подозревал Седрик.

– Вот теперь я и сам вижу, – засмеялся Маккерриган.

Бен посмотрел на него с удивлением:

– Что видите?

– Мистер Дарни говорил мне – это между нами, так что не выдавайте меня! – что вы с некоторых пор в ужасном миноре и очень себя жалеете, потому что не знаете, что дальше делать…

Бен провел рукой по лбу. Седрик, конечно, прав, но он не обязан признавать это вслух.

– …но, как говорил мистер Дарни, у вас безошибочный охотничий нюх и его только надо разбудить. А сейчас, как мне кажется, я заметил в ваших глазах отблеск этого инстинкта. Ну так как? Какой будет план? – Он потер руки.

– Выяснить, где прячется Чандлер‑Литтон и что его заставило разгромить в пух и прах всю территорию «ИмВака».

Маккерриган усмехнулся:

– И почему он удрал именно сейчас.

Бен покачал головой:

– Это я и так знаю.

– Потому что вы как раз перед этим выяснили, какими пакостями он занимался в «ИмВаке»?

– Если бы! К сожалению, мне даже близко не удалось подобраться к планам системы безопасности. Этого Брэди, видимо, заранее предупредили. Вероятно, Чандлер‑Литтон что‑то заподозрил и еще раз меня перепроверил, только уже по‑настоящему. И вероятно, сегодня они собирались меня так подставить, чтобы я сам выдал себя с головой.

– Значит, план мистера Дарни по вашему внедрению оказался не очень хорош.

Бен сидел, повернувшись к окну. Они ехали по А19 в северном направлении. Сейчас они миновали реку Тайн. Ньюкасл, город мостов.

– План был хорош. Если бы я все не испортил.

Зальцбург. Март 1981 года

«Как вообще случилось, что дело дошло до нынешнего положения?» – думала Фиона, глядя из своей комнаты в клинике доктора Ллойда в темноту за окном. Та давнишняя акция на мосту Норт‑Бридж, принесшая ей такую странную славу. Из‑за которой у многих студентов красовались на стене постеры и открытки с ее изображением: она стоит, раскинув руки, как Ангел Севера на дороге А1 под Гейтсхедом. «Ангел Шотландии» прозвали ее тогда в газетах, и сравнение с этой ржавой штуковиной прочно к ней прилепилось.

Виновато ли в этом чувство одиночества, которое она испытывала с тех пор, как умерла ее мать, оказавшаяся вовсе не ее матерью? Впрочем, не будем торопиться! Если уж честно, это не совсем так. Такое объяснение она придумала потом. Но ведь чувство пустоты и одиночества появилось у нее вовсе не с тринадцати лет. Гораздо раньше. Если совсем уж честно, то всегда о ней заботился один только Роджер. Интересно, чем была занята Виктория, когда они с Роджером гуляли по полям и лугам, собирали цветы, узнавали новых птиц, ловили бабочек? Где была она, когда вдвоем с Роджером они переезжали на машине Форт‑Роуд‑Бридж, чтобы денек провести в Файфе? Ни Виктории, ни объяснения! Казалось, Фиона должна была стать папиной дочкой, но она ею не стала, может быть, потому, что Роджер в глубине души относился к ней все‑таки не как к родной дочери. Он слишком многое спускал ей с рук, слишком многое позволял, вел себя с нею как с ребенком, который у тебе только в гостях. Возможно, он так и не смог преодолеть отчужденность, вызванную сознанием того, то Фиона не его дочь. Ведь для него она была живым напоминанием о том, что его обожаемая Виктория, единственная любовь его жизни, спала с другим человеком! Так как же ему было полюбить Фиону как родную?

И как Виктория могла ее любить, раз она вовсе не была ее дочерью? Отдать собственное дитя за то, что оно оказалось больным! Разве сможет мать вытеснить такое из своего сознания? Не сможет. Рано или поздно она покончит с собой. Чувство вины когда‑нибудь убьет ее.