Глава 38. – Всё! Моему терпению пришел конец

– Всё! Моему терпению пришел конец! – Алексей Васильев швырнул листок бумаги на стол перед дочерью. – Пятая записка со стишками. На этот раз опять подкинули в машину. А я уже менял водителя.

– Ноты. Чудесно!

Марина в домашнем платье подхватила листок из блокнота и вихрем промчалась в большую комнату к белоснежному роялю, который любящий отец подарил ей два года назад на восемнадцатилетие. Тогда же по радио прозвучала ее первая песня, и Марина сразу стала популярной. Боевого генерала это нисколько не удивило. Он, как и многие знакомые, был влюблен в голос дочери с момента ее озорных песенок в детском саду. Когда она поступила в музыкальное училище и стала репетировать с профессиональным оркестром, все окружающие млели от ее пения и говорили, что дочь расцвела, превратилась в настоящую красавицу. Слушатели неосознанно переносили чарующее обаяние ее голоса на внешность певицы. В нее влюблялись даже те, кто никогда не видел ее, а лишь слышал ее песни по радио. Их воображение послушно рисовало прекрасный образ, который уже не в силах были изменить недостаточно стройные ноги или неопрятная прическа девушки. Наоборот, при встрече с Мариной на концертах публика с вожделением открывала, что певица в десять раз лучше, чем они думали прежде. Люди поедали ее влюбленными глазами, не понимая, что их сознание находится в сладком плену неповторимого голоса.

– Марина! Сначала выслушай меня, – укоризненно бухтел остывший отец, направляясь вслед за дочерью. Он видел, с какой радостью любимая дочь разучивает песни, подброшенные неуловимым убийцей, и скрепя сердце, прежде чем отдать их следователю, показывал ей.

Марина уселась за рояль, минуту всматривалась в мелкий текст, затем выпрямила спину и над черно‑белыми клавишами элегантно взлетели ее тонкие пальчики. Она уже хорошо изучила почерк таинственного композитора. Романтическая мелодия вальса заполнила комнату. Генерал армии не разбирался в музыке, но когда, сделав пробное вступление, дочь запела, он не мог не признать, что и на этот раз им подбросили удивительную по красоте песню, которая как нельзя лучше подходила голосу дочери.

Повторив песню дважды, Марина вскочила, с радостным блеском в глазах чмокнула генерала в щеку и защебетала:

– Спасибо, папа! Чудесная песня.

– Марина, ты каждый раз благодаришь меня, будто я пишу музыку.

– Когда я встречу автора, я обязательно отблагодарю и его.

– Автора? Ты хоть представляешь, о ком идет речь? Только после твоего концерта в Москве убиты три самые лучшие певицы.

– Я не верю, что это он. Злой убийца не может писать гениальную музыку. Следователи путают, Маньяк и Композитор – это разные люди. Как Луна и Солнце. Одна только поглощает свет, а другое – создает.

– Если бы это было так, автор давно заявил о себе.

– Не каждый гонится за славой.

– Следователи опросили всех известных композиторов. Никто не узнает ни музыку, ни творческий почерк.

– Но они ведь согласны, что музыка гениальная.

– Что ты заладила: гениально, гениально! Все гении – чудовища!

– Но музыка…

– Не всё так однозначно. Многие ее критикуют.

– Они просто завидуют, папочка. Они бездари по сравнению с этим композитором.

– Почему же он скрывается, если ни в чем не виновен?

– Я думала. – Девушка потупилась, покраснела и осторожно продолжила: – Возможно, он стесняется своего вида. Может быть он обезображен, как принц, превращенный в чудовище в сказке «Аленький цветочек».

– Прекрати! Уж не влюбилась ли ты в выдуманный образ? Да, у него есть безобразный шрам на шее. Но он чудовище отнюдь не поэтому. Он убийца! Как ты не поймешь, он кровожадный убийца и псих!

– Тот, кто написал эту музыку, – девушка вновь пробежала пальчиками по клавишам, – не такой. В его музыке нежность и доброта. Помнишь песню о бездомной собаке? И другие. Почему ты меня запер? Я хочу выступать. Я хочу исполнять эти песни! Я хочу подарить их слушателям.

– Марина, придет время, его поймают, и вот тогда…

– Я не хочу ждать, папа! Сколько это может продолжаться? Я сижу дома уже две недели. А я артистка. Я должна репетировать и выступать. Я задыхаюсь без музыки и сцены.

Генерал армии вздохнул, попробовал, как в детстве, погладить дочь по головке, но девушка встала и отошла к окну.

– Над этим я тоже думал. И вот что решил. В Москве оставаться опасно. Даже в нашей квартире. Преступник каким‑то образом проникает в самые охраняемые подъезды. Я отвезу тебя в войсковую часть. Это закрытый гарнизон недалеко от Москвы. Туда не пускают посторонних. Там есть хороший Дом офицеров, военный музыкальный оркестр. Ты сможешь там репетировать, а если захочешь, мы устроим концерт для военнослужащих и членов их семей.

– Представляю. Раздолбанное пианино и помятые трубы.

– Нет. Духовой оркестр там очень хороший. Он участвовал в праздничных концертах. А пианино… Можно перевезти туда твой рояль. Как ты к этому относишься?

– Обалдеть, как заманчиво.

– Тогда будешь сидеть дома. И никаких гостей! В мое отсутствие я буду оставлять здесь офицера охраны.

– Подожди. А гулять я там смогу?

– Конечно. Но телохранители будут рядом. На всякий случай.

Девушка уткнулась в плечо отца, беспомощно тюкнула его кулачком.

– Какой ты…

– Я думаю о твоей безопасности.

– Хорошо, я согласна ехать в часть. При условии, что смогу там репетировать.

Суровый генерал неловко погладил рыжие волосы дочери.

– Тогда собирайся. Тянуть не будем. Сегодня переедешь ты, а завтра перевезут твой инструмент.

Под тусклым светом засиженной мухами лампочки Композитор разложил на дощатом деревенском столе еще влажные фотографии последней жертвы – всенародно любимой эстрадной певицы. Тонко заточенным карандашом он аккуратно вписал данные измерений в маленькие ячейки обширной таблицы. Со стороны он походил на поглощенного результатами научных исследований молодого профессора. Отчасти это было правдой. Марк до мельчайших деталей постиг строение голосового аппарата человека. В таблицу были занесены всевозможные размеры ротовой и носовой полости, языка, мягкого нёба, глотки, надгортанника, гортани, голосовых складок и горла.

Верхнюю строчку занимал уникальный оратор Милош Ремер. Он был первым, кого Марк подверг планомерным исследованиям. Затем шли десять заурядных людишек, зарезанных еще в 1952 году. Они помогли набить руку и выявить фундаментальные признаки, после чего и родилась эта таблица. Ниже располагались шестеро подопытных экземпляров с хорошими голосами, позволившими им достичь в жизни значительных успехов. Далее шли семь очень ценных для Марка строк с именами самых знаменитых певцов и певиц. Всего двадцать четыре заполненных строчки, за которыми скрывался отнюдь не легкий и опасный труд фанатика.

Самая нижняя, двадцать пятая, строка в таблице оставалась пустой.

Марк внимательно посмотрел на результаты исследований. Отдельными знаками он отмечал выявленные закономерности. Последние данные вновь подтвердили его гипотезу. При идеальных параметрах голосовых связок, присущих многим людям, магия всеобщей любви оказалась запрятана в особой длине надгортанника и размерах голосовых складок, которые формируют голосовую щель. Чтобы окончательно убедиться в этом и определить самые точные пропорции, необходимо добыть данные для последней строки, напротив которой уже стояли инициалы – М.В.

Вглядываясь в них, Композитор с несвойственным ему трепетом представил, как придется уничтожить удивительный голос, в который влюблены миллионы поклонников. Несколько месяцев он кропотливо стремился к заключительному этапу исследований. И вот этот момент настал.

Композитор каждый день приходил к дому Марины Васильевой. Его тянуло к ней. Он слушал, как она напевает его песни, болтает по телефону, злится на домработницу, спорит с отцом, примеряет концертные платья и туфли, вертится перед зеркалом и в сердцах сбрасывает наряды. Еще ему нравилось слушать, как девушка мечтает. Иногда после долгого самозабвенного пения Марина неожиданно затихала, задумчиво крутила кончики волос, задевая сережки, осторожно касалась клавиш, словно хотела их только погладить, шелестела нотной бумагой с переписанными песнями и время от времени тяжело вздыхала. Потом она шла к окну. Шуршала отодвинутая занавеска, теплое дыхание оставляло на стекле влажное пятно, указательный пальчик с нежным скрипом выписывал неясный образ.

Однажды в такую минуту Композитор медленно прошелся под ее окнами. Он не слышал движения глаз девушки, это было неподвластно даже ему, но он кожей почувствовал ее заинтересованный взгляд на своем затылке. Композитор остановился. Его подмывало обернуться, посмотреть ей в глаза и крикнуть: «Это я пишу для тебя песни! Потому что я, как и все, влюблен в твой голос». Но этого не случилось. Подняв воротник, втянув голову, он в смущении удалился. Если бы кто‑то следил за его лицом, то заметил бы выступивший румянец на вечно бледных щеках. В этот вечер Марк написал для нее самую щемящую и трогательную мелодию на лучшие стихи о любви, найденные в блокноте поэта.

Сегодня он шел к ее дому с комплектом медицинских инструментов и хирургическими перчатками. Он хорошо изучил распорядок дня, знал, когда домработница отправляется за продуктами, и ему не составило бы труда навязаться ей в помощники и вместе зайти в квартиру, несмотря на строжайшие инструкции генерала. Но задолго до подхода к намеченной цели, он вдруг почувствовал, что что‑то не так.

Обычно еще за два квартала он слышал звонкий вибрирующий голосок певицы и звуки рояля. В этот раз ничего подобного не происходило. Он ускорил шаг, подошел ближе. Где же ее порывистые прыжки на гулком паркете, недовольные возгласы или озорной смех? Квартира хранила молчание. Композитор приблизился к дому вплотную, обе его ладони легли на отшлифованные кирпичные стены ее подъезда. Он находился в таком взвинченном состоянии, что мог слышать сердцебиение девушки, если бы только она находилась внутри этого огромного дома.

Но ее там не было!

Композитора обуял страх. Марина должна быть здесь, она не могла исчезнуть! Последние две недели ее не выпускали из квартиры. Неужели случилось непоправимое, и ее тело не способно издать ни малейшего звука?

В нервном возбуждении он побежал к подъезду. Свернув за угол, он натолкнулся на солдат, грузящих белый рояль в зеленый грузовик.

– Куда прешь? – осадил его усатый старшина, руководивший солдатами.

Тело Марка обмякло, дыхание успокоилось. Как же он упустил события, происходившие во дворе? Внутри белоснежного лакированного корпуса музыкального инструмента дзинькнула потревоженная струна. Это звон ее рояля! Обойдя грузовик, Композитор удалился. Он встал за деревьями, чтобы не привлекать внимания, но чутко слушал всё происходящее около подъезда. Хлопнул деревянный борт, лязгнули металлом фиксирующие рычаги.

– Не гони! – скомандовал старшина водителю и повернулся на скрипучих сапогах к солдатам. – А вы прыгайте в кузов и придерживайте инструмент. Чтобы доставили певице без единой царапины!

Взревел двигатель, машина тронулась.

Рояль везут к ней! Значит, она жива, но переехала в другое место.

Грузовик выехал из арки на улицу.

Я должен узнать, где сейчас находится Марина. Я должен услышать, куда привезут рояль!

Машина удалялась. Марк вцепился в перекладину пожарной лестницы над головой, заскреб подошвами ботинок по стене, пытаясь подтянуться. Ему это удалось, и он забрался на крышу дома. Рядом с антенной вытянулась и замерла высокая фигура. Ветер терзал отросшие волосы, шевелил мягкую бородку. Оттопыренные уши Композитора отсеивали многоголосый городской шум, вцепившись в единственный, необходимый ему, рокот двигателя убегающего автомобиля. Он вел его по городским улицам, останавливаясь на светофорах и ускоряясь на проспектах. Даже когда автомобиль выехал за город, он продолжал различать характерный рев на высоких оборотах. Но большое расстояние и густой лес вдоль трасы постепенно поглотили машину. Она растворилась и исчезла для Композитора.

Опустошенный и разбитый, Марк просидел на крыше до вечера. Он всё надеялся, что в стенах знакомой квартиры двумя этажами ниже вновь задрожит самый дивный на свете голос. Но тишину нарушали лишь тяжелая поступь вернувшегося генерала, его хрипучее откашливание и хлопоты домработницы. После ужина в генеральской квартире раздался телефонный звонок. Услышав слово «доченька», Композитор напрягся. Алексей Васильев жаловался на плохую слышимость, просил говорить громче. Однако Марк, несмотря на потрескивания в телефонной трубке, плотно прижатой к лысой голове генерала, улавливал сбивчивые недовольные фразы певицы. Она сообщила, что обустроилась, телефон ей только что провели в номер, немного поругала назойливых охранников, которые не дают ей гулять в одиночестве, но похвалила музыкантов гарнизонного дома офицеров.

– Репетируй, доченька, репетируй. Там безопасно, как в ставке главнокомандующего. Командир части всё для тебя сделает. Как подготовишься, устроим концерт. В субботу? Это через три дня. Хорошо, как скажешь. Я договорюсь с ним. Готовься, не подкачай.

После разговора с дочерью Алексей Васильев не опустил трубку, а стал набирать телефонный номер. Марк выхватил листок и карандаш, считал щелчки телефонного диска и записывал цифры.

– Евгений Иванович, здравия желаю. Васильев говорит. Моя дочь у тебя устроилась, спасибо. Музыкантов хвалит, хочет дать в субботу концерт в Доме офицеров. Организуешь? Нет, никаких гостей со стороны. Только жители военного городка. Ну да, будет для них маленький праздник. Марина новые песни исполнит. И усиль пропускной режим. Еще усиль! Осторожность лишней не бывает. Чтобы никаких журналистов и прочей московской публики. Возьми въезд в часть под личный контроль. Чужих мужчин вообще не пускай, кто бы за них не просил. Я на тебя надеюсь. Приеду, проверю.

Композитор записал рядом с номером телефона имя собеседника генерала армии и спустился с крыши. По пути на вокзал он размышлял, как найдет войсковую часть, в которой затаилась певица, и как проникнет туда. Он даже не заметил, что от генеральского дома до вокзала его сопровождал один и тот же звук шагов. И только выйдя из электрички на своей станции, он проявил бдительность, и умело избежал возможной слежки.