Симон Чиковани

* * *

Две округлых улыбки — Телети и Цхнети,

и Кумиси и Лиси — два чистых зрачка.

О, назвать их опять! И названия эти

затрудняют гортань, как избыток глотка.

Подставляю ладонь под щекотную каплю,

что усильем всех мышц высекает гора.

Не пора ль мне, прибегнув к алгетскому камню,

высечь точную мысль красоты и добра?

Тих и женственен мир этих сумерек слабых,

но Кура не вполне обновила волну

и, как дуб, затвердев, помнит вспыльчивость сабель,

бег верблюжьих копыт, означавший войну.

Этот древний туман также полон — в нем стрелы

многих луков пробили глубокий просвет.

Он и я — мы лишь известь, скрепившая стены

вкруг картлийской столицы на тысячу лет.

С кем сражусь на восходе и с кем на закате,

чтоб хранить равновесье двух разных огней:

солнце там, на Мтацминде, луна на Махате,

совмещенные в небе любовью моей.

Отпиваю мацони, слежу за лесами,

небесами, за посветлевшей водой.

Уж с Гомборской горы упадает в Исани

первый луч — неумелый, совсем молодой.

Сколько в этих горах я камней пересилил!

И тесал их и мучил, как слово лепил.

Превозмог и освоил цвет белый и синий.

Теплый воздух и иней равно я любил.

И еще что я выдумал: ветку оливы

я жестоко и нежно привил к миндалю,

поместил ее точно под солнце и ливни.

И все выдумки эти Тбилиси дарю.

Симон Чиковани

Метехи

Над Метехи я звезды считал,

письменам их священным дивился —

В небесах, как на древних щитах,

я разгадывал знаки девиза.

Мне всегда объясняла одно

эта клинопись с отсветом синим —

будто бы не теперь, а давно,

о Метехи, я был твоим сыном.

Ты меня создавал из ребра,

из каменьев твоих сокровенных,

я наказывал мне серебра

не жалеть для нарядов военных.

Пораженный монгольской стрелой,

я дышал так прощально и слабо

под твоей крепостною стеной,

где навек успокоился Або.

За Махатской горой много дней

ты меня окунал во туманы,

колдовской паутиной твоей

врачевал мои бедные раны.

И когда-то спасенный тобой,

я пришел к тебе снова, Метехи.

Ворожи над моей головой,

обнови золотые доспехи.

Одари же, как прежде, меня

Морским облаком и небесами,

подведи под уздцы мне коня,

чтоб скакать над холмами Иоанн.

А когда доскажу все слова

и вздохну так прощально и слабо,

пусть коснется моя голова

головы опечаленной Або.