Глава 6. Когда я, несовершенство из несовершенств, проходила мимо криво приляпанной к столбу афиши «Балет „Рубенс“

Когда я, несовершенство из несовершенств, проходила мимо криво приляпанной к столбу афиши «Балет „Рубенс“, все вместе мы весим четыре тонны, и мы вскружим вам голову, черт побери!», что-то заставило меня остановиться. На афише была изображена безвозрастная женщина, очаровательный вздернутый нос которой был зажат между тугими румяными щеками. Ее четыре подбородка нависали один над другим, ее огромные груди стягивал легкомысленный корсет, ее руки были толще моих бедер, но глаза ее излучали столько блеска, что хватило бы на десяток темпераментных истеричек. Она просто излучала уверенность и самодовольство. На афише стояло сегодняшнее число, и клуб, в котором должно было состояться это мясомолочное шоу, находился всего в трех кварталах… Ноги сами понесли меня туда.

И даже когда выяснилось, что билет стоит полторы тысячи рублей – раз в десять больше, чем я могла себя позволить, я не развернулась и не ушла прочь. Это не развлечение, уговаривала я себя, это терапия. Мне нужно, просто жизненно необходимо увидеть кого-нибудь, кому приходится еще горше, чем мне.

– Вы одна? – недоверчиво нахмурился секьюрити, у которого были широко разросшиеся седые брови и немодные остроносые туфли.

– Ну да, а что? – с вызовом ответила я, распрямив плечи. – Одиноких женщин не пускаете?

– Ну почему же, – будто бы смутился он, – только вот женщины к нам… хм… не ходят. Если, конечно, они не из этих… – кашлянув, он осекся на полуслове под испепеляющим взглядом подоспевшего менеджера.

Пиджак я скинула на руки гардеробщику. Прошла в зал, выбрала скромный столик сбоку от сцены, заказала самое недорогое, что нашлось в меню, – чай с коньяком. Шоу начиналось только через сорок пять минут, так что у меня было достаточно времени, чтобы как следует рассмотреть других гостей. В основном это были мужчины – некоторые пришли компаниями, некоторые и поодиночке. Одинокие насупленно пили виски, пришедшие с друзьями немного нервно перехихикивались. Неужели шоу толстушек – это для них не просто повод повеселиться, но катализатор сексуального возбуждения?! Как-то это… гадко. И дико. И даже более унизительно, чем просто стриптиз.

В зале не было ни одного мужчины, который мог бы теоретически меня заинтересовать. Персонажи с распродажи. Рождественский sale неприкаянных душ, рекордная 90%-ная скидка, остался самый завалящий бракованный товар. Бледнолицые сутулые клерки с прокуренными зубами. Обладатели дрябловатых животиков и обкусанных ногтей. Стареющие мачо с волосенками, лихо зачесанными на задорно поблескивающие лысины…

– Простите, нельзя ли мне сесть за ваш столик? Все остальные уже заняты, а мне так хотелось попасть на это шоу…

Заранее сдвинув брови к переносице, чтобы придать своему лицу вид как можно более угрожающий, я обернулась. Еще не хватало, чтобы один из представителей местного цирка уродов нашел пусть и временную, но пристань в моей компании. Однако увидев мужчину, который с выжидательной улыбкой топтался рядом, я осеклась. А потом даже улыбнулась. И промямлила:

– Конечно-конечно. Я одна.

– Меня зовут Вадим. Не подумайте, что я хочу вам помешать. Но надо же сообщить, на всякий случай.

Не то чтобы он был невероятно хорош собой. Но что-то в нем было – загорелое лицо с крупными чертами, высокий лоб, умные темные глаза, непослушные кудри с проседью. А еще под его белой рубашкой был цветастый шейный платок, а я всегда была неравнодушна к мужчинам, умеющим экспериментировать.

– Вера, – уже более продуманно улыбнулась я, протянув через стол ладонь для рукопожатия.

Гениальный Громович говорил, что у меня руки аристократки – с тонкими запястьями и длинными музыкальными пальцами. Он приучил меня не пренебрегать маникюром, носить массивные кольца и красиво складывать руки на столе, чтобы каждый желающий мог полюбоваться их изяществом. Вот и Вадим не остался равнодушным. Он задержал мою ладонь в своей и восхищенно присвистнул:

– Ну ничего себе! Первый раз вижу женщину с такими руками. Вы не наследница императорской семьи?

– Увы, я всего лишь безалаберная безработная девушка, – подумав, я решила расставить все точки над «и», – к тому же одинокая.

– В это трудно поверить. Угостить вас чем-нибудь? Рекомендую коктейль «Гавайский чай». Точно не знаю, что они туда кладут, но получается нечто бесподобное.

– Ого, значит, вы завсегдатай? – заинтересовалась я.

– Да нет, не то чтобы, – замялся он, – но вы правы, мне приходилось бывать здесь и раньше… Кстати, а какая нелегкая занесла сюда вас?

Я пожала плечами и отвернулась к сцене, на которой суетились осветители. Не хотелось, чтобы он заметил в моих глазах одиночество, доведенное до состояния паники. И возведенное в квадрат недовольство собой.

– Скука. Захотелось чего-нибудь новенького. Новых впечатлений.

– О, здесь вы их получите, – рассмеялся Вадим, – тем более сегодня солирует Антуанетта.

– Антуанетта? – удивленно переспросила я. – Кто это?

– Солистка балета «Рубенс», – снисходительно объяснил он, – весит килограммов триста, не меньше. А танцует лучше Волочковой.

– Ну ничего себе! – ахнула я. – Надеюсь, это не настоящее ее имя? Если бы меня назвали Антуанеттой, я бы тоже отъелась до трехсот килограммов.

Он некоторое время оценивающе меня разглядывал и только потом позволил себе рассмеяться. Смех получился натянутый, и я тотчас же пожалела о вырвавшейся глупой шутке. Черт его знает, может, эта Антуанетта любовь всей его жизни. Или, что еще хуже, родная мать.

– А вы забавная, Вера. – На этих словах я вдруг почувствовала, как мое колено обдал жар его ладони. Его рука действовала уверенно, словно ей было не привыкать хозяйничать под чужими юбками.

Я не успела никак отреагировать, кажется, мелькнула мысль, а не послать ли все к черту и не позволить ли себе примитивное плотское удовольствие, само плывущее в руки, но додумать ее до конца я не успела – в зале вдруг погас свет, и под нарастающий шквал аплодисментов на сцену выбежали «балерины».

Едва бросив на них беглый взгляд, я тотчас же забыла и о Вадиме, который все еще сжимал мое колено под столом, и обо всех прочих мужчинах на свете, и о своих наболевших комплексах – обо всем. Балет «Вива, Рубенс!» оказался зрелищем настолько впечатляющим, что любой бы на моем месте лишился дара речи. Нет, я подозревала, что мне будут показывать не искусство классического танца, я знала, что балерины будут, мягко говоря, в теле, мне даже приходилось видеть подобные зрелища по TV… Но я и представить себе не могла, что женщины с такими габаритами вообще способны передвигаться – не то чтобы танцевать. Они были… огромные. Рядом с любой из них Лучано Паваротти показался бы анорексиком. Даже громкая музыка не могла заглушить топот, с которым они «порхали» над сценой. Их дрябловатые складчатые жиры были затянуты в какие-то нелепые клоунски-яркие костюмы. Лица раскраснелись, по толстым маскам грима текли просто-таки ниагарские водопады пота. Все они улыбались, демонстрируя два ряда безупречного унитазно-белого фарфора, но не надо было оканчивать гарвардский факультет психологии, чтобы понять, что на самом деле дамам не до смеха.

– Да они вот-вот помрут! – вырвалось у меня. – Неужели никто не замечает? Это же гипертоники, у любой из них может случиться приступ прямо на сцене!

Вадим повернул ко мне голову, но по его рассеянному: «Что случилось?» – я поняла, что он меня не слушает.

Барабанная дробь, под которую толстухи бодро трясли килограммами, закончилась. Ряды вспотевших «балерин» расступились, и на сцену выплыла солистка – та самая Антуанетта, которой восхищался (надеюсь, он шутил) Вадим. По залу пронесся рокот изумленного восхищения. В моем горле словно комок сухой ваты застрял. Я вдруг поняла, что не имела никакого морального права сюда приходить. Это все равно что прийти на шоу цирковых уродцев, чтобы посмеяться над бородатой женщиной, танцующими лилипутами и трехногим мальчиком.

Антуанетта имела такие габариты, что еле-еле могла передвигаться самостоятельно. Какие там танцы – в отличие от своих товарок она не могла исполнить и простейших движений. На ее руки, бедра, щиколотки наросло столько жира, что она была похожа на обжитый грибами-паразитами древесный ствол. У нее было как минимум восемь нависающих друг над другом подбородков, ее грудь доставала до резинки на юбке, черты ее некогда миловидного лица были погребены под таким слоем жира, что казалось, ее надули изнутри, как латексную куклу из секс-шопа.

Наряжена она была так же нелепо, как и остальные танцовщицы – блуза в рюшках, смело обнажающая декольте, коротенькая плиссированная юбка, какой-то дурацкий бант в пережженных перекисью волосах. Каждый шаг давался ей с огромным трудом. Видимо, в обычной жизни ее возили на инвалидной коляске. Антуанетта ступала неуверенно, словно под ее ногами был не крепкий пол сцены, а склизкое бревно. По команде дирижера оркестр заиграл что-то латиноамериканское. Отдышавшись, Антуанетта принялась как попало переступать ногами под музыку – это больше напоминало не танец, а разминку борца сумо.

– Я больше не могу, – покачала головой я, тронув Вадима за рукав, – мне надо уйти.

– Что-то случилось, – будто бы расстроился он, – вам пора?

– Ничего не случилось, но… Неужели вам не кажется, что подобные зрелища надо бы запретить?

– Почему? – искренне удивился он.

– Потому что это негуманно – заставлять такую женщину быть клоуном для кучки скучающих товарищей! Потому что ее лечить надо, а не в ночных клубах демонстрировать! Потому что я вообще не понимаю, какой смысл в этом зрелище! – воскликнула я.

– Но зачем вы в таком случае сюда пришли? – резонно полюбопытствовал он.

– Затем, чтобы… Потому что… – не могла же я ему сказать, что безуспешно борюсь с комплексом лишнего веса, – потому что я думала, это будет весело! Знаете… Я журналистка и, пожалуй, напишу об этом. Впервые в жизни мне хочется сделать материал не ради денег, а просто так. Свяжусь с каким-нибудь авторитетным социально-политическим изданием… Я считаю, мой долг – попытаться прикрыть эту лавочку.

– И все равно я вас не понимаю, – с нервным смешком выдал Вадим. – Есть многие люди, которым это просто необходимо.

– Не смешите меня! О чем вы говорите?

– О таких мужчинах, как я, – выдавил он, – между прочим, я встречался с Антуанеттой.

– Вы? С ней? Встречались? – выдохнула я. – Но…

– Она потрясающая, – вздохнул он, – жаль, за нее слишком дорого берут.

Мои брови поползли вверх. В тот момент я окончательно почувствовала себя Алисой в Зазеркалье.

– Ну да, ее можно купить, – невозмутимо продолжил он, – одна ночь стоит семьсот долларов, за неделю дают скидку… Мы были вместе почти месяц. И теперь я почти банкрот. – С грустной улыбкой он добавил: – Но ни капельки об этом не жалею. Я бы и замуж ее позвал, но это так трудно… Она почти не ходит, при ней постоянно три сиделки и старший брат, который ее и продюсирует.

Меня затошнило.

– Так вы…

– Мне нравятся полные женщины, – застенчиво признался Вадим, – то есть… очень полные.

– То есть толстухи, – мрачно подытожила я.

– Ну зачем вы так… Между прочим, жена у меня субтильная. А это так, невинная шалость. Уверяю вас, многим мужчинам это нравится.

– Так ты еще и женат, – присвистнула я, – куда я попала. Еще и полторы тысячи рублей за это отдала.

– Я сам удивился, когда тебя здесь увидел, – улыбнулся Вадим, – обычно женщины сюда не вхожи. В иной день тебя бы и не пустили, просто сегодня нет аншлага, а на безрыбье, как говорится…

– Знаешь, ты меня удивил. Мне казалось, что современные мужчины, наоборот, предпочитают девушек с модельной фигурой, – сама не знаю, зачем я решила поделиться наболевшим именно с этим извращенцем. – Все мои подруги считают, что я катастрофически разожралась. До такой степени, что найти классного мужчину мне не светит, понимаешь? А мне нравится только первый сорт… Надо познакомить их с тобой. Наверное, тебе я кажусь костлявой мымрой, да?

– Ну почему, – нахмурился Вадим, – ты вполне… В теле.

– Что?! – я изумленно перевела взгляд с его лица на сцену, где вожделенная Антуанетта из последних сил перебирала колонноподобными ногами, имитируя танец маленьких лебедей. – Но по сравнению с ней…

– А ты не сравнивай себя с ней, – покачал головой Вадим, – ведь Антуанетта – необычная женщина, женщина в сотой степени. Она – гротескная фигура, этим и интересна. Она – вне социальной жизни, сама по себе. Если она кому-то нравится, то они под нее подстраиваются. Но, уверяю тебя, выбирать ей не приходится. А ты – обычная девушка, поэтому и должна жить по законам социума.

– Ну ты и скотина, – почти восхищенно протянула я, – как ты можешь – спать с толстухами и одновременно советовать мне похудеть?

– Ты спросила – я ответил, – невозмутимо сказал Вадим. – Между прочим, мой лучший друг позавчера ушел от женщины, с которой прожил почти семь лет. К свистушке из модельного агентства. Девчонка никто, не красавица, не звезда, листовки на стендах раздает да во второсортных показах участвует. Жопки нет, груди нет, а все туда же… А он говорит – любовь…

В тот вечер я позвонила знакомому наркодилеру и заказала стакан травы. Разделить со мною блаженный дурман было некому. Нинон где-то прочитала, что от курения марихуаны сохнет кожа, и навсегда завязала с легкими наркотиками. Про Гениального Громовича можно промолчать – и так все понятно.

Я устроилась на балконе, в гордом одиночестве. Села на дощатый пол, прижалась спиной к перилам. Покурила. Всплакнула.

Я ненавижу тебя, миссис Виктория Бэкхем! Твои богомольи жилистые ноги, твою взлелеянную субтильность, новомодный эргономичный дизайн твоего тела. Весь мир считает тебя иконой стиля, весь мир в восторге от того, как джинсы облегают твой почти несуществующий зад. Ты, мать троих детей, выглядишь, как девчонка-подросток, которую месяц держали на обезжиренном кефире. Все родившие женщины смотрят на твой впалый живот без следа растяжек, на твои бедра, незнакомые с братцем Целлюлитом, смотрят на твои точеные скулы и воют на луну от вселенской тоски. Я искренне считаю, что таких, как ты, надо не фотографировать на обложку Hello, а прятать в светонепроницаемом ангаре и выгуливать только, когда зайдет солнце, чтобы земных женщин не смущали твои креветочные телеса.

Я ненавижу тебя, Камерон Диас! Ходячий производитель комплексов на тонких ножках. Ненавижу за то, что тебя, тридцатилетнюю, не берут старина Возраст и старина Лишний Жир. Ненавижу за то, что я перестала носить мини, едва мне исполнилось двадцать пять, а к твоим бедрам не придраться, даже если рассматривать их под лупой.

Я ненавижу тебя, Кейт Мосс! Икона саморазрушения, тысячу раз пойманная с кокаиновой дорожкой в ноздре и тлеющим косячком, не брезгующая гамбургерами, вечно непричесанная, не пропускающая ни одной вечеринки. Ненавижу за то, что, не изменяя привычной расслабленности, ты можешь носить микроскопические шорты, и за это тебе восхищенно аплодирует весь мир.

Я ненавижу вас, Пэрис Хилтон и Николь Ричи! Уж казалось бы, вы, избалованные папины дочки, богатые золотые девочки, любимицы желтой прессы, знаменитые малышки-на-миллион, которым стоит только щелкнуть наманикюренным пальчиком, как к вашим ногам падут вкуснейшие самцы этой безумной планеты… Уж казалось бы, вам-то худеть незачем. Но нет, вы истощаете себя до почти дистрофичного состояния, и потом вам подражает весь мир.

Я ненавижу тебя… Эх, не проще ли будет сказать, кого я люблю, – это более короткий список.

Я люблю Монику Белуччи, потому что она не стесняется заявлять, что под платьем носит корсет.

И Кейт Уинслет – за то, что она гордится своей нестандартностью и сбрасывать вес не собирается.

Ну и немножко Гвинет Пэлтроу – за то, что однажды ушлый папарацци сфотографировал бугорки на ее звездных бедрах. Я разыскала этот снимок в какой-то прошлогодней желтой газетенке, приклеила его на холодильник и время от времени с оптимизмом на него посматриваю. Ведь если даже у Гвинет Пэлтроу целлюлит, значит, и для меня еще не все потеряно.

P.S. Да, и Лолиту Милявскую.

P.S. № 2 Ну и Руслану Писанку, само собой. Она красивая.