Track 14

We’re so young

And we’re so cursed*. <* Мы так молоды

И так прокляты.>

“Miss Treatment”. “Cursed”

После похорон — хуже всего. Хлопоты спасали от тоски, а сейчас лекарства против нее нет. Приближается Новый год. Как мы его будем праздновать? “Razefit” тоже прекратили свое существование. Вроде бы после концерта Вова “Хохол” зажал общий гонорар. “А еще все мясо из борща съел, представляете?” — дополняет Гарри. Этого удара “Razefit” не перенесли. Из обломков команд мы конструируем новые составы. Гарри вступает в “Scary B.O.O.M.”, Миша “Рак” с Юрой “Однозубом” и Сашей Логиновым образуют сайко-бэнд “Attrackars”. Довольно скоро Гарри разучивает программу. Мы репетируем у него, на “Академической”, на площадке напротив лифта. На лифте приезжают соседи по району — Сэм и Лелик из “Психопатс”. Вместе с Гусем они создали кавер-бэнд, исполняющий признанные сайко-хиты, и теперь являются одной из наиболее часто играющих и популярных групп “ТамТама”. Они ускоряют все — и рокабилли и уже вполне быстрое сайко. Когда Гусь поет, в уголках рта неизменно выступает пена. По слухам он скор на расправу: если на репетиции что-то не нравится — легко надает по морде. Миша “Рак” договорился на январь о концерте в легендарном московском клубе “Sexton Fozd”, который курируют московские байкеры — “Ночные волки”.

С нами отправляются Паша Галкин и двое скинхэдов — Сергей “Геноссе” и Андрей “Толстый”. Впервые мы видим Толстого стоящим на лестнице в “ТамТаме”. Он ораторствует о белой идее. На несколько ступенек ниже — затор из разномастных посетителей. У некоторых приоткрыты рты — перед ними редкий перформанс. Мы бриты наголо, и после речи на лестнице Толстый переключается на нас. Он обводит нас своими небесного цвета арийскими глазами и начинает: “Если мы объединим свои усилия, то в самом скором времени те, чьи глаза не голубого цвета…” Он смотрит на меня и вносит поправку: “Те, у кого темные глаза…”, и в ту же секунду видит, что у Андрея с Пашей глаза карие. Толстый озадаченно замолкает. Совершенно неожиданно для всех в вечер нашего отъезда в Москву он остается в вагоне и, насшибав со всех денег на взятку проводнику, едет с нами.

В поезде мы проводим полную нездорового веселья ночь и утром хотим только одного — спать. Но это не удается. Нас ожидает бесконечная поездка на метро в “Ясенево” — домой к Мише “Раку”, репетиция на лестничной площадке и короткая мучительная полудрема под гремящие “Numbsculls”. Концерт начинается очень поздно, около двенадцати. Ажиотажа нет. В Москве про сайко ничего не знают, а из подкованных психов, наверное, только Миша “Рак”. “Sexton Fozd” оформлен по сравнению с нашими клубами богато. Аппетитный бар, торговая витрина с атрибутикой, продуманный дизайн. При желании сцену можно закрыть прочной металлической решеткой. Наши байкеры одеваются просто — милитри, косухи, бейсболки, высокие ботинки. Стригутся коротко. Москвичи разряжены в кожу, зашнурованы с пяток до плеч. У них такие пышные гривы и бороды, что впору сниматься в рекламе шампуня. Пальцы усеяны перстнями. Говорят, что когда один из столичных приехал к нам с дружеским визитом, то очень обиделся. Встречающие петербуржцы, увидев его, минуту не могли разогнуться от смеха. Один из таких статно подбоченился у сцены. Он благосклонно улыбается и слегка притопывает ногой. Мы выдаем истерику по полной. Под конец я подбрасываю над головой гитару, она падает на барабанную установку, и у нее отлетает один колок. Вот черт — гитара-то чужая.

Концерт окончен, мы допиваем заработанное пиво. “Вот план. — Миша протягивает мне клочок клетчатой бумаги. — Будете ночевать в фашистском штабе. Доедете до еврейского театра, напротив него — желтая пятиэтажка. Квартира тридцать вторая”. Дукин и Рак исчезают. Из пустеющего клуба мы выходим на московский мороз. Логинов поскальзывается. Человек, падающий с контрабасом на спине, — зрелище красивое и пугающее, прямо как оверкиль “Титаника”. Выйдя на улицу, мы ловим пустой “Икарус”, и он подбрасывает нас до театра. Мы выбираемся, автобус уезжает, и перед нами предстает противоположная сторона улицы. Вот и она — долгожданная желтая пятиэтажка. Вернее, вереница желтых пятиэтажек, уходящая за горизонт. Вариантов, к сожалению, нет. Мы заходим в каждую по очереди, будим звонком хозяев квартиры номер 32 и осведомляемся, не они ли ждут на ночлег группу иногородних музыкантов. Наконец одна из дверей открывается, и все становится ясно без слов. На пороге бритый наголо парень с фингалом под глазом. Что ж, нам сюда.

Мы раздеваемся и проходим в полутемную комнату. Именно так и выглядит образцовая “малина” в советском кино. Посреди комнаты — большой круглый стол, освещенный низко висящей лампой. На стол навалился здоровяк — бицепсы как дыни сорта “Колхозница”. За его спиной, в полутьме, еще двое. Один поигрывает “бабочкой”. На столе ужин — трехлитровая банка с водкой и гора анаши на газете. Совершенно не к месту в голову лезут мысли о солнечных минутах детства, маме и папе. Широким жестом нас приглашают за стол, но я отказываюсь, ссылаясь на усталость. Тогда одна из темных фигур распахивает дверцу шкафа. Я заглядываю внутрь, и вижу, что это тайный ход. Задней стенки нет, вместо нее — дверь в другую комнату, где на полу лежат матрасы. За спиной я слышу: “А я, знаете ли, к Гитлеру очень даже хорошо отношусь”. Это кто-то из нашего отряда подсел к столу и пытается завязать светскую беседу с хозяевами.

Вечер перед отъездом мы проводим на квартире у экзальтированной художницы. Она много курит и делится с нами своей мечтой — станцевать голой на столе. Из коридора появляется Андрей “Толстый”. За его спиной из открытой двери несутся залихватские марши Хорста Весселя. Около часа он слушал их там в одиночестве, а теперь чем-то явно озадачен. Толстый пристально смотрит на нас, а потом озабоченно сообщает: “Специи. Специи жгут щеки”.

Для нас в его словах нет ничего странного. Кен Кизи в этом случае сказал бы: “Спаси нас, неведомый Господь, от „ангельской пыли“!”