Ведь влюблённые часов не замечают?

Так хорошо…

Впрочем, иногда в безлунные тихие ночи происходил выплеск эмоций, и окрестности деревушки наполнялись звуками любовной музыки, где главную партию всегда исполнял женский голос.

Люди, приходившие на ярмарку, веселились, кричали от удовольствия, соревнуясь друг с другом в конкурсах, и балагурили даже с незнакомцами. В этот день приезжих на празднике было особенно много.

Тётушка Грит — довольно крупная женщина с пышной причёской, носила на огромном подносе поджаренные ливерные колбаски и раздавала их гостям деревушки. Старик Сольвейг, собрав вокруг себя, наверное, всю имевшуюся детвору, одаривал не только мятными леденцами, но и своим вниманием, делясь с подрастающим поколением мудростью, заложенной в интересные баллады, которые он всегда с упоением зачитывал.

Музыканты взяли аккорды очередной бодрой песенки, но небо внезапно нахмурилось, очень сильно потемнело, и подул ветер, обрушивший свою ярость на палатки крестьян. Помимо всего прочего были перевёрнуты столы с заготовленным угощением для гостей ярмарки. Неистовая буря срывала крыши и у деревенских домиков. В панике люди прятались в погребах, а некоторые убегали в лес, пропадая без вести.

Суеверные жители деревушки однозначно истолковали произошедшее: гнев природы был послан именно со стороны сказочного леса, которому уделяли важное место в фольклоре, но полностью разъяснить знак не сумели даже старожилы, копаясь в богатой на события памяти. Невдомёк людям было, что в том самом лесу завелась другая сила.

В королевстве дела обстояли не так уж плохо, однако под конец обленившиеся муравьи, вынудили Сильвию пойти на крайние меры: она приказала заменить всех работников теплицы и нанять термитов, посулив им в качестве награды древесину тех клёнов, что подверглись атаке умырваков. Сделку оформили в короткий срок, и термиты добросовестно принялись за работу. Хотя неприятные сюрпризы на этом не закончились.

Не успело ещё солнце утром следующего дня как следует прогреть лес после проливного дождя, многие сразу почувствовали запах прели, который примешивался к сырости и поэтому распространялся столь стремительно. Вскоре обнаружились цветы-мутанты, источавшие неприятные ароматы, а также выдавливавшие нормальные растения с контролируемых территорий, тем самым меняя до неузнаваемости привычные ландшафты. Представьте на секундочку какую-нибудь лужайку и на ней растущие сорняки с немаленькими бутонами и стеблями, раскрашенными в крапинку. Могло ли не повлиять на настроение то, что я описал? Вот и у феи кислое выражение лица возникло сразу же, как только стало очевидно, что с данной напастью не удастся быстро справиться.

Так как проблема состояла из двух частей (дурной запах и нарушение благолепия леса), то и решение пытались найти двумя различными способами. Филину Лобо дали задание изобрести механизм, чтобы уничтожить сорную растительность, а хорошо нам знакомый Кюре должен был предложить химический реактив, с помощью которого устранили бы удушающую вонь (Да, простит мне читатель такую подробность!).

Глава пятая.

◊-◊-◊

Лаборатория, в которой работал Кюре мало того, что располагалась в хижине, так ещё отнюдь не радовала взор стерильностью. Повсюду валялись какие-то предметы: старые ходики почему-то размещались на полу, а напротив в углу стояли санки, не убранные с зимы; на столе, предназначенном для опытов, лежал потрёпанный зонтик, похоже, уже отслуживший своё давным-давно; совсем неудачно смотрелись рядом испачканные перчатки и колба с дистиллированной водой.

Появившись в дверях лаборатории, Кюре втащил внутрь велосипед, как будто его кто-то мог украсть в том случае, если бы средство передвижения осталось бы за порогом. Размашистыми шагами лекарь прошёлся до вешалки, скинув по ходу плащ-дождевик, и только затем избавился от резиновых сапог, переобувшись в тапочки жёлтого цвета с замызганными носками.

Пыхтя и ругаясь, Кюре переставил несколько мензурок, якобы расчищая себе место на столе для проведения лабораторного опыта.

— Уэлси, где ты негодяй? Почему я должен выполнять за тебя работу, ради которой ты здесь находишься? Лодырь, ты дрыхнешь?

На зов выбежал, суетясь, маленький мышонок; он с разбегу ударился о ножку стола, но сориентировавшись, быстро вскарабкался по ней вверх и в итоге выскочил перед носом Кюре.

— Ты очень медленно бегаешь и слишком мало делаешь, — язвительно заметил Кюре и наделил мышонка нелитературными эпитетами, которые мы, конечно, указывать не будем.

После словесной порки Уэлси начал перемещаться по лаборатории в три раза быстрее, принеся необходимые пробирки, а также проверив исправность крана, соединённого с бюреткой. В довершение всего мышонок притащил на горбу примус и поставил его там, где было сказано.

Кюре с довольным видом следил за действиями мышонка, ухмылялся и периодически поторапливал своего подчинённого. Устав от суеты, Кюре облокотился на стол, порывшись в карманах, он нашёл сладкую булочку с джемом, который был уложен с двух сторон: справа находилось клубничное варенье, а слева — сливовое. Отщипнув несколько кусочков, лекарь бросил их под стол и Уэлси незамедлительно ринулся собирать упавшие крошки. Очень некстати кто-то постучал в дверь лаборатории и недоеденную булочку, сейчас уже только со сливовой начинкой, Кюре отбросил к валявшимся под вешалкой резиновым сапогам. Уэлси, конечно, воспользовался предоставленной возможностью, слопав то, что ему не предназначалось.

— Войдите же, наконец! — крикнул Кюре, наспех отряхивая руки.

Тем, кто так настойчиво ломился в дверь, был Шиндахлан, и его интересовало, когда будут готовы первые результаты опытов.

Закрывая спиной стол с установленными на нём пустыми пробирками, Кюре, не задумываясь, соврал:

— Скоро заканчиваю, не беспокойте меня!

Шиндахлан, не носивший очков и мирившийся со своей близорукостью, вполне удовлетворённый ответом, вышел. Кюре спохватился, ведь теперь пришла его очередь поторапливаться: он живо начал расставлять пробирки для проведения анализа; разложил на столе листочки бумаги, чтобы записывать химические уравнения; порывшись в ящиках стола, вытащил абсолютно новые перчатки и натянул их на руки.

Закипела работа. Жидкости из разных пробирок смешивались, добавлялись катализаторы и т.д. Кюре тщательно всё заносил в специальный табель. Слегка поспешив в какой-то момент, Кюре опрокинул одну из пробирок с активным веществом.

На деревянном полу лаборатории образовалось тёмное пятно и почти сразу же внутри его возникли языки пламени. Топая ножкой и браня, на чём свет стоит свою работу, Кюре заметил Сильвию, вошедшую в лабораторию, в самый последний момент. Фея, чуть ранее посылавшая Шиндахлана, с тем чтобы узнать, как продвигаются дела, решила лично навестить Кюре. Лекарь, разумеется, немного растерялся, но взяв со стола табель, и держа его перед собой, он двинулся навстречу Сильвии, отвечая на незаданный вопрос:

— Экспериментальным путём я установил, что в тканях вредоносного растения в больших концентрациях содержится мускарин.

— Как нам это может помочь в борьбе с ним? — поинтересовалась фея.

— Я пока не думал, — заискивающая улыбка скользнула по лицу лекаря, — но для Вас я буду работать все дни и ночи напролёт…

— Кюре, я пришла Вам сообщить, что Лобо изобрёл сферокарпус. Сейчас состоится демонстрация этого устройства и если всё пройдёт хорошо, то Ваши изыскания нам вообще не понадобятся. Просто имейте в виду, сей факт.

Остолбенев с открытым ртом, Кюре проводил взглядом фею, которая медленно дефилируя, дошла до двери и, хлопнув ею, удалилась.

В качестве испытателей были выбраны бельчата-девчата — Лепидолена и Прейсия. Не будучи связанными родственными узами, они практически не отличались друг от друга как близняшки. Только у Прейсии был длиннее хвостик, но на это никто не обращал внимания, воспринимая, прежде всего внешнее сходство.

Сферокарпус — изобретение филина Лобо, выглядел просто: маленький бочонок, снабжённый крыльями, управлялся благодаря колёсику, расположенному внутри специального помещения (назовём его рубка); также имелись в рубке переключатели, которые нужны были, чтобы механизм выполнял свою основную функцию — борьба с сорняками.

Подлетая к ядовитым растениям, сферокарпус выстреливал пружину, которая приминала вредителя, а тонкой острой иголкой, появлявшейся из днища, сорняк вместе с корнями вырывался напрочь.

Несмотря на то, что к вечеру от сорной растительности не осталось и следа, дурманящий запах ещё продолжал держаться в воздухе при полном безветрии.

За спасение леса филин Лобо был награждён грамотой; Сильвия сама его поздравила и дала наказ, чтобы дерево, где жил изобретатель, украсили табличкой и золотым буквами на ней выбили слова признательности.

Глава шестая.

◊-◊-◊

Восстанавливать красоту леса, было поручено гномикам и нимфам: первые — Исфарак, Генакс, Фиссиденс, Тетрафис, Гапломитриум — должны глубоко пропахать почву, а вторым — Туатара, Симфиогина, Барбула, Схистостега — следовало засеять свободное пространство разнообразными цветами.

Побросав Фригийские колпаки возле акации, гномики, засучив рукава, взялись за лопаты и грабли. Солнце обжигало и подстёгивало работающих на жаре — приходилось двигаться в одном ритме, не замедляясь. Вполне понятно, что в этой суете никто и не мог заметить надвигающуюся опасность. За деревом пряталось нечто настолько ужасное, что даже у меня при описании его, возникает дрожь в пальцах: животное только отдалённо напоминало собаку, поскольку шерсти на нём вообще не было, а от мышечной ткани остались куски плоти, висевшей на костях неравномерно; в его глазницах была пустота, но, тем не менее, оно отлично ориентировалось на местности, вбирая воздух через ноздри и выпуская часть взятого из клыкастой пасти, где виднелись следы свежей крови. Подойдя к головным уборам гномиков, которые валялись под деревом, чудище принюхалось, похоже, определяясь с выбором, посмотрело вдаль невидящим взором и, открыв свою пасть, пустило жидкую слюну.

Ближе всех к безобразному существу находился Гапломитриум: этот коротышка редко стирал носки, в принципе нечасто его видели и в бане, очевидно, что сильным ароматом собственного тела он бы смог отпугнуть, чем чёрт не шутит, целую стаю шакалов. Немного дальше копались, трудясь, как говорится рука об руку, Исфарак с Генаксом. Фиссиденс делал углубления в земле для будущих посадок. Тетрафис усердно работал граблями, прокладывая дорожку для воды, которая будет подаваться по акведуку. Все довольно крепко погрузились в работу, поскольку не было даже времени поглядеть по сторонам.

Страшилище приближалось к ним, не скрывая намерений. Первым его приметил как раз Гапломитриум, вытирая со лба пот рукой, но мгновенно возникшее оцепенение, не позволило гномику просто дышать; чего уж тут говорить о более активных действиях. Чудище двумя большими прыжками сократило то расстояние, которое было между ним и потенциальной добычей, а когда нимфы, также находившиеся поблизости, закричали от ужаса — оно уже набросилось на четвёрку ничего не подозревающих гномиков. Меньше других повезло Генаксу, так как он сразу оказался в зубах хищника, не успев толком испугаться. Фиссиденс ударом лапы чудища был отброшен в ямку, которую заготовил для флокса. Исфарак, развернувшись к страшному существу лицом, бросил в него лопату как копьё, но орудие труда, лишь звонко ударившись о рёбра, отскочило, не нанеся ни малейшего урона чудищу. Теперь уже беззащитный Исфарак не нашёл ничего лучше как спрятаться за спиной Тетрафиса, державшего в руках грабли, и грозно размахивавшего ими. Нимфы истошно вопили, стараясь по возможности закидывать хищника мелкими камешками, и только Барбула, подлетев к нему достаточно близко, швырнула в морду две горсти песка. Чудище попыталось поймать храбрую нимфу в воздухе, но та увернулась, уводя его подальше от Исфарака и Тетрафиса.

До сего времени пребывавший в забытьи Гапломитриум, стал постепенно возвращаться к реальности, которая оказалась хуже любого кошмарного сновидения. Кстати, у каждого гномика был на шее медальон для вызова феи в случае необходимости, правда, о его существовании все позабыли. Как только Гапломитриум вновь обрёл способность думать и говорить, он взял в ручонки медальон и слёзно принялся умолять:

— Сильвия, нам нужна твоя помощь! Скорее, поспеши!

В следующую секунду фея уже была рядом с ним, и произошло данное событие очень даже вовремя, ведь разъярённый хищник, приперев Исфарака и Тетрафиса к стволу дерева, изготовился к тому, чтобы растерзать их на маленькие кусочки.

— Не трогай! — Сильвия сложила ладони рупором, направляя угрозу в адрес чудища, но сообразив, что помимо слов нужны действия, она ловко совершила кувырок в воздухе и запустила в сторону хищника увесистый снежок.

Комок снега больно ударил хищника, угодив в область между лопатками. Чудище даже заскулило, как будто по-собачьи; морда его приобрела угрожающий оскал, задние лапы напряглись, и с короткого разбега хищник прыгнул на фею. Сильвия успела создать ледяной куб (точно по размерам ужасного существа), но внутри он был пуст, и чудище, пролетев мимо феи, попало в заготовленную ловушку.

Со всего размаху рухнув внутри куба, хищник постарался быстро выбраться из него, так как верхняя часть ледяного геометрического тела не была закрытой. Однако, несмотря на тридцатиградусную жару, отсутствующая грань мгновенно намёрзла на кубе. Ловушка захлопнулась вместе со словами волшебницы: "Замри! Ты плохая собака".

Таким образом, расквитавшись с обидчиком гномов, фея развернулась к своим подданным, чтобы хоть немного их успокоить. От зоркого взгляда Сильвии не могло укрыться то обстоятельство, что количество гномиков уменьшилось на одну единицу. Разумеется, фея с волнением в голосе, спросила: "Где Генакс?" — ответом ей была дурная весть о том, что застигнутый врасплох гномик, сгинул в омерзительной пасти чудовища.

Ни секунды не колеблясь, Сильвия подлетает к хищнику, который с завидным упорством уже начал кромсать ледяную поверхность куба своими челюстями; окликнув его, волшебница вгоняет небольшой колышек в глыбу льда, чтобы получилось отверстие. Через образовавшуюся дыру в кубе, в него под огромным давлением нагнеталась снежная масса, выбрасывавшаяся из крохотной ладони Сильвии. Выглядело всё, как метель в миниатюре: лавина снега придавила хищника ко дну куба, лишив того возможности сопротивляться; он жалобно завыл, но вскоре его морда полностью оказалась в сугробе, который увеличивался в объёме непомерно быстрыми темпами. Только что выпавшие снежинки, уплотняли слои уже имевшегося снега. Продолжалось это до тех пор, пока снежная масса не заняла три четверти от объёма куба.

За происходящим очень внимательно следили две пары глаз: находились зрители почти рядом с местом действия, но умело скрывали своё присутствие, только лишь изредка выглядывая из-за кустов. Когда самое интересное с их точки зрения закончилось — они бесшумно отступили вглубь леса, в ту его часть, где было временное пристанище для этой парочки.

Глава седьмая.

◊-◊-◊

Войдя в надёжно выстроенный шалаш, высокий мужчина сел на табурет, предварительно пододвинув его к сундуку.

— Что скажешь, Кволл? — спросил человек довольно крепкого телосложения, одетый прямо скажем не по моде (он кутался в хламиду, а на ногах были сандалии). — Теперь нам пора заявить о себе?

Зверёк похожий на хорька, выслушав хозяина, одобрительно закивал и при этом он так активно двигал головой, что человек, раздражённо махнув рукой, отвернулся.

— Можно было просто ответить "да"! — мужчина положил на сундук рулон бумаги розового цвета, достал карандаш и снова обратился к хорьку. — Как думаешь, Кволл, я угадал с цветом бумаги для письма?

Зверёк посмотрел на рулон, затем на хозяина и непонимающе замотал головой.

— Я думал, что ты знаешь, какой цвет больше всего нравится девочкам? — человек разочарованно вздохнул, и занесся карандаш над бумагой, изготовился, чтобы кинуть на листок первые строчки.

— Уважаемая, фея, — сказал он вслух и остановился в нерешительности, — по-моему, чересчур официально звучит.

Мужчина отложил карандаш в сторону и внезапно взмолился:

— Кволл, ну подскажи, как к ней обратиться?

Хорек проворно залез на сундук и, обняв рулон оставшейся бумаги, принялся его тискать.

— Ах да, конечно, ты правильно говоришь! — мужчина, схватив карандаш, нацарапал в письме. — Дорогая, фея, без Вас я не могу представить свою жизнь.

Человек, встав с табурета, резко выгнулся, как если бы находился на церемонии награждения и его только что вызвали для получения приза. Он горделиво смотрел вокруг, а уголки рта растянулись, но на улыбку это не было совсем похоже.

— Как тебе вступление, Кволл? — вопросил, наконец, мужчина.

Хорёк живо завертелся на сундуке волчком, после чего свалился на землю и продолжил уже там кувыркаться, а также всячески резвиться, доведя хозяина до припадка истерического хохота.

— Кволл, хватит! Я сейчас умру со смеху! — орал человек как оглашенный, зацепив ногой табурет, и чуть не распластавшись на сундуке, который, к слову сказать, имел заточенные металлические края.

Внезапно хорёк насторожился, вмиг оказавшись у входа в шалаш.

— Кто-то идёт? — тихо осведомился мужчина и, не дождавшись ответа, приказал. — Разведай, а если нужно будет — загрызи!

Принюхиваясь, зверёк направился, как ему и было поручено на розыски того, кто посмел приблизиться к логову Вахлака, а сам мужчина снова сел за писанину.

— Спешу порадовать Вас, — пробубнил он, диктуя себе текст, — так как все неприятности последних дней, свалившиеся на Вашу голову, направлялись от моего имени…

Наступила новая пауза и связана она была с тем, что автор послания не знал, как ему следует поступить дальше. Сомневался он, выбирая из двух вариантов: называть себя или же оставить приветственную речь для более удобного случая.

Своевременно вернулся хорёк, и мужчина кинулся к нему с расспросами:

— Кволл, что ты видел? Кто-нибудь обнаружил нашу стоянку?

Но зверёк и не собирался отвечать: он свернулся калачиком в углу шалаша; судя по его виду, хорёк был не против того, чтобы немножко вздремнуть.

— Ах ты, плут! — воскликнул человек, не сразу заметив перья, торчавшие между зубов у его питомца. — Некогда дрыхнуть, вставай, ты мне нужен!

Человек, согнувшись над хорьком, растормошил его и усадил рядом с собой, возле табурета. Животное смотрело на хозяина сонными глазами и совсем не изъявляло желания помогать в чём-либо.

— Сейчас мы с тобой, Кволл, будем выдвигать условия, — деловито сказал мужчина, зажимая потными ладонями бумагу, которая, как известно всё терпит, — далее обойдёмся без черёмухи.

Сосредоточив своё внимание на единственном объекте — письмо, человек набросал такие строчки:

— Фея, если ты не хочешь по-настоящему крупных проблем, то я советую тебе согласиться на встречу со мной. Жди меня этой ночью, но не забудь подать знак! Два зажжённых фонаря у двери твоего домика — так я буду знать, что ты готова выслушать моё новое предложение.

Облегчённо вздохнув, мужчина уже намеревался сворачивать листок бумаги, но внезапно кольнувшая мысль, изменила его планы.

— Кволл, я думаю — мы что-то упустили и это очень важная вещь! — человек умоляюще смотрел на хорька. — Скажи, чего не хватает в письме?

Зверёк, видимо, сильно нуждался в отдыхе и поэтому соединил обе свои лапки, словно прося о снисхождении, а мужчина жест воспринял иначе, закричав радостно:

— Какой же ты молодец, Кволл! В конце письма я добавлю сердце!

Покружившись в ритуальном танце, человек ещё успел отбить нечто вроде чечётки на сундуке, и лишь немного успокоившись, снова обратился к письму, для того чтобы внести последний штрих.

К сожалению, Вахлак не умел рисовать сердечки, и все его усилия были тщетны: каждый раз вместо сердца предательская рука выводила прямоугольник, который и без детального рассмотрения смахивал скорее на могильный памятник. Человек нервничал, извёл половину рулона бумаги, но ничего похожего на сердце так и не изобразил. Тогда Вахлак, прикусив нижнюю губу, крепко задумался, стремясь самостоятельно найти выход из этого дурацкого положения.

В шалаше, действительно, воцарилась гробовая тишина.

Разозлившись на самого себя, мужчина всё-таки нарисовал в послании прямоугольник, дополнив картину изображением кельтского креста, а внизу большими буквами подписал:

Посчитав, что дело выполнено, человек подозвал хорька, который нехотя повиновался, и вручил ему письмо со словами:

— Неси, а я пока побуду в позе победителя, — вслед за сказанным, мужчина поставил правую ногу на сундук, опёрся на неё обеими руками и начал тихонько мурлыкать себе под нос какую-то песенку.

Глава восьмая.

◊-◊-◊

Прочитав письмо с угрозой, Сильвия сдавила его в кулачке, а затем, превратив в сосульку, выкинула через распахнутое окно. В ту же секунду она дала распоряжение, чтобы к вылету готовился Логгерхед. Голубь должен был передать весточку людям в деревушке Баумгольд с призывом о помощи. Фея объяснила своё решение тем, что справиться с магом может лишь очень талантливый человек, поскольку одарён самой природой.

Логгерхед вылетев из гнезда, набрал высоту и взял курс на деревушку, и поначалу всё шло гладко. Однако неожиданно сверху на голубя налетел ястреб, который одним точным ударом в голову оглушил жертву, и быстро подхватив добычу, улетел в заоблачную высь.

Узнав о трагической гибели Логгерхеда, Сильвия сразу разрюмилась, но понятное дело, что слезами горю не поможешь, и тогда в спешке пришлось корректировать план действий. Добровольцем вызвалась быть жаба Маршанция; её снабдили запиской, а также провели с ней инструктаж. В итоге договорились, что на протяжении всего пути Маршанцию будут сопровождать нимфы.

Пока жаба выполняла все, о чём ей говорили, никаких злоключений не было: нимфы соблюдали круговую оборону, а Маршанция двигалась по тропинке, держась подальше от кустов и деревьев, в тени которых мог скрываться кто угодно. Но когда мимо пролетала аппетитная, зелёная мясная муха — жаба не совладала со своим нутром и бросилась вдогонку за насекомым. Как только Маршанция очутилась у края дороги, на неё из-за кустов напала змея внушительных размеров, которой не составляло никакого труда проглотить жабу в один момент. Нимфы успели произвести залп из рогаток по врагу, но свинцовые шарики не пробили толстую кожу змеи, и она скрылась в плотных зарослях леса.

Фея была сильно раздосадована очередной неудачей.

— Похоже, мы попали в окружение, — задумчиво произнесла Сильвия, — но ведь кто-то может прорвать его…

Дельную мысль высказала Орлея — камеристка феи, и её верная подруга, посоветовав в сложившейся ситуации вызвать Тургидума.

— Да, я почти уверена, что у него получится, — откликнулась Сильвия, не забыв поблагодарить горничную, вручая как подарок несессер с множеством полезных вещей.

Как раз в это же время в деревушке Баумгольд жители заканчивали ремонт своих домов, которые были повреждены в момент разгула стихии. Инфантадо, помогая соседям целый день, лишь к вечеру взялся за починку кровли собственной избы; сумерки сгущались, вдобавок к этому он торопился, потому что фрау Элоиза обещала навестить его совсем скоро. Расправившись с делами, Инфантадо сел за стол, чтобы коротая часы в одиночестве, быть может, сочинить какое-нибудь стихотворение. Мысли долго не удавалось собрать воедино; наш поэт смог только быстро набросать несколько строчек, а больше ничего сделать не успел из-за того, что его одолел голод. Подогрев в печи вчерашнюю недоеденную похлёбку, Инфантадо и без хлеба управился с нею за пять минут. Далее работать над стихами стало вообще невозможно: поэт подавлял собственное либидо, предвосхищая события, поскольку фрау Элоиза была очень желанной гостьей, даже, несмотря на то, что воспитывала двух замечательных ребятишек.

Раздумья Инфантадо были нелепейшим способом прерваны: половицы избы затрещали; из корыта, находившегося под светцом с лучиной, начала выплёскиваться вода. Разумеется, Инфантадо перепугался, так как землетрясения в здешних краях в принципе не фиксировались. Однако настоящий шок наш поэт испытал, когда одна из досок в полу выскочила и оттуда показалась морда крота. Как завороженный Инфантадо смотрел на этого крота, не замечая более ничего вокруг себя, а животное, между прочим, попыталось сразу установить контакт, бросив к ногам миннезингера маленькую штучку. Безуспешно крот стучал лапой по полу, указывая на брошенный предмет, и требуя приложить его к уху. Со стороны, конечно, выглядело всё дико смешно: крот сперва бил лапкой об пол; затем тыкал пальцем на штуковину, валявшуюся под ногами Инфантадо; заключительным движением крота было — прикладывание лапки к голове, словно он крутил у виска.

Возмущённый наглостью, поэт уже собирался ответить кроту на приветствие, сделав шаг навстречу, но наступив на загадочный предмет, невольно посмотрел вниз. Вдруг зазвучал резкий голос, сказавший:

— Я Тургидум, фея послала меня за тобой.

Наверное, вы поняли, что неизвестная штуковина на самом деле была переговорным устройством, а вот Инфантадо ещё долго озирался по сторонам, прежде чем до него это дошло.

Наконец, поэт догадался взять в руки крохотную штучку с антенной, и у них с кротом завязался вполне обычный разговор.

— Тебя зовут Тургидум? Почему ты меня знаешь, а я тебя — нет?!

— Я уже представился, — нетерпеливо ответил крот, — для нашего королевства сейчас наступили тяжёлые времена, и фея считает, что именно с твоею помощью мы справимся со злодеем, ведь среди жителей деревни ты самый талантливый и умелый.

— Весьма польщён, — сдержанно поблагодарив за комплимент, Инфантадо намеревался задать новый вопрос, но был остановлен мало того, что говорившим кротом, так ещё активно жестикулировавшим.

— По дороге я расскажу тебе всё, что ты должен знать. Следуй за мной!

— Погоди, ты хочешь, чтобы я лез в твою нору? Это же смешно! Мне кажется, что у нас не совпадают размеры…

— Всё очень легко исправить, — отпарировал крот. — Смотри на лучину, слушай только мой голос и выкинь из головы какие-либо мысли!

— Я понял, конечно, постараюсь не напрягать извилины своего мозга, — затянул речь Инфантадо, — но подобную вещь я ещё не пробовал…

— Ты видишь только пламя лучины, — медленно заговорил крот, — и ничего более тебя не тревожит.

Миннезингер перевёл взгляд на светец, который имел форму оленьих рогов, а чуть позже сфокусировал внимание на горевшей лучине.

— Огонь испаряет воду, представь, что ты — это вода! — крот произнёс последнюю фразу с властной интонацией.

Поэт внезапно увидел, что пламя лучины становится больше, и совсем этому обстоятельству не удивился: он, как будто знал, что произойдёт в следующее мгновение. Затем увеличился в размерах светец, Инфантадо успел заметить, что и другие предметы в избе выросли значительно. Изменения происходили плавно и, в конечном счёте, миннезингер обнаружил, что крот сидит на полу ровно перед ним, и слегка щурясь, обнюхивает его.

— Теперь желательно поспешить, — скомандовал крот.

Инфантадо с трудом узнавал, окружавшие его предметы, поскольку они были огромными, зато крот едва ли сильно уступал поэту в росте сейчас. Петляя по тоннелям, которые очень аккуратно прорыл крот, Инфантадо оказался в закоулке, где была лесенка, построенная из камней; вела она куда-то наверх, хотя в полумраке точно определить это нельзя было, но простая логика подсказывала, что в кротовой норе вряд ли существует второй ярус.

Тургидума и поэта встретила в этом месте Орлея. Камеристка феи чуть не закричала от испуга, увидев на Инфантадо старый кафтан, который к тому же успел запылиться и немного испачкался с двух сторон там, где были плечи.

— Вам нельзя в таком виде показываться! — заверещала Орлея. — Думаете, что злодей, посмотрев на Вас, отдаст концы со смеху?

Миннезингер смутился, но выдавил из себя вопрос:

— И что же прикажете делать в этом случае?

Орлея предъявила шкатулку, полученную от феи, и радостно провозгласила:

— Отныне я тоже могу колдовать! Сейчас мы Вас слегка принарядим, а затем Кальвиль — наш дирижёр в лесном оркестре, подберёт для Вас музыкальный инструмент.

— Я вообще-то играю на кларнете, — сказал Инфантадо более уверенно, чем в первый раз, когда вступил в разговор.

— Ничего страшного, — успокаивающе произнесла Орлея, — придется Вам научиться играть на саксофоне просто потому, что у нас в оркестре нет кларнетов.

Данное сообщение обеспокоило поэта; он начал жалеть, что впутался в эту авантюру, а ведь дома его, наверное, уже ждала фрау Элоиза. Словно проследив за ходом мыслей Инфантадо, камеристка феи улыбнулась и, подмигнув тому, с кем были связаны надежды на спасение обитателей королевства, заметила:

— Да, Вы не волнуйтесь! Сильвия умеет быть благодарной…

В итоге Орлея увлекла поэта в тёмный коридор, где должно было состояться перевоплощение, а крот остался около лесенки их дожидаться.

Глава девятая.

◊-◊-◊

Ночь накрыла королевство, находившееся в сказочном лесу, плотным чёрным одеялом, так как тучи, пришедшие внезапно и на удивление быстро, не позволили пробиться к земле свету звёзд, сопровождавших вереницей серп луны.

Прямо напротив домика феи зашевелились кусты и на узкой дорожке, выложенной из морской гальки и мелких ракушек, показалась давно нам знакомая парочка — человек в плаще и хорёк. Удовлетворённо посмотрев на два зажжённых фонаря, мужчина развернулся в сторону своего компаньона и с воодушевлением сказал:

— Видишь, Кволл, она меня ждёт! Любовь — прекрасное чувство…

Сильвия, в ожидании гостя сидевшая за кухонным столиком, безусловно, мысленно уже подготовилась к rendez-vous, впрочем зрелище, открывшееся перед ней, всё равно произвело на неё неизгладимый эффект. В дверях возникла фигура рослого мужчины, который старательно прикрывался хламидой. Тот человек был почти лысый, поскольку редкие волосы на голове сохранились исключительно в области над ушами; пытаясь придать своему лицу серьёзный вид, мужчина надувал и без того толстые губы; главной отличительной приметой на его лице оставались две родинки, размещавшиеся рядом с бровями в районе висков. На плаще, который использовался как щит, пока человек аккуратно приближался к своей возлюбленной, была изображена очень живописная картина: огромное солнце, а прямо под ним водили хоровод какие-то люди в звериных шкурах, вооруженные дубинами и копьями.

Наконец, незнакомец решил заговорить:

— К Вашим услугам Вахлак младший!

Фея на мгновение представила, как может выглядеть Вахлак старший, и моментально ослабев, придавленная этим образом к скамейке, потеряла сознание. Очнулась после обморока Сильвия в ещё более щекотливом положении: она лежала на кухонном столике, связанная по рукам и ногам, а поблизости человек, напугавший её, по всей вероятности, хлопотал с ужином, поскольку из котелка, установленного в камине, поднимался приятный аромат. В ногах у Сильвии, выполняя обязанности сторожа, сидел хорёк и, как только фея пришла в себя, он метнулся к хозяину, сигнализируя о её пробуждении.

— Ты же совсем отощала, радость моя! — с заботой в голосе заметил Вахлак и, подойдя к кухонному столику, ущипнул Сильвию за коленку.

Фея в ответ скорчила гримасу отвращения, спросив, для чего её вообще связали, нарушая тем самым неприкосновенное право на свободу.

— Это нужно, чтобы ты не убежала от своего счастья, — ехидно сказал Вахлак и, шлёпая губами, склонился над Сильвией с явным намерением поцеловать.

Фея лишь повернула личико, и в итоге поцелуй ухажёра пришёлся точно в правую щёку. Окрылённый пусть даже временным успехом, Вахлак приоткрыл плащ, и вот здесь Сильвия от ужаса чуть не закричала: дело в том, что хламида всё это время прикрывала обнажённое тело кавалера; вместо одежды мужчина с гордостью носил вериги.

Видя, что фея опять проваливается в дрёму, Вахлак обратился к хорьку:

— Кволл, чего ты застыл? По крайней мере, разбуди её!

Хорёк закружился около ног Сильвии, щекоча её стопы своим хвостом, зверёк быстро привёл в чувство фею, которая нервно моргая, блуждающим взором окинула тех, кто в данный момент был рядом с нею.

Воспользовавшись удобным случаем, Вахлак начал повествование:

— Мой род очень древний, мы скитальцы, можно даже сказать — отшельники. Я многое претерпел за годы странствий.

Вахлак полностью сбросил с себя плащ, чтобы продемонстрировать торжество разума над плотью: цепи обвивали его тело, закрепляясь при помощи маленьких крючков на коже; причём ещё на нём висели кольца, продетые через соски, и широкие железные пластины длиною в 30 сантиметров, располагавшиеся немного выше бёдер, и прикрывавшие настоящее достоинство этого мужа.

Бряцая "доспехами", Вахлак намеренно сделал в своём рассказе паузу, а набрав в легкие побольше воздуха, и прочистив горло, он вновь заговорил:

— Три лунных затмения назад мой отец говорил со мной по весьма важному вопросу о продолжении рода…

— Простите! — фея пыталась быть вежливой. — Может Вы свернули не на ту дрогу или ошиблись лесом?

— Не перебивай! Мною повелевают инстинкты, и я свой путь выбирал, ориентируясь не столько на зрение, сколько на слух, который уловил вибрации твоего голоса, призывавшего счастье к порогу этого дома, — Вахлак многозначительно посмотрел на Сильвию.

Совсем несвоевременно в эту милую беседу вмешалась третья персона, прокричав, что было мочи:

— Оставь её в покое, мерзавец! Девушка ответила тебе отказом, так чего ты ещё от неё добиваешься?

Каким-то непостижимым образом Вахлак на протяжении последних минут в упор не замечал миннезингера, стоявшего в дверях, да притом одетого очень броско: облачён был поэт в костюм с блёстками; в руках он держал золотой саксофон, а на ногах были красные туфли с большими каблуками.

— Ты кто и вообще откуда взялся? — Вахлак был до крайности фраппирован и, увидев конкурента, первым делом накинул на себя хламиду.

Инфантадо, понимая, что эффект неожиданности сработал, затянул победную песню на саксофоне с которым миннезингер не успел прорепетировать толком. Вахлак скорчился, слегка пошатнулся, но устояв на ногах, словно фокусник из-за спины вытащил флейту, и злобно зашипел:

— Сейчас посмотрим, чей слух тоньше?!

Неизвестно, чем бы закончилось противостояние на музыкальном поприще, однако волею судеб эта дуэль была остановлена ещё в зародыше: пролетавшая мимо домика Сильвии стая летучих мышей, услышав волшебные звуки чудесного саксофона, устроила бенефис Вахлаку, когда налетела на него и в два счёта отбила охоту к игре на флейте. Позднее Орлея призналась, что это она приманила летучих мышей, но из скромности, а также, чтобы не отнимать заслуженную победу у Инфантадо, камеристка феи не стала говорить о своём участии до тех пор, пока узы любви не соединили сердца Сильвии и миннезингера.

С воплем «ненавижу летучих мышей» Вахлак выпрыгнул в исключительно большое окно, разрушив великолепную мозаику, изображавшую радугу над озером, и убежал в лесную чащу.

Разумеется, сформировавшийся любовный треугольник не мог распасться как туман в ранний утренний час, а значит легко предположить, что у нашей истории должно быть продолжение. И хотя я преисполнен желания закончить рассказ, всё же, осознавая, сколько времени отнял у тебя, мой дорогой читатель, считаю необходимым поставить сейчас точку с тем, чтобы взять столь важную передышку для нас обоих, а мне самому это позволит заняться незавершёнными делами.