Булат Окуджава – беседы!

Я думаю, он с чисто нравственной стороны наблюдает, как люди меняются. Его интересует, как в катаклизмах, когда судьба бросает людей в трудные обстоятельства, как люди это выдерживают и как они реагируют на эти удары в смысле своего поведения, не только жизненного, а с точки зрения его нравственных критериев. Я тоже стараюсь не идеализировать людей, потому что я склонен к этому, я часто слышу упреки мудрых людей в свой адрес: «не идеализируйте, Юрий Петрович, это вам хочется, но он, к сожалению, себя так не ведет». Александр Исаевич чувствует свою миссию, и я надеюсь, что она не затмит его разум точный и светлый, и это не выразится в мании величия, в каком‑то преувеличенном значении своей персоны, ибо у меня всегда опять же Николай Робертович перед глазами, который говорил:

– Юра, вы перечитывали «Дон Кихота»?

Я говорю:

– Конечно, Николай Робертович. Даже, – я говорю, – долгие годы думал, не поставить ли его.

Он говорит:

– Ну и что вы скажете?

Я говорю:

– В каком смысле?

– Ну например, какая часть вам больше нравится?

Я говорю:

– Первая, конечно.

– А почему?

Ну я как‑то умолкал, задумывался. Он говорит:

– Я‑то раздумываю над этим много.

– Ну и что же, Николай Робертович?

– В первой части он писал пародию на рыцарские романы и преуспел блистательно, написал гениальное произведение. А во второй части, почувствовав свое величие и гениальность, стал моралите нам читать и поучать. И вторая часть значительно слабее. Вот, Юра, этого надо нам очень бояться всем, кто занимается искусством в той или иной мере.

* * *

Андрей Дмитриевич приходил в театр несколько раз. Он жил совсем рядом. А познакомила меня с ним Елена Боннэр, она в театр давно ходила, она же была когда‑то женой сына Багрицкого, а так как был сюжет в «Павших и живых» о Багрицком, то она и приходила в театр, на репетициях бывала, когда она еще не была женой Андрея Дмитриевича, а потом, когда хоронили Александра Трифоновича Твардовского, она меня познакомила с Андреем Дмитриевичем.

Капица знал, что Берия заставит его работать на атомную бомбу и отказался ехать к нему. У Капицы не было этого комплекса вины.

Андрей Дмитриевич потом написал письмо, что он был не прав в его оценках Петра Леонидовича. Ведь Петр Леонидович раньше умер, чем Андрей Дмитриевич. И Андрей Дмитриевич, к его чести, где‑то писал, что он был не прав. Судя по дальнейшим публикациям, он неверно оценивал деятельность Петра Леонидовича.

У нас был план, как спасать Андрея Дмитриевича. И Капица мне сказал:

– Ну, уговорите, чтобы он приехал ко мне в институт работать. Не посмеют они его взять у меня и отправить в Горький.

Я говорю:

– Как они не посмеют? Они же вас посмели арестовать, вы сидели на даче.

Он говорит:

– Но не убили же. Потом, – говорит, – у меня очень хорошие ворота, там фотоэлементы, я сварил сам их, спроектировал сам их, и я просто запру ворота. Значит, нужно вызывать танкистов, там, взламывать ворота или, там, тягачами и, – говорит, – я в это время буду звонить в приемную «нашего дорогого великого Кормчего застоя» Леонида Ильича, моего глубокого покровителя.

Но Андрей Дмитриевич сказал:

– Нет, зачем же я буду у Петра Леонидовича?.. – Вроде я прячусь. – И тогда вот была устроена встреча с Кириллиным. Андрей Дмитриевич и этому противился. И тогда уже мы у меня дома были – я и к нему ходил, там его охраняли уже эти чекисты. Он пришел в театр, а потом мы поехали ко мне домой, за нами следовала машина, когда мы входили в парадное, светили прожектора – это они демонстрировали, чтобы мы испугались, что ли – не знаю, что они изображали из себя. И дома уже у меня он говорил: «Юрий Петрович, все равно из этого ничего не выйдет, ну давайте, попробуем…» А я все сводил разговор к минимуму.

– Все‑таки вы просто, Андрей Дмитриевич, точно скажите, что нужно, чтоб они сделали, чтоб отстали от вас? – то есть как и Юрий Владимирович в беседе сказал:

– Вы хотите работать в режиссуре?

Я говорю:

– Ну хотелось бы… – ведь я к нему попал, когда меня выгонять собирались. Он говорит:

– Но тогда ведь надо сужать проблему, а не расширять.

Я говорю:

– Так я уж совсем сузил, чего расширять? Вот разрешите спектакль «Павшие и живые» – вот и вся проблема. Значит, я и продолжаю быть режиссером, и спектакль идет, и я могу дальше работать.

Ну вот, может, в какой‑то мере он тогда сыграл определенную роль. Так, следуя его заветам мудрым, я тоже старался как‑то настроить Андрея Дмитриевича, чтобы сузить проблему: обижали детей, они не могли поступить учиться, негде жить – то, пятое‑десятое. Я говорю:

– Ведь они как раз на такие вещи охотно идут: дать квартиру – это им‑то легко, а вот им главное…

– Да, но ведь они потребуют за это, чтобы я не выступал, не говорил свое мнение и так далее. Ну хорошо, ну давайте, попробуем.

И действительно, он встретился с Кириллиным и потом, когда мы об этом говорили, он сказал:

– Ну и что, Юрий Петрович, ничего не вышло.

– А почему, Андрей Дмитриевич?

– Ну что же я буду с участковым разговаривать.

То есть оказалось, что господин Кириллин не удосужился понять, с кем он разговаривает, и вел себя или от страха – уж я не знаю, отчего – вел себя крайне агрессивно и глупо. Так же как Горбачев вел себя, когда захлопывали Андрея Дмитриевича уже в эпоху перестройки – это же тоже было ужасно, все видели, как ему не давали говорить на съезде, и он что‑то пытался объяснить Горбачеву, давал ему бумаги какие‑то, а тот отбрасывал:

– У меня их полно и тут!