Посещение

– Ну, рассказывай, как там твоя одинокая, неустроенная, безденежная, безнадёжная и тоскливая жизнь.

– Нормально.

– Я так и думал. А как наш жадный, наглый, грубый и жестокий богач?

– Неважно.

– Я так и думал. А как жена его на трёх машинах, загорелая, молодящаяся, оперированная на лице?

– Выгнал.

– Мирно?

– Отсудила всё.

– А ты почему не женишься?

– Вот поэтому.

– Так у тебя же нечего отсудить?

– Так пока она разберётся… Жалко её.

– А вдруг бескорыстная?

– Есть такие. Но сколько той жизни, чтоб искать? Они же не выпячиваются. И если найду, жалко её, чтоб искать.

– Однако я – возле тебя.

– Ты с детства, тут не перевернёшь.

– Что тебе нужно?

– Ничего.

– Проблемы?

– Никаких.

– Деньги?

– Зачем? Я укладываюсь. Лишние испортят впечатление.

– Поедешь. Увидишь Париж.

– А я уже видел тех, кто видел Париж. Не заметил изменений. У меня тот же вес, что был в десятом классе. Остальное в поликлинике исправляют. Когда не смогут, я скажу.

– Ведь промолчишь?

– Ну, значит, не скажу. Я не люблю лишнего. Всё, что ты видишь, – необходимо.

– Одежда?

– Устраивает.

– Всё вышло из моды ещё до войны.

– Войдёт снова. Я не спешу.

– Дай, я тебе хоть туфли куплю.

– Вполне меня устраивают.

– Очки?

– Тебе хочется, чтоб я был благодарен?

– Устроен.

– Я устроен.

– А выпить?

– Вот ты принёс. А я один не пью. Мне нечего исправлять.

– Ты преподаватель?

– Да.

– Тебе же надо выглядеть.

– Это не от меня зависит. Если они хотят, чтоб учителя так выглядели. Они так и выглядят. А по предмету жалоб нет.

– Тебя всегда любили.

– Кто как. Математика не для всех.

– Хоть что‑нибудь прими.

– Всё, что здесь оставишь, будет лишнее.

– Даже слова?

– Да. Особенно слова.

– Я тебя люблю.

– Это лишнее.

– Можно, я постою, когда ты играешь в шахматы? Море здесь…

– Пожалуйста.

– Мне нужно быть возле тебя.

– Иногда – пожалуйста. И не расстраивайся. Вон у тебя какая машина. Не расстраивайся. И прости, что не могу ничем помочь.

– Это ты меня прости, что я ничего не могу дать тебе.

– И я тебя прощаю.

* * *

Двор мой начинает с семи утра кричать и плакать.

Дети и мамы.

Дети травятся, играют в карты, ревут.

– Не бери меня на горло, – кричит мать годовалому штымпу в коляске.

– Ты пошла с десятки, а у тебя был туз.

– У меня был туз?

– У тебя он есть!

– У меня был туз?

– У тебя он есть!

– У меня он есть?

– Он у тебя есть.

– Ты это мне говоришь?

– Тебе, тебе.

– На! Смотри…

– Да. Нет у тебя туза. Да.

– Не хочу я ехать в трёхкомнатную квартиру, я здесь сорок пять лет прожила.

Поехала в трёхкомнатную.

Уехали в Америку.

Уехали в Австралию.

Переехали в Аркадию.

Это уже другой двор.

* * *

По тому, как он плевал, сморкался и икал за столом, было видно, что старается держаться прилично.

* * *

Прекрасно сидеть весь день и смотреть на термометр.

Сразу за ним – море.

За морем – небо.

А за мной – все, кто старше.

Скоро мы тронемся в сторону моря.

Всё увеличивая скорость и не производя ветра.

Вот бы на нас посмотреть!

Движемся лишь по прямой.

И впервые нам плевать на Америку. На Британию. На Россию.

Да кто ж их вспомнит в этом мареве, в этом великом, свободном полёте.

Ни голоса, ни звука. И воздух не забивает рот.

И незнакомых нет.

Всё из людей…

Уходим многоточием…

В красивую тишину падают лекарства, телефонные книжки, блокноты, подарки, поздравления.

Всё не нужно.

Все опоздали.