Именем святой инквизиции.

Кьяло мы нашли в коридоре первого этажа. Впрочем, «нашли» – не совсем верное слово, потому что потерять это чудо природы, топающее, как подкованный бегемот, было весьма и весьма затруднительно. А учитывая, что бегемот еще и торопился… Странно, что вся обслуга (а на первом этаже обитала именно она) не повыскакивала из своих комнат, чтобы посмотреть, что происходит.

Поэтому мы просто шли следом, ориентируясь на звук. И очень удивились, когда шаги вдруг затихли в маленьком тупичке с подсобными помещениями. Зато раздался тихий скрежет.

Я осторожно выглянула из‑за угла, пригляделась… Ну так и есть! Кьяло увлеченно возился с замком какой‑то неприметной на вид дверки, ничего вокруг себя не замечая. У меня появилось совершенно безумное желание подкрасться к нему и сказать «бу!». И если кто‑то думает, что я это желание стоически преодолела, то он просто плохо меня знает.

Я даже заклинание на себя накидывать не стала. Просто подошла, привстала на цыпочки за спиной берсерка и…

– Именем святой инквизиции, стойте!

Кьяло резко выпрямился, взвился в воздух и с разворота врезал локтем по предполагаемому источнику звука. Упс! Счастье, что я успела пригнуться.

– Марго! Чтоб тебя приподняло и шлепнуло сорок три раза коромыслом об забор! Ну нельзя же так пугать!

– А как можно? – Я заинтересованно посмотрела на парня и выразительно похлопала ресницами.

– И не надо изображать наивную дурочку, тебе не идет!

Вот как мы заговорили, значит! Если он после этого еще посоветует мне идти своей дорогой (а ведь похоже, что прямо сейчас и посоветует), то я обижусь, наверное. По крайней мере, честно попытаюсь обидеться.

Но проверить правильность моей гипотезы не удалось, потому что Флай потерял терпение и тоже высунулся из‑за угла.

– Куда собрался? Только вот не надо делать вид, будто ты просто так тут гуляешь, ладно?

– А что, гулять по коридорам теперь запрещается? С каких это пор? – огрызнулся Кьяло. – И вообще, почему я должен перед вами отчитываться? Я самостоятельный человек, между прочим! Что хочу, то и делаю! И всякие там победители турниров мне не указ!

– Ты чего? – искренне удивился Глазастый и повторил мой трюк с хлопаньем ресницами.

К моему глубокому стыду, у голубоглазого красавчика получилось лучше, чем у меня. Кьяло даже слегка оттаял:

– Да пойми ты, Флай… Мне, правда, очень нужно ненадолго уйти. Я не могу объяснить, это не моя тайна. Простите, ребята.

– Да никто и не просит тебя раскрывать тайны, – фыркнула я, – тем более что я и так все знаю. Гораздо интереснее, как ты собрался выбраться из замка. Ведь все ворота или охраняются, или запираются на ночь.

– Плох тот замок, где нет черного хода! – наставительно произнес берсерк. И тут же спохватился: – Что ты знаешь? Откуда?

– Ну, не совсем все, честно говоря, – покаялась я, – но про то, что Рисса сейчас где‑то мокнет под дождем, а ты собрался оказывать ей моральную поддержку, я поняла. А если ты еще и объяснишь, какого черта ты ее отослал, будет просто замечательно.

Кьяло смерил меня долгим оценивающим взглядом. Потом еще один взгляд, точно такой же, достался Флаю. Вот уж не знаю, что он пытался в нас углядеть такого, чего не обнаружил за несколько лет, но разглядывал, как уцененный товар в магазине, типа: «Вот где‑то меня кидают, а где – не пойму». Наконец берсерк посчитал осмотр завершенным (о его результатах нас в известность так и не поставили) и вернулся к недовскрытому замку. Пара движений – и дверь перед ним приветливо распахнулась, приглашая в маленькую каморку, заваленную всяким хламом. Здесь были какие‑то доски, куски ткани, приставная лестница без верхних ступенек, дырявые ведра, хромоногие стулья, битое зеркало, три люстры с оторванными крепежными крюками (видать, не только у меня эта конструкция с потолка падала), ломаные тренировочные мечи, ржавые составные части от доспехов и прочий мусор, накопившийся за долгие годы существования нашего учебно‑военного учреждения.

Оглядев всю эту свалку, Кьяло удовлетворенно хмыкнул и сноровисто нырнул в недра кладовки. Я и Глазастый, переглянувшись, полезли следом, изо всех сил стараясь не уронить шаткую конструкцию из нагроможденных друг на друга предметов. Спустя пару минут (и несколько метров) нашему вниманию предстала прислоненная к стене и слегка обгорелая по периметру дверь. А за ней – дверь настоящая. И даже незапертая.

– Дверь! – прокомментировал Кьяло.

– Вижу, что не окно, – ответила я, попутно пытаясь отцепить от рубашки какую‑то металлическую фиговину. Фиговина при ближайшем рассмотрении оказалась гнутой вилкой без двух зубьев, которой я немедленно попыталась уколоть нашего берсерка, а то что‑то он слишком серьезный стал, не к добру.

– Дверь закрой, я сказал, – вздохнул Кьяло, лениво отбиваясь от моего страшного оружия. – Ту, через которую мы вошли.

– Сразу не мог сказать? – проворчала я, протискиваясь обратно. – И как я ее закрою, если замок снаружи должен висеть?

– Ну, просто прикрой, чтоб в глаза не бросалось. Вернемся – запрем.

– Главное, чтоб нас самих здесь не заперли, – нахмурилась я, в порыве вдохновения накладывая на дверь сразу два заклинания – для отвода глаз и чары неоткрываемости. В кладовке сразу стало темно и как‑то жутковато. Но ровно до того момента, пока Кьяло не запалил масляную лампу. И откуда только достал… – Слушай, а когда Рисса уходила, это ты потом замок обратно вешал?

– А она не здесь выходила. У нее свои пути.

– И что же, она этими путями своими вернуться сама не может? Обязательно нам за ней под дождь лезть? – удивился Флай.

– Вас, между прочим, никто со мной идти не просил! А она не вернется, пока я ей не прикажу.

– И вот тут мы возвращаемся к самому интересному. – Я снова шутливо кольнула Кьяло вилкой в бок. – Почему ты ей приказываешь? И кто она вообще такая?

– Идите за мной… – Берсерк смело шагнул в темный тоннель, обнаружившийся за потайной дверью. – Вам действительно так надо это знать?

Я призадумалась. Может, он прав, и эта тайна из тех, в которые лучше не совать свой нос, если хочешь его сохранить? Но ведь шаг уже сделан, а возвращаться с полпути – это не для меня.

Флайяр, кажется, подумал о том же самом:

– Не обижайся, но ты о нас знаешь очень многое. Такое, чего в здравом уме никому не рассказывают. Мы немало вместе испытали, хоть я большую часть этих приключений и пережил на копытах и под седлом. И мне никогда – слышишь, никогда – даже в голову не приходило, что ты можешь рассказать кому‑то обо мне что‑то такое, что могло бы помешать, скажем, карьере отца. Или моей карьере в будущем. Или просто стать поводом для шуток. И я никогда не боялся быть при тебе самим собой, хоть это и чревато некоторыми не очень приятными последствиями. – Глазастый выразительно потрогал разноцветный синяк. – И я не знаю, что у тебя там за тайны, но неужели ты думаешь, будто, узнав их, мы сразу же нарисуем красочные транспаранты и пойдем в народ рассказывать всем встречным и поперечным…

– Понял, понял, – перебил Кьяло его словопоток. – Просто это действительно не моя тайна. Но если хотите… – На несколько секунд парень замолчал, подбирая нужные слова. – Дело в том, что Рисса – мой телохранитель.

– Что? – осторожно переспросила я, боясь, что ослышалась. – Да ее же одним пальцем перешибить можно!

– Ну, на самом деле она не такая уж и слабая, просто хорошо маскируется. Короче, это длинная история. Я ведь вам говорил, что меня из дома выгнали?

– Раз сто! – хмыкнул Флай.

– Ну вот… А почему выгнали, не говорил. Дело в том, что я подрался с сестрой.

– И что с того? Я со своим старшим братом по семь раз на дню дрался! – пожал плечами Глазастый.

– Вот именно, что со старшим. А она у меня младшая. Три года разницы. Совсем тогда малявка еще была. А я – тоже болван малолетний, но силы‑то немерено… Короче, строила она какой‑то дворец песочный, а я его раздолбал шутки ради. Ярка разревелась и налетела на меня с кулаками. А какие там у нее могли быть кулаки? Я и ударов‑то не чувствовал! Но мне эти нападки надоели, я ее оттолкнул… Сначала несильно. Но она снова ко мне приставать начала. Я терпел, терпел… Потом еще раз толкнул, уже ощутимо. А она подобрала какой‑то камень и в меня кинула. Даже не добросила… Но меня это почему‑то так разозлило! Я налетел на нее, ударил, она упала, я снова ударил… Так и бил, пока злость не улеглась. А потом выяснилось, что у нее рука сломана, несколько ребер, нос, губа разбита, щека разодрана… А она же девочка, как ей потом с таким лицом. Да и вообще ее после этого еле откачали. А когда меня спросили, как это случилось, я соврал, что не мог себя контролировать. Мол, нашло что‑то, в глазах потемнело, дальше не помню. Врал, конечно. Мог я остановиться, тысячу раз мог.

Кьяло замолчал и оглянулся на нас. Флай смотрел на него с едва заметным осуждением, я – с любопытством. Избитую девчонку было, конечно, жалко, но, при чем тут Рисса, я пока упорно не понимала и, чтобы хоть как‑то заполнить возникшую паузу, начала глазеть по сторонам. Мы шли по тоннелю, длинному и прямому. Он был выкопан прямо в земле и ничем толком не выстлан – лишь иногда попадались деревянные балки, поддерживающие потолок. Балки было старые, местами прогнившие от сырости, а кое‑где их оплетали белесые корни деревьев. Не знаю, каким образом этот памятник архитектуры сохранился до наших дней. Лично мне все время пути казалось, что стены и потолок вот‑вот обвалятся и погребут нас под собой.

Но наш Сусанин уверенно шел вперед. Казалось, он уже неоднократно пользовался этим проходом и был достаточно уверен в его надежности. Только вот боюсь, что во время его предыдущих вылазок сверху не капала дождевая вода, просочившаяся с поверхности.

Короче, подземный ход оказался весьма мрачным местом. А рассказ Кьяло только нагнетал атмосферу:

– Знаете, отец меня тогда даже ругать не стал. Просто сказал, что я больше ему не сын, и с этого момента никогда со мной не разговаривал. А мать… у нее истерика была, и она кричала, что если я себя не умею в руках держать, то никогда и не научусь, и что я – наказание для всех, кто меня знает, и что я проклят… Знаете, она же не ведьма, моя мама. Она обычный человек. Но в тот момент мне показалось, будто она меня насквозь видит. И я действительно проклят. С того самого момента, как соврал. И теперь я на самом деле иногда не могу остановиться. Так что никто меня из дому не выгонял, я сам ушел. Потому что не мог там больше находиться. Я там чужой теперь. Вот! Можете начинать меня презирать!

На парня было жалко смотреть. Кажется, он никому и никогда не рассказывал эту историю и вообще изо всех сил пытался ее забыть. А я почему‑то чувствовала себя очень неловко, словно вытащила наружу из глубины души что‑то грязное и выставила на всеобщее обозрение.

– Ну, у всех бывают ошибки, – смущенно кашлянул Флай, – особенно в детстве. В конце концов, тебе сколько лет‑то тогда было?

– Шесть. А Ярке три. Почти. Через два дня у нее день рождения должен был быть.

– Ну, так она небось и не помнит ничего уже. А ты тоже на себя наговариваешь! Дети – вообще жестокие существа. В шесть лет многие и без всяких проклятий глупости делают и на самом деле ничего не соображают.