Книга вторая. Исследовать истину в одном отношении трудно, в другом легко

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Исследовать истину в одном отношении трудно, в другом легко. Это видно

из того, что никто не в со стоянии достичь ее надлежащим образом, но и не

терпит полную неудачу, а каждый говорит что-то о природе и поодиночке,

правда, ничего или мало добавляет к истине, но, когда все это складывается,

получается заметная величина. Поэтому если дело обстоит примерно так, как у

нас говорится в пословице: "Кто же не попадет в ворота [из лука]?", то в

этом отношении исследовать истину легко; однако, что, обладая некоторым

целым, можно быть не в состоянии владеть частью, - это показывает трудность

исследования истины.

Но поскольку трудность двоякая, причина ее, быть может, не в вещах, а в

нас самих: действительно, каков дневной свет для летучих мышей, таково для

разума в нашей душе то, что по природе своей очевиднее всего. И справедливо

быть признательным не только тем, чьи мнения мы можем разделить, но и тем,

кто высказался более поверхностно: ведь и они в чем-то содействовали истине,

упражняя до нас способность [к познанию]. В самом деле, если бы не было

Тимофея, мы не имели бы многих лирических песен; а если бы не было Фринида,

то не было бы Тимофея. То же можно сказать и о тех, кто говорил об истине, -

от одних мы позаимствовали некоторые мнения, а благодаря другим появились

эти.

Верно также и то, что философия называется знанием об истине. В самом

деле, цель умозрительного знания - истина, а цель знания, касающегося

деятельности, - дело: ведь люди деятельные даже тогда, когда они

рассматривают вещи, каковы они, исследуют не вечное, а вещь в ее отношении к

чему-то и в настоящее время. Но мы не знаем истины, не зная причины. А из

всех вещей тем или иным свойством в наибольшей степени обладает та,

благодаря которой такое же свойство присуще и другим; например, огонь

наиболее тепел, потому что он и для других вещей причина тепла. Так что и

наиболее истинно то, что для последующего есть причина его истинности.

Поэтому и начала вечно существующего всегда должны быть наиболее истинными:

они ведь истинны не временами и причина их бытия не в чем-то другом, а,

наоборот, они сами причина бытия всего остального; так что в какой мере

каждая вещь причастна бытию, в такой и истине.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Ясно во всяком случае, что имеется некоторое начало и что причины

существующего не беспредельны - ни в смысле беспредельного ряда, ни по виду.

В самом деле, не может одно возникать из другого как из материи

беспредельно, например: плоть из земли, земля из воздуха, воздух из огня, и

так безостановочно; точно так же и то, откуда начало движения, не составляет

беспредельного ряда, например так, что человек приведен в движение воздухом,

воздух - солнцем, солнце - враждой, и так далее без конца. Подобным же

образом и цель не может идти в бесконечность - хождение ради здоровья,

здоровье ради счастья, счастье ради чего-то еще, и так беспрестанно одно

ради другого. И точно так же дело обстоит и с сутью бытия вещи. Ибо в

отношении средних [звеньев], вне которых имеется что-то последнее и что-то

предшествующее, предшествующее необходимо должно быть причиной последующего.

Если нам надо сказать, что из этих трех есть причина, то мы укажем первое,

во всяком случае не последнее, ибо то, что в конце, ни для чего не есть

причина; во и не среднее, ибо оно причина только одного (при этом не имеет

никакого значения, будет ли одно среднее или больше, бесконечное ли

множество средних [звеньев] или конечное). У беспредельного в этом смысле и

у беспредельного вообще все части одинаково средние, вплоть до ныне

рассматриваемой; так что если нет ничего первого, то вообще нет никакой

причины.

Но точно так же и по направлению вниз нельзя идти в бесконечность, если

по направлению вверх имеется начало, так, чтобы из огня возникала вода, из

воды - земля, и так беспрестанно какой-нибудь другой род. В самом деле, в

двух смыслах можно говорить, что одно возникает из другого (помимо тех

случаев, когда "одно из другого" означает "одно после другого", например

олимпийские игры "из" истмийских): или так, как из мальчика, который

изменяется, - взрослый мужчина, или так, как воздух из воды. Говоря "как

взрослый мужчина из мальчика", мы имеем в виду "как возникшее - из того, что

прежде возникало, или завершенное - из того, что прежде завершалось" [здесь

всегда есть что-то промежуточное: как между бытием и небытием -

возникновение, так и возникающее - между сущим и не-сущим; ведь учащийся -

это становящийся знаток, и именно это мы имеем в виду, когда говорим, что

"из" учащегося возникает знаток). А "как из воздуха - вода" означает

возникновение через уничтожение одного из них. Поэтому в первом случае нет

взаимного перехода, и взрослый мужчина не становится мальчиком (ибо здесь из

возникновения возникает не то, что находится в возникновении, а то, что

существует после возникновения; и точно так же день - "из" утра, потому что

день - после утра, и поэтому утро не может возникать из дня). А во втором

случае имеет место взаимный переход. Но и в том и в другом случае невозможно

идти в бесконечность. Действительно, в первом случае промежуточное

необходимо имеет конец, а во втором одно переходит в другое; причем

уничтожение одного из них есть возникновение другого.

Вместе с тем первое, будучи вечным, не может уничтожиться; в самом

деле, так как возникновение по направлению вверх не беспредельно, то

необходимо, чтобы не было вечным то, из чего как из первого возникло что-то

через его уничтожение.

Далее, "то, ради чего", - это конечная цель, а конечная цель - это не

то, что существует ради другого, а то, ради чего существует другое; так что

если будет такого рода последнее, то не будет беспредельного движения; если

же нет такого последнего, то не будет конечной цели. А те, кто признает

беспредельное [движение], невольно отвергают благо как таковое; между тем

никто не принимался бы за какое-нибудь дела, если бы не намеревался прийти к

какому-нибудь пределу. И не было бы ума у поступающих так, ибо тот, кто

наделен умом, всегда действует ради чего-то, а это нечто-предел, ибо

конечная цель есть предел.

Но точно так же и суть бытия вещи нельзя сводить к другому определению,

более пространному: ведь предшествующее определение всегда есть определение

в большей мере, а последующее-нет; если же первое не есть определение сути

бытия вещи, то еще менее последующее. Далее, те, кто так утверждает,

уничтожают знание: ведь невозможно знать, пока не доходят до неделимого. И

познание [в таком случае] невозможно, ибо как можно мыслить то, что

беспредельно в этом смысле? Ведь здесь дело не так обстоит, как с линией, у

которой деление, правда, может осуществляться безостановочно, но которую

нельзя помыслить, не прекратив его; так что, кто хочет обозреть ее в

беспредельной делимости, тот не может исчислять ее отрезки. Но в движущейся

вещи необходимо мыслить и материю. И ничто беспредельное не может иметь

бытие; а если и не так, то во всяком случае существо (to einai)

беспредельного не беспредельно.

С другой стороны, если бы были беспредельны по количеству виды причин,

то и в этом случае не было бы возможно познание: мы считаем, что у нас есть

знание тогда, когда мы познаем причины; а беспредельно прибавляемое нельзя

пройти в конечное время.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Усвоение преподанного зависит от привычек слушателя; какие у нас

сложились привычки, такого изложения мы и требуем, и то, что говорят против

обыкновения, кажется неподходящим, а из-за непривычности - более непонятным

и чуждым, ибо привычное более понятно. А какую силу имеет привычное,

показывают законы, в которых то, что выражено в форме мифов и по-детски

просто, благодаря привычке имеет большую силу, нежели знание самих законов.

Одни не воспринимают преподанного, если излагают математически, другие-если

не приводят примеров, третьи требуют, чтобы приводилось свидетельство поэта.

И одни хотят, чтобы все излагалось точно, а других точность тяготит или

потому, что они не в состоянии связать [одно с другим], или потому, что

считают точность мелочностью. В самом деле, есть у точности что-то такое,

из-за чего она как в делах, так и в рассуждениях некоторым кажется

низменной. Поэтому надо приучиться к тому, как воспринимать каждый предмет,

ибо нелепо в одно и то же время искать и звание, и способ его усвоения.

Между тем нелегко достигнуть даже и одного из них.

А математической точности нужно требовать не для всех предметов, а лишь

для нематериальных. Вот почему этот способ не подходит для рассуждающего о

природе, ибо вся природа, можно сказать, материальна. А потому надлежит

прежде всего рассмотреть, что такое природа. После этого станет ясным и то,

чем занимается учение о природе, <есть ли исследование причин и начал дело

одной или нескольких наук>.