На мес(т)е

Франклин пообещал сводить меня туда, если я подожду до окончания рабочего дня, и я полчаса сидела на солнцепеке, наблюдая за снующими туда‑сюда туристами. Одна семья приехала из Нью‑Йорка. Мальчики – уменьшенные копии отца – были одеты в хлопчатобумажные шорты и синие рубашки, а мама щеголяла в туфлях «Прада».

– Ваша прапрапрабабушка была из племени апачи, – сказали родители детям, входя в здание культурного центра.

Но, промчавшись по выставочным залам, они отказались оставить пожертвование и отправились дальше. Видно, решили, что десяти минут на знакомство с культурой предков вполне достаточно.

В пять часов рабочий день у Франклина закончился. Мы сели в мою машину, и он показал, куда ехать. Потом мы вдруг повернули, причем сама бы я этот поворот ни за что не заметила, и поехали по белой песчаной дороге на север, вглубь пустыни. Затем долго поднимались в горку, поворачивали снова и снова. Я безуспешно пыталась запомнить дорогу. Но единственными ориентирами были кактусы, растопырившие свои колючие лапы в разные стороны, как в шуточной загадке про страну, где половина жителей врет, половина – говорит правду, а ты должен понять, куда идти.

Потом Франклин велел остановить автомобиль, хотя мы вроде как никуда не доехали. Я припарковалась прямо посреди дороги, все равно вряд ли кто‑то проедет мимо. Мы вышли из машины, поднялись на небольшой пригорок и оказались словно бы на другой планете. Миллионы лет назад вулкан изверг струю магмы, которая превратилась в голубовато‑серый базальт с крошечными пузырьками, делавшими его похожим на старую губку. Но, несмотря на то что серый базальт находят на месте извержений вулканов по всему миру, местный базальт кардинально отличается от своих собратьев, поскольку покрыт большими неровными зелеными кругами из маленьких кристалликов перидота. Как будто пейзаж придумал иллюстратор детской книжки.

Франклин сказал, что апачи называют эту породу «зеленый камень, который плавает в воде», поскольку в ней куча пузырьков воздуха. Но вообще‑то порода не плавает: несмотря на пустоты, она очень тяжелая. Несколько дней спустя я и сама в этом убедилась – собранные здесь образцы оказались настолько тяжелыми, что парень за стойкой регистрации багажа состроил гримасу:

– Что вы там везете? Камни?

Я усмехнулась:

– Мне сказали, что они сравнительно легкие.

С пригорка, на котором стояли мы с Франклином, открывался вид на земли апачей. Марсианский пейзаж тянулся вплоть до горизонта. По крайней мере, здесь не было медведей – им попросту некуда спрятаться. Когда‑то земли апачей простирались и дальше за горизонт, через Нью‑Мексико и до Техаса, но белые, после того как нашли золото, серебро, бирюзу и медь, стали кромсать территорию, словно маленькие дети, которые потихоньку таскают из холодильника шоколадный торт кусочек за кусочком: сначала надеются, что никто не заметит, а потом становится все равно. Резчики по камню привыкли раскалывать имеющиеся у них большие куски породы и полировать их, но пытаются сделать так, чтобы в центре все равно оставался камень лучшего качества, дабы приберечь его на черный день. С перидотом же получилось с точностью до наоборот. В итоге они остались с обломками, которые уже никому не нужны, раздав все хорошие камни.

Франклин сказал, что не так далеко отсюда есть маленький городок с говорящим названием Перидот (Peridot) – двадцать домишек с пыльными двориками, сгрудившимися вокруг перекрестков. В Аризоне многие города названы в честь полезных ископаемых, которые там добывают. Так, например, на западе штата есть город Кварцит (Quartzite), на юге – Рубин (Ruby), правда, добывают там розовый агат, который изначально ошибочно приняли за рубин. Даже поселок Гло‑218 бус (Globe), неподалеку от резервации Сан‑Карлос, назван так в честь идеально круглого серебряного самородка, который там нашли в 1870‑х, после чего поселенцы поспешили откусить у апачей еще кусок земли. Но Перидоту, Кварциту, Рубину и Глобусу еще повезло, в Западной Аризоне есть крошечный городок, который называется Хлорид (Chloride).

Франклин подошел к нескольким пещеркам, выкопанным в рассыпчатой породе. Это был его участок.

– Тут у каждого есть участок, который он считает своим, хотя вообще‑то все принадлежит племени, – сказал он. – Сюда пускают только апачей. Поэтому белым парням приходится считаться с нами, они не могут приходить сюда когда вздумается и без сопровождения.

На горе Перидот встречаются два типа почв. Первая очень мягкая и рассыпчатая, в ней можно искать камни буквально голыми руками, а вторая очень твердая, поэтому приходится использовать зубило. Несколько лет назад здесь была девственная пустыня, но кто‑то одолжил Франклину и его товарищам бульдозер, чтобы расчистить поверхностный слой почвы, а потом они использовали динамит.

– При помощи динамита можно разрушить часть скалы, но лучше всего то, что после взрыва остается только подбирать камни прямо с земли. Никакого напряга.

Позднее в Глобусе из разговора с торговцем перидотом я узнала, что большинство старателей, которых тут зовут «взрывниками», действительно просто взрывают породу, тогда как небольшое их количество по старинке часами долбят породу, чтобы выковырить кристалл из нетронутой скалы. Словом, все та же извечная проблема – качество и количество. Те, кто работает традиционным способом, а это, кстати сказать, в основном женщины, добывают кристаллы лучшего качества, но в скромном количестве.

Франклин поднял с земли маленький кристалл перидота, и мы посмотрели его на свет в лучах заходящего солнца. Самое то, чтобы увидеть «вечерний изумруд», и в свете заката желтоватая зелень перидота выглядела мягче, чем более холодный цвет обычного изумруда. Казалось, камень слегка светится, и я поняла, почему в ранних лапидариях говорилось, что перидот оберегает от ужасов ночи. Правда, Агатархид явно преувеличивал, когда говорил, причем наверняка с чужих слов, что перидот «невидим днем, поскольку его поглощает яркость солнца, но с наступлением ночи он светится в темноте, да так, что виден издалека». По утверждению Агатархида, камень сияет с такой силой, что охранники на Забаргаде обходят остров по кругу и если видят, что какой‑то из камней стал виден в темноте, то накрывают его чашкой, чтобы отметить место. «А днем они снова обходят остров и срезают породу на отмеченных скалах, после чего передают мастерам, дабы те отполировали камень должным образом».

Зеленый цвет перидота связан с большим содержанием в нем железа, но если изумруды, рубины, сапфиры и алмазы приобретают окраску из‑за случайной примеси крошечного количества определенных веществ, то в случае с перидотом железо является частью химической формулы и составляет как минимум десять процентов массы, а это значит, что если бериллы, корунды и алмазы могут быть разных цветов, то перидоты всегда только зеленые.

Некоторые исследователи считают, будто название камня происходит от греческого слова peridona, что значит «обильный», но данная теория неправдоподобна, поскольку в Античности перидоты были большой редкостью. Составители Оксфордского словаря не приводят никаких версий этимологии данного названия, хотя в словарной статье и упоминается, что оно пришло из среднеанглийского. Единственное, что можно сказать, – слово perry, часто встречающееся в составе англосаксонских топонимов, означает «яркость», a dot – маленькую выпуклость или горошинку, а еще точку в конце предложения.

Если слово «перидот» когда‑то означало «яркая горошина» или «яркая точка», то подобное описание как нельзя лучше подходит для нашего жизнерадостного самоцвета, который можно было бы назвать лай‑мовым камнем, жаль, что так в английском уже именуют известняк. Цвет перидота можно описать как лимонно‑зеленый, и многие считают его красивым.

Среди множества других оттенков зеленого это цвет летнего луга, усыпанного лютиками, в то время как у изумруда зелень более интенсивная и напоминает весеннюю лужайку после дождя. Возможно, будь перидот чуть тверже, чуть прочнее и чуть известнее, чем сейчас, этот камень, который предписывают носить всем рожденным в августе, ценился бы значительно выше. Хотя в этом случае самым большим его месторождением в мире вряд ли владели бы индейцы.

Я поняла, что до наступления темноты уже не успею ознакомиться с работой старателей, но Франклин утешил, что можно приехать еще раз завтра. Он сказал, что наверняка кто‑нибудь покажет мне, как кристаллы перидота извлекают из базальта.

– Просто поедешь той же самой дорогой. – заявил Франклин с небрежностью, которой позавидовал бы сам Джеймс Бонд.

Легко сказать: той же самой дорогой!

Когда мы возвращались обратно, я пыталась запомнить порядок поворотов и особые приметы отдельных кактусов, но сильно сомневалась, что не заблужусь без сопровождающего. Просто поразительно: мы ехали по дороге, ведущей к самому крупному месторождению некогда драгоценного камня, а на ней даже не было никаких указателей.