Этне Ингуба

Как он бледен!

Эмер.

Но все ж не мертв.

Этне Ингуба.

Ты не поцеловала

Его в уста, ты голову его

На грудь себе не положила!

Эмер.

Это,

Быть может, и не он, а лишь подобье:

Бревно, на берег брошенное морем

И чарами сменившее обличье,

Иль дряхлый обессилевший наездник

Из войска Мананнана, сына Моря,

К седлу негодный.

Этне Ингуба.

Позови его

По имени: ушедшие от нас,

Слыхала я, еще часы иль дни

Блуждают меж картин привычной жизни;

Быть может, услыхав, он разъярится

И оборотня силою изгонит.

Эмер.

Сквозь тьму пробиться зовом нелегко,

И минули те дни, когда домой он

На зов мой приходил. Я лишь жена;

Но если ты сама его окликнешь,

Он отзовется на любимый голос,

Столь милый сердцу.

Этне Ингуба.

Любит он меня,

Сильнее всех – как новую любовь,

Но под конец сильнее всех полюбит

Ту, что его любила прежде всех

И столько лет любила без ответа.

Эмер.

Да, в том моя надежда потайная,

Надежда, что когда‑нибудь, как прежде,

С ним сядем вместе мы у очага.

Этне Ингуба.

Таких, как я, – минует страсти час ‑

Отшвыривают в угол, как скорлупки.

Услышь меня, Кухулин!

Эмер.

Нет, сперва

Закрою я лицо его от моря,

Подброшу дров в очаг, поворошу

Поленья, чтобы ярче разгорелись.

Неистовые кони Мананнана

На берег рвутся из пучины моря;

Но грезы и заклятья пенной рати

Бессильны пред огнем.

[Эмер задергивает занавески перед ложем, скрывая лицо недужного, чтобы актер мог незаметно переменить маску. Затем она отходит в угол сцены и жестами показывает, что подбрасывает дров в очаг и ворошит огонь. Тем временем Музыканты играют, вторя ее движениям звуками барабана и, возможно, флейты. Завершив пантомиму, Эмер остается у воображаемого очага поодаль от Кухулина и Этне Ингубы.]

Теперь зови.

Этне Ингуба.

Иль ты не слышишь?

Эмер.

Наклонись над ним,

Любовной тайной сердце пробуди,

Коль это он; а если он не здесь ‑

Зажги в нем ревность.