Начало пути

В 1975‑м я почувствовала, что могу вернуться к работе, и устроилась медсестрой в кабинет местного врача. Я была в восторге и купила новое платье для поездки на юридический конгресс в Сан‑Диего. Я впервые должна была сопровождать мужа в деловой поездке. В тот же день я пришла для регулярной проверки к своему гинекологу. Он был чрезвычайно обеспокоен опухолью у меня в груди. Двумя месяцами раньше, пока мой гинеколог был в отпуске, я обратилась к другому врачу по поводу этой опухоли, сделала маммограмму, получила отрицательный результат и успокоилась. Направляясь в офис хирурга, я была в отчаянии. Я не ожидала, что когда‑нибудь так серьезно заболею.

Это не входило в мои планы. Я думала о захватывающем путешествии. Этого просто не могло случиться со мной. Хирург обследовал меня, и новости были неутешительными: мне нужно в больницу, поскольку у меня, скорее всего, рак груди. Я могла подождать несколько дней, хотя в то время не было большого выбора с точки зрения лечения, и я решила, что чем раньше туда отправлюсь, тем больше мои шансы выздороветь. Мои мать и сестра недавно умерли от рака груди – по роковому совпадению, в один и тот же день, с разницей в год.

Моя сестра прожила всего четыре года после двух мастэктомий. Она умерла от метастазов в 48 лет, оставив пятерых детей в возрасте от 14 до 20 лет. Моя мать прожила после мастэктомии всего два года, умерев в 72 года. У нее тоже было пятеро детей. И моя мама и сестра были талантливыми женщинами, профессиональными судебными репортерами. Мама начала работать после Первой мировой войны, а моя сестра работала до самой смерти.

Их смерть после самого современного лечения заставила меня принять решение: если биопсия будет позитивной, то я сразу же сделаю операцию. Я просто хотела «избавиться от этого». Я легла в больницу, и на следующее утро мне провели радикальную мастэктомию. Радикальная мастэктомия – это удаление всей ткани молочных желез, но не мышц. Поскольку лимфоузлы не были затронуты, мне не нужно было проходить другое лечение, потому что врачи давали мне 85‑процентную вероятность, что рецидивов не будет. Меня это успокаивало. Я научилась прекрасно заботиться о пациентах, перенесших хирургическую операцию, но ничего не поняла о самой себе.

Я быстро выздоровела и через пять недель вернулась на работу. Мне очень пригодились навыки, приобретенные в юности, в университете Индианы, и стала очень хорошей медсестрой. Как молодая мать и взрослая женщина, я требовала от себя тотального совершенства. Я рассчитывала по минутам все, что делала, – и дома, и на работе. На работе я брала на себя все больше и больше обязанностей. И мне было все труднее находить свободное время.

Даже когда я болела, я часто приходила на работу, потому что мне не могли найти замену. Я была слишком добросовестной. Дома моя семья ожидала, что я буду «супермамой». Конечно, мое поведение только поощряло такое отношение. Никто никогда не требовал от меня отдавать столько сил, и поэтому никто на самом деле не ценил моих усилий. В таком невероятно жестком графике я прожила еще четыре года. Я даже брала дополнительную работу на выходные – вела бухгалтерию для моего друга‑врача и подменяла подругу в ее антикварной лавке.