Взгляд египтян эпохи древнего царства''на значение культа умерших царей

У всех древних народов глава государства - царь представлялся не таким, как прочие смертные: он являлся или богом, или наместником бога, во всяком случае, посредником между людьми и богами, чем и объясняется тот замечательный факт, что царский сан удерживался даже в тех случаях, когда отменялась царская власть, как это было, например, в Риме

113 и Афинах

114. У сумерийцев и семитов царь, хотя и не почитался богом, являлся все-таки помазанником божьим, избранником, на котором почивает дух божий

115. Но нигде царская власть не имела такого громадного значения, как в древнем Египте. Уже географическое положение этой страны должно было содействовать развитию в ней монархической власти.

Действительно, Египет занимал небольшое пространство, равное приблизительно 9/ю площади Бельгии, но эта небольшая страна (Египет) окаймляет, подобно узкой ленте, напротяжении добрых

1500 верст течение Нила. Притом следует заметить, что нигде, за исключением Дельты, не достигает и 20 верст ширина узенькой полоски земли, именуемой Египтом

116, так что почти повсеместно можно было в один и тот же день пройти через весь Египет в направлении с запада на восток и обратно; следовательно, можно без преувеличения сказать, что весь Египет состоял из пограничных областей, и эти пограничные области были со всех сторон открыты нападениям воинственных соседей, были лишены какой бы то ни было природной защиты, если не считать бесчисленных каналов, рукавов, озер и болот Нила. Таким образом, Египет в некоторые периоды своей истории мог превращаться в штурмуемую со всех сторон крепость, тем более, что плодородные поля нильской долины не могли не привлекать алчных взоров соседних обитателей пустынь.

В самом деле, с запада Египту угрожали ливийцы, о войнах с которыми мы читаем в надписях фараонов различных эпох.

На востоке приходилось иногда, особенно в древнейшие эпохи, вести войны с троглодитами; с юга вторгались эфиопы; с севера нередко врывались полчища азиатских завоевателей и разливались огненным потоком по берегам Нила. Все это приводило египтян к сознанию, что им необходима сильная военная организация, которой была бы подчинена вся страна, которая в любой момент могла сосредоточить все силы страны на любом фронте. Естественно было желать при таких условиях, чтобы власть верховного командования была безгранична. Таким образом, уже самое географическое положение древнего Египта делало для него необходимым и неизбежным создание сильной монархической власти. В самом деле, эпохи наибольшего развития власти фараонов являются вместе с тем и эпохами наибольшего внешнего могущества, наибольшего блеска египетского государства; когда же власть царей ослабевала, слабело и их государство, Египет утрачивал способность не только расширять или хоть удерживать свои владения в чужих странах, но даже терял всякую обороноспособность и становился жертвой неприятельских нашествий, а иногда и чужеземного завоевания. Не меньшее значение имела сильная монархическая власть для того, чтобы население древнего Египта имело возможность не умереть с голоду. Ведь Нил дает египетской почве необычайное, плодородие не даром, а в виде платы за каторжный, истинно египетский труд земледельцев, и то лишь при том условии, если их труд правильно организован, если вся страна покрыта сетью оросительных каналов и различных приспособлений, проводящих воду туда, куда она не могла бы проникнуть без содействия феллахов, неустанно черпающих воду своими "шадуфами", несмотря на палящий зной солнца, при котором им приходится работать, если устроенные где следует шлюзы не дают превращаться громадным прибрежным участкам земли в сплошное болото. Необходимо, чтобы живительная нильская влага не застаивалась в одних местностях чересчур долго и не оставляла бы другие совершенно неорошенными или мало орошенными. Выполнение такой задачи было непосильным не только для отдельных земледельцев, но даже и для отдельных земледельческих сообществ; поэтому государство брало на себя верховный надзор за состоянием оросительных и полевых работ во всей стране; создавалось воззрение, что лицо, в руках которого сосредоточена вся полнота государственной власти, является как бы опекуном всего населения Египта, опекуном, заботящимся о благе всех классов, всех слоев общества, стоящим превыше всех классовых и сословных предрассудков, так как он стоял высоко над всеми сословиями и классами, причисляясь к богам, а не к смертным людям. Ведь цари, подобно Апису, Мневису, Мендесскому барану, крокодилу Сухосу и т. д., были священными животными, воплощениями богов, то есть богами еще при своей жизни

117. Давным-давно уже указано, что цари считались воплощениями Гора и Сетха

118, но можно сказать, что фараон являлся также воплощением обеих богинь, прокровительниц Египта, то есть Нехбет и Уаджит и, пожалуй, как это ни странно на современный взгляд, обеих корон - южноегипетской и североегипетской

119, бывших фетишами или, пожалуй, воплощениями неких могучих божеств и одновременно могучими богинями. По крайней мере, в титулатуре царь носит имена всех этих божеств

120, а потому позволительно думать, что египетские цари считались носителями божественной и благодетельной силы всех божеств, которых воплощали в себе. Отсюда следовало, что царская власть должна была считаться безграничною, но в то же время божественное достоинство налагало на фараонов обязательство - стараться прилагать все усилия, чтобы блистать всеми добродетелями, всеми достоинствами, какие приписывались божествам, воплощавшимся в особе царя.

Вот почему, при всех крайностях и недостатках, правление фараонов отличалось все-таки благожелательным, покровительственным отношением к подданным. В голове древнего египтянина поэтому, естественно, должен был возникнуть вопрос: если царь еще при жизни воплощал в своей особе едва ли не все божества, покровительствующие Египту, и являлся добрым богом, благодетельствующим своему народу, то не останется ли он и после смерти источником всяких благ для своих подданных, конечно, в том случае, если эти последние сумеют угодить ему, воздавая ему должное почитание как при его жизни, так и после его смерти? Само собою разумеется, если в глазах древнего египтянина имел громадное значение культ даже простых покойников, происходящих не от царской крови, то не было ни малейшей возможности дать отрицательный ответ на этот вопрос, и можно представить себе, как важен был, по мнению обитателей нильской долины, культ умерших государей. В древних надписях встречаются кое-какие указания, которые являются несомненным подтверждением только что высказанной мысли. Так, тексты пирамид сообщают нам, что царственный покойник не только получал для своего собственного употребления непортящиеся еду и питье, но и кормил и поил ими тех, кто состоял при его особе

121.

При этом, как можно думать, люди, имеющие сан, выдвинувшиеся на царской службе государевы любимцы имели больше шансов получить свою долю при раздаче яств и питий своего властелина

122. Таким образом, умерший царь и в потустороннем мире оставался владыкой своих мертвых подданных, как и тогда, когда они были живы, и раздавал им жалованье сообразно с саном каждого из них. На этом основании соблазнительно думать, что известная заупокойная жертвоприносительная формула "Да даст царь жертву"123 имела в виду первоначально дары умершего, а не живого властелина

124.

Принимая во внимание, что самые высокие саны могут быть достигнуты только на царской службе, египтяне, надо полагать, считали необходимым угождать не только живому, но и мертвому государю, чтобы получать при его посредстве жертвенные дары в объеме, соответствующем окладу лица, имеющего высокий сан. Любопытно, что покойники могли повыситься в сане по усмотрению богов потустороннего мира и получить сообразно с этим участь, совершенно не соответствующую тому общественному положению, какое занимали при жизни. Так, нищий, погребенный в рогоже, мог сделаться великим вельможею, стоящим у трона самого Осириса

125. В этом можно видеть еще одну побудительнуюпричину ревностной службы древних египтян своим умершим государям, которые могли за эту верную службу улучшать в потустороннем мире участь своих верных слуг, давать им большее блаженство, чем то, на которое они могли претендовать как на соответствующее их общественному положению. Впрочем, не следует думать, будто царские щедроты в потустороннем мире выпадали на долю только знатных вельмож или уравненных с ними в правах после смерти лиц низших сословий. По-видимому, и не получившие никакого сана пахари, окончив свои земледельческие работы и уйдя на тот свет по тому же самому пути, как и их предки, могли рассчитывать на получение жертвенных даров от царей

126. Ведь и в мире живущих цари не оставляют своими милостями простых рабочих

127, хотя и не балуют их, как князей

128, чересчур богатыми милостями. К сказанному следует прибавить, что умерший фараон сохранял свою власть над живущими, а потому мог отдавать приказания пережившим его людям

129 заботиться об укреплении своего дома, то есть, вероятно, гробницы, и прогонять всякие печали от своих потомков

130. Из всех перечисленных фактов, может быть, позволительно сделать следующий вывод: по воззрениям древних египтян, было необходимо как можно более заботиться об отправлении культа умерших государей и не останавливаться перед затратами, необходимыми для того, чтобы придать ему как можно более пышности, блеска и величия, так как это было полезным и необходимым не только для усопших властелинов, но не в меньшей степени их подданным, их государству. Вот почему фараоны IV династии, хотя отнюдь не были такими жестокими и безбожными деспотами, какими изображает их нам предание, дошедшее до нас в произведениях греческих авторов

131, а, по мнению современных ученых, ревностно заботились о величии культа богов

132 и, пожалуй, о благосостоянии своих подданных

133, тем не менее позволяли себе напрягать все силы своей страны, чтобы воздвигнуть себе чудовищные гробницы. Чтобы выяснить себе, насколько разорительна была для Египта эта часть строительной деятельности фараонов, позволю себе привести сохраненные у Геродота цифровые данные о сооружении пирамиды Хеопса и напомнить, что эти сообщения Геродота, как показал Ф. Питри, являются вполне отвечающими действительности.

По словам "отца истории", над сооружением упомянутой пирамиды должны были трудиться все египтяне, следовательно, в Египте была установлена, так сказать, всеобщая рабочая повинность, предназначенная для удовлетворения заупокойного царского культа. Для этой работы набиралось сто тысяч человек, которые должны были работать в течение трех месяцев, пока не явится на смену им другая стотысячная партия рабочих, и так в течение двадцати лет, пока не были окончены работы над зданием, в котором должен был обитать умерший царь

135. Возможно, что сообщение Диодора, будто над сооружением Хеопсовой пирамиды трудилось триста шестьдесят тысяч человек

136, не противоречит только что приведенным данным Геродота

137, так как Диодор говорит не о величине рабочих партий, а о численности всей рабочей армии, части которой попеременно мобилизовались для работы. Если высказанные мною предположения правильны, то все население Египта во времена Хеопса равнялось приблизительно полутора или двум миллионам человек, из которых триста шестьдесят тысяч взрослых, вполне работоспособных мужчин, приблизительно столько же женщин того же возраста, несколько больше детей, чем взрослых, и некоторое количество дряхлых стариков и старух. Таким образом, больше четверти всего здорового мужского населения древнего Египта в течение двадцати лет при царе Хеопсе, царствовавшем двадцати тригода, то есть почти все время царствования этого государя, должны были трудиться над сооружением его гробницы. Можно себе представить, как отражалась на экономической жизни страны необходимость заставлять четверть, или даже больше, всего работоспособного населения трудиться для сооружения царской гробницы. К этому нужно прибавить, что лишь очень немногие из этих рабочих проживали в непосредственной близости от царских гробниц, громадному же большинству приходилось совершать целое путешествие, чтобы прибыть из своего местожительства к месту, где производились работы, и такое ежегодное передвижение всего рабочего населения страны было, конечно, сопряжено с громадными расходами и большой потерей времени. Любопытно, что египетская армия даже во время страшной войны Рамсеса II с хеттами едва ли была много больше двадцати тысяч человек

138; следовательно, египетские цари для сооружения своих гробниц больше напрягали силы своей страны, чем для очень трудной войны, но страна не только не проклинала память этих, казалось бы, безжалостных деспотов, но в ближайшие столетия после их смерти могла даже давать в высшей степени благосклонные отзывы о них

139. Это объясняется тем, что все труды фараонов, все их заботы о своем заупокойном культе, как мы только что видели, шли, в конце концов, на пользу не только их самих, но также и их подданных: если этим последним и приходилось нести значительная тяготы, чтобы обеспечить своим властелинам вечное блаженство в потустороннем мире, то эти жертвы, эти лишения сторицею оплачивались как в настоящей, так и в загробной жизни. Только спустя много, много веков после смерти последних фараонов IV династии, когда великое египетское государство утратило навсегда свою самостоятельность и подпало под власть чужеземных государей, чуждых и ненавистных египетскому народу засвое презрение к его нравам и обычаям, за свое происхождение от презренных чужеземцев, не могла удерживаться в прежнем виде вера в божественность царской власти, хотя официальные надписи до самого падения язычества в древнем Египте не перестают утверждать в стереотипных фразах, будто эта вера пребывала совершенно неизменной. Больше того, народная вера тогда прониклась сознанием, что обладатели верховной власти в благословенной долине Нила могут быть противниками богов в буквальном смысле этого слова.

Так, о Камбизе рассказывали, будто он нанес смертельную рану такому великому богу, как Апис

140, и был за то поражен безумием и падучей болезнью

141 и, наконец, нанес себе самому смертельную рану в ту самую часть тела, как некогда Апису

142.

Об Артаксерксе Охе говорили, будто он разграбил святилища древних египтян

143, приказал изжарить Аписа и вместе с приятелями съел его, умертвил мендесского священного овна, поставил на место Аписа осла и велел служить ему

144 и т. п. При таком положении дела, вера в божественность царской власти не могла не исчезнуть, по крайней мере, среди широких масс народа, а вслед за исчезновением этой веры неизбежно должно было исчезнуть правильное понимание смысла труда, предпринятого для сооружения пирамид - гигантских сооружений, которых боится, по выражению арабской пословицы, само время; но народ, созерцая громадные гробницы своих древних царей, невольно должен был дать свободу своей фантазии, чтобы дать ответ на невольно возникавший у него вопрос о том, как, для какой цели и при каких обстоятельствах сооружались пирамиды, и только тогда могли сложиться записанные греческими авторами легенды о жестокости Хеопса и Хефрена и о ненависти к ним народа

145, и народная легенда превратила древних благочестивых царей в безбожников, не допускавших принесения жертв богам и вообще совершения богослужения в храмах

146, в мучителей, ниспосланных богами Египту

147, вероятно, в виде наказания за грехи. Рассказывали, будто ни Хеопсу, ни Хефрену не пришлось почивать в созданных ими пирамидах, будто бы и тот и другой завещали своим близким похоронить их тела где-нибудь в уединенном месте, тайком от народа

148.