Апреля. Наконец-то профессор Немур согласился со мной и с доктором Штраусом, что мне совершенно невозможно записывать свои ощущения

Наконец-то профессор Немур согласился со мной и с доктором Штраусом, что мне совершенно невозможно записывать свои ощущения, зная, что их будут читать другие. В своих записях я всегда старался быть абсолютно честным, но есть такое, что мне не хотелось бы делать всеобщим достоянием. По крайней мере, сейчас.

Теперь я могу оставлять у себя записи о самых тайных переживаниях, но при условии, что перед тем как представить окончательный доклад в фонд Уэлберга, профессор Немур прочитает все и сам решит, что может быть опубликовано.

Сегодня произошло довольно неприятное событие. Я пришел в лабораторию пораньше, чтобы спросить доктора Штрауса или профессора Немура, можно ли мне пригласить Алису Кинниан в кино. Я уже собрался было постучать в дверь, но услышал, как они спорят друг с другом. Очень трудно справиться с привычкой подслушивать, ведь раньше люди всегда говорили и действовали так, словно я пустое место, словно им наплевать, что я о них подумаю.

Кто-то из них стукнул ладонью по столу, и профессор Немур закричал:

– Я уже информировал оргкомитет, что мы представим доклад в Чикаго!

Потом я услышал голос доктора Штрауса:

– Ты не прав, Гаролд. Шесть недель – слишком короткий срок. Он все еще меняется.

Потом опять Немур:

– До сих пор мы ни разу не ошиблись в своих предсказаниях, и тем самым получили право обнародовать наши результаты. Повторяю, Джей, бояться абсолютно нечего. Все идет по плану.

Штраус:

– Эта работа слишком важна для всех нас, чтобы трезвонить о ней прежде времени. Ты берешь на себя смелость…

Немур:

– А ты забываешь, что руковожу проектом я!

Штраус:

– А ты забываешь, что тут замешана не только твоя репутация! Если результаты не подтвердятся, под ударом окажется вся теория!

Немур:

– Я проверил и перепроверил все, что можно, и думаю, что регрессия нам больше не грозит. Небольшой доклад не повредит нам. Я просто уверен, что все будет в порядке!

Потом Штраус сказал, что Немур метит на пост заведующего кафедрой психологии в Гэлстоне. На это Немур ответил, что Штраус вцепился ему в фалды и тащится за ним к славе.

Штраус:

– Без моей техники нейрохирургии и инъекций энзимов твои теории ничего не стоят, и скоро тысячи хирургов во всем мире будут пользоваться моей методикой.

Немур:

– Эти новые методики родились только благодаря моей теории!

Они всячески обзывали друг друга: оппортунист, циник, пессимист, и я почему-то испугался. Внезапно мне пришло в голову, что я не имею никакого права стоять под дверью и подслушивать их. Раньше для них это не имело бы никакого значения, но теперь, когда они прекрасно осведомлены о моих умственных способностях, вряд ли им захочется, чтобы я узнал об этом споре. Не дождавшись конца разговора, я ушел.

На улице стемнело, и я долго бродил, пытаясь понять, что же так испугало меня. Впервые я увидел их такими, какие они есть на самом деле – не богов, даже не героев, а просто двух усталых мужчин, старающихся получить что-то от своей работы. А вдруг Немур прав, и эксперимент удался? О чем же тогда спорить?

Так приглашать мисс Кинниан в кино или нет? Спрошу завтра.