Глава 6. Арсений медленно шел по улице

Арсений медленно шел по улице. Вокруг царила лихорадочная суета – последний вечерний рывок где‑то между восемью и девятью часами. Машины огрызались друг на друга короткими сердитыми сигналами, люди спешили забежать в магазины перед тем, как добраться до дома и в изнеможении упасть на диван у телевизора. Все торопились к женам и мужьям, детям, родителям, друзьям и любовницам, любимым и опостылевшим… все, кроме него. Арсений Платонов стоял на оживленном городском перекрестке под роскошными темно‑фиолетовыми небесами в самом центре осени, и не было на земле человека более одинокого, чем он.

Настя вернулась в Москву. Арсений настоял, мол, надо присмотреть за Пашкой. На самом же деле он просто не мог отделаться от пугающего чувства неловкости, которое осталось после их последнего разговора.

«Зачем тебе вторая Нина?»

Или еще лучше: «Зачем нам вторая язва?»

Такие вот дела. Значит, не зря Арсению казалось, что Настя и Нина два взаимоисключающих полюса. Можно мирно сосуществовать и при этом ненавидеть друг друга.

– Когда ты вернешься? – спросила Настя перед отъездом.

– Скоро, – пообещал Арсений.

Ответ обтекаемый, как воздушный шарик. Он и сам не знал, что будет делать дальше. Из этого города с его кошмарными тягостными воспоминаниями он, конечно, уедет, но только не в Москву. Встречаться со знакомыми и принимать соболезнования сейчас выше его сил. Опять же Пашка… Арсений совершенно не представлял, как они будут жить с сыном теперь без Нины в качестве буфера. Арсений очень рассчитывал на Настю. Пашка, конечно, понимал, какое незавидное положение занимает тетка в семейной иерархии, но по старой памяти относился к ней снисходительно. Когда сын был маленьким, а Нина с Арсением еще не могли позволить себе няню, все заботы о племяннике взяла на себя Настя. Будем надеяться, что теперь она станет буфером между ним и сыном. Хотя бы на первое время.

Арсений вернулся в отель около девяти вечера. Администратор с пышными светлыми волосами, уложенными в узел, приветливо улыбнулась ему как старому знакомому.

– Добрый вечер, рада снова вас видеть. Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, все в порядке, – ответил Арсений с некоторым сомнением. Сердце по‑прежнему покалывала тоненькая иголочка, но не станет же он всерьез жаловаться на здоровье незнакомому человеку.

– Жаль, что вы не сообщили о выписке, – мягко попеняла администратор. – Мы бы прислали за вами машину.

– Благодарю, я с удовольствием прогулялся.

Женщина кивнула. Что ж, все формальности соблюдены, можно переходить к делу. На стойку перед Арсением легла магнитная карточка.

– Вот, пожалуйста. Ваш номер убирали ежедневно. Если будут замечания, дайте мне знать. А может, вы хотите перебраться в другой номер? У нас как раз освободился…

– Я хочу как можно скорее отсюда уехать, – перебил Арсений. – Будьте добры, подготовьте счет. – Женщина удивленно приподняла брови, выщипанные старомодной «ниточкой». – Ну, сколько я вам должен, – перевел Арсений, раздражаясь от ее непонятливости. – По‑моему, срок моего пребывания окончился еще вчера днем.

– Да, но…

Женщина не договорила. Ее палец с крепким длинным темно‑бордовым ногтем застучал по компьютерной клавиатуре. Женщина замерла, глядя в экран.

– Все в порядке, – сказала она через минуту. – Оплата прошла два дня назад. Вы нам ничего не должны.

Она снова улыбнулась.

– Как это? – опешил Арсений. – Какая оплата?

– За номер, – объяснила блондинка. – Вы же продлили пребывание на месяц?

– Я продлил? – изумился Арсений.

– А кто же? – подняла брови администратор.

Минуту они молча разглядывали друг друга, разделенные высокой стойкой непонимания. Потом Арсений подумал, что номер могла оплатить Настя; он же предупредил сестру, что задержится в городе.

– Может, номер оплатила моя сестра? – спросил он.

Администратор снова взглянула на экран.

– Оплата прошла по безналичному расчету, через банк. – Она пожала плечами. – Да, конечно, это вполне могла быть ваша сестра.

Арсений развернулся и пошел к лифту. Администратор окликнула его, и Арсению пришлось вернуться за забытой магнитной карточкой.

«Настя тут ни при чем», – подумал он, входя в лифт.

Это была первая здравая мысль за весь вечер. Сестра ни за что не рискнула бы решать за Арсения, где и сколько ему оставаться. И откуда у нее такая большая сумма? Да, конечно, Артур Вартанян, глава издательского холдинга, в котором работала Нина, передал Арсению какие‑то деньги, а он, в свою очередь, оставил их Насте «на жизнь». Жизнь с Пашкой удовольствие недешевое, и Насте это известно. Нет, такая инициатива совсем не в духе сестры.

Спрашивается, кто оплатил дорогущий «люкс» на целый месяц вперед? И почему именно на месяц, а не на неделю, не на десять дней, не на год? Вокруг происходит что‑то непонятное, а все непонятное рождает страх и желание бежать как можно быстрее.

Просторная прихожая встретила Арсения приветливым сиянием подвесных светильников и отсутствием запахов. Гостиная за большим арочным проемом казалась опасной пещерой, в глубине которой, возможно, притаился хищник. Арсений немного постоял, глядя в темноту за аркой, затем вытянул руку и пошарил по стене. Вспыхнул яркий верхний свет.

Точно так же комната выглядела десять дней назад, когда они с Ниной первый раз вошли в широкий арочный проем и осмотрелись, – чинно, чисто, без признаков жизни.

Он прошелся по комнатам, испытывая странное чувство, будто здесь чего‑то не хватает. А, вот в чем дело: исчезли разбросанные вещи жены. Он отодвинул зеркальную дверцу шкафа в спальне и увидел покачивающиеся деревянные вешалки. Раньше на них висели отглаженные костюмы и платья Нины, а теперь не осталось ничего, даже аромата ее духов. Внутри шкафа витал отчетливый деловитый запах полироли. Отъехавшая дверца отражала туалетный столик, на котором раньше едва умещались духи, баночки с кремом, набор с ножницами‑пилочками и разные другие предметы первой женской необходимости. Сейчас он сверкал пустой глянцевой поверхностью. Не было в номере и дорожной сумки Нины: ярко‑красной, броской, на колесиках, с прочной прямоугольной ручкой.

«Наверное, Настя забрала все вещи, – подумал Арсений. И еще подумал: – Слава богу, что мне не пришлось заниматься всем этим самому».

Он погасил в спальне свет и вернулся в зал. На большом столе, красовавшемся в центре комнаты, его ждал сюрприз: большая хрустальная ваза с розами. Арсений наклонился к раскрывшемуся бутону, тронул губами нежный бархатный лепесток и оперся на стол. Но вместо гладкой полированной поверхности правая рука легла на твердый бумажный предмет.

Арсений инстинктивно отдернул ладонь. Прямоугольная упаковка, похожая на небольшую ценную бандероль, лежала рядом с вазой и дожидалась его возвращения.

«Не открывай», – шепнул внутренний голос. Обычно Арсений доверял интуиции, но сейчас не сумел сдержать любопытства и пошел за ножницами, которые видел в ящике письменного стола.

Прежде чем вскрыть пакет, он еще раз внимательно осмотрел плотную коричневую упаковку. Ни почтовых штемпелей, ни имени отправителя, ни тем более адреса. Черным фломастером написано только имя получателя. Хотя догадаться, от кого посылка, несложно по твердому неженскому почерку с характерным наклоном влево.

Арсений уселся за стол, распотрошил оберточную бумагу и отложил ножницы. В свертке обнаружились несколько предметов: два конверта, набитые стодолларовыми купюрами (на каждом тем же твердым почерком было написано «двадцать пять тысяч»), и темно‑серая книга с потертыми оранжевыми буквами: «Рапсодия в стиле блюз». Арсений раскрыл обложку и увидел надпись на титульном листе: «Никогда не сдавайтесь. Ваш Арсений Платонов». Он закрыл книгу и откинулся на спинку стула.

Итак, все это не сон и не шутка. В больнице, когда его сознание плавало где‑то на пограничной территории между двумя мирами, реальным и вымышленным, та встреча в баре представлялась Арсению миражем. Так случалось раньше, когда он еще мог писать. Открывалась зеленая дверь в стене (ему очень нравился этот образ, придуманный Уэллсом), он входил в веселый летний сад и наблюдал за людьми, которые были гораздо реальнее любого уличного прохожего. («И откуда это у него? – удивлялась мать. – Ни у кого в семье не было такого воображения!») Переходы из одного мира в другой совершались так просто и незаметно, что он не всегда сознавал, где находится.

«Ради бога, перестань выдумывать», – раздражалась в таких случаях Нина, и Арсений виновато отряхивался, как нашкодивший пес. Обычный поединок между мужским и женским восприятием мира. «Хочу летать!» – кричит мужчина. «Сперва доешь яичницу», – требует женщина. Однако на этот раз все по‑другому. Женщина заставляет его взлететь, а он забыл, как это делается.

Арсений осторожно положил ладонь на обложку. Почему‑то он боялся, что его ударит током, но прикосновение оказалось мучительно‑сладким, как сдерживаемое желание. Первая книга родилась легко и просто, сама собой, почти без усилий. Вторая шла трудно, но он все еще считал, будто делает серьезную работу. Когда писал третью – робко надеялся на это, а в четвертой уже перестал обманывать себя. Ну а последние две части – литературная проституция в чистом виде. Он возненавидел героиню затянувшейся саги, даже хотел ее убить, но не смог этого сделать. Потому что интуитивно боялся ее воскрешения.

«Хватит с меня продолжений», – решил он и убрал руку с шероховатой картонной обложки. Рука сразу замерзла, словно оторвалась от обогревателя.

Нелюбимые дети очень живучие. С этим странным феноменом столкнулся Артур Конан Дойл, когда решил отправить своего ненавистного героя на дно Рейхенбахского водопада, но чуть сам не утонул в океане негодующих читательских посланий. Его мать прислала письмо, в котором сообщила, что не будет разговаривать с сыном до тех пор, пока он не воскресит сыщика. «Да как ты посмел убить такого замечательного мистера Холмса!» – написала она в конце неровными прыгающими буквами. Строчки, с силой вдавленные в бумагу, и разбрызганные чернила выдавали, что рукой почтенной викторианской леди водила самая настоящая ярость. Арсений прочитал ее письмо в застекленной витрине на Бейкер‑стрит 221‑бис и изумился той власти, которую вымысел имеет не только над читателями, но и над писателем. Когда Холмс повис над пропастью, под ногами у него оказался вовсе не случайный выступ горной породы (как это выяснится позднее), а вся негодующая Англия с криком: «Верните нашего мистера Холмса!» У Конан Дойла не было иного выбора, как с проклятием усесться за письменный стол и сочинить рассказ под названием «Пустой дом». Читатели ликовали, издатели ликовали, а сэр Артур с горя напился до бесчувствия. Казус в том, что публика оказалась гораздо проницательнее автора. «Литературная поденщина», которой Конан Дойл занимался исключительно ради заработка, стала классикой жанра.

В дверь негромко постучали. Арсений не ответил, и через некоторое время стук повторился. Вернувшийся в реальность писатель взял конверты и пошел в прихожую. Он не сомневался, что в коридоре его ждет женщина с холодными серыми глазами – терпеливая, настойчивая, неотвратимая, как Смерть. Арсений твердо решил, что в номер ее не пустит. Просто отдаст деньги и скажет: «Прощай, Полина». В прямом и переносном смысле. Однако, открыв дверь, Арсений не смог скрыть сильнейшего удивления.

– Нора?! – Спохватился, что выглядит глупо, и быстро закрыл рот.

– Можно войти? – спросила подруга жены.

– Конечно. – Арсений отступил назад и широко открыл дверь. – Как ты здесь оказалась?

Она вошла в прихожую и сразу обхватила его за шею. Арсений вежливо обнял ее плечи, стараясь незаметно отодвинуться.

– Господи, Сенечка! Как ты?

– Я в порядке, – ответил Арсений.

Он ощущал неловкость от прикосновения стройного женского тела. Нора была в скромном черном платье, больше похожем на вечерний наряд, чем на траурное одеяние, нитка крупного перламутрового жемчуга на шее усиливала впечатление.

Он выждал еще минуту и мягко отстранил гостью. Нора достала из сумочки носовой платок и промокнула глаза. Очень осторожно, чтобы не размазалась тушь.

– Прости, что я без предупреждения. Наверное, нужно было позвонить. Ты один?

Вопрос прозвучал неожиданно игриво. Арсений с удивлением посмотрел на нее.

– Разумеется, один.

– Ты замешкался, вот я и подумала… – Нора заглянула в комнату через его плечо. – О, какие цветы! Ждешь гостей?

– Я никого не жду. – Арсений посторонился и сделал пригласительный жест. – Прошу.

Нора с изящным кивком приняла приглашение, словно они были на светском рауте. Вошла в гостиную, осмотрелась и повернулась к Арсению.

– Настя сказала, что ты в больнице, и я забеспокоилась. Снова сердце? Что говорит врач?

– Ерунда. Просто выкурил слишком много сигарет.

Нора приподняла красиво очерченные брови, но воздержалась от нотаций. Арсений смотрел на подругу жены и гадал, какое дело ее привело в это время в это место. В том, что это было именно дело, он не сомневался.

Нора понюхала розы, взяла книгу, лежавшую возле хрустальной вазы, и прочитала название. Ее глаза радостно вспыхнули.

– Ты снова начал писать?

Арсений положил конверты на столик под зеркалом в прихожей и вернулся в гостиную.

– У меня попросили автограф. Это подарок.

Он отобрал у Норы книгу и положил ее на стол. Разговоры о работе вызывали у него раздражение. Нет, раздражение вызывали любые разговоры. Он просто хотел, чтобы люди оставили его в покое. Неужели это так сложно?

– Настя сказала, что ты задержишься тут на некоторое время, – начала Нора после короткой неловкой паузы. – Я обещала узнать, когда ты вернешься на работу.

– Передай, что к Михею я больше не вернусь, – ответил Арсений. – Хватит с меня этого дерьма.

Решение пришло спонтанно, но Арсений ощутил такое дикое облегчение, что даже испугался. Он вдруг понял, что сейчас, когда Нины больше нет, он может работать киоскером «Роспечати», и никто не скажет ему ни единого слова. Оказывается, положение вдовца имеет массу преимуществ, вот в чем ужас.

– Я так и думала, – пробормотала Нора. Нина сказала бы то же самое, но с другой интонацией. Убитой. Тут до него дошел черный юмор, скрытый в этом слове. О боже! – Я знаю, ты ненавидел эту работу. Ниночка, конечно, тоже знала, но… – Нора развела красивыми руками, ярко сверкнули кольца на пальцах. Тоже далеко не траурный штрих. – Ты же помнишь ее девиз: «Положение обязывает»

– Я думал, этот девиз у вас общий.

– Ты ошибся.

Нора подошла очень близко, и Арсений почувствовал запах ее духов. Это было единственное, что ему в Норе не нравилось. Слишком резкий аромат для женщины, но недостаточно брутальный для мужчины. Так могло пахнуть и от гея, и от лесбиянки. Нора, конечно, лесбиянкой не была, это Арсений знал точно, но не мог же он давать ей парфюмерные советы!

Нора подняла голову и заглянула ему в лицо. Арсений увидел полураскрытые губы, чуть тронутые неяркой губной помадой, нежную гладкую кожу под глазами без единой морщинки, пышные волосы, рассыпанные по плечам. Нора не пользовалась краской, лишь оттеняла седину пепельным тоником, и это создавало удивительный контраст с молодой кожей. Так выглядит девушка, пытающаяся придать себе вид взрослой женщины.

– Хочешь знать мой девиз? – спросила она, но так и не дождалась ответа. – «Лучше сказать и пожалеть, чем не сказать и пожалеть».

– Нора, не надо, – попросил он.

Она обеими руками взяла его за щеки, пытаясь поймать взгляд. У нее были необычные глаза карамельного цвета с золотыми блестками внутри зрачка. Она была очень красивой женщиной, но Арсения это давно не волновало.

– Почему? – тихо спросила Нора, притягивая его голову к своему лицу.

Арсений сильно напряг шею, чтобы сохранить дистанцию.

– Потому что я не переходящее красное знамя.

Нора замерла. Арсений взялся за обманчиво хрупкие запястья с выступающими косточками, отнял прохладные ладони от своих щек. Нора едва слышно вздохнула, разглядывая носки блестящих черных туфелек.

– Хорошо, – сказала она после недолгого молчания. – Давай поговорим откровенно, как взрослые люди. Ты остался один, я давно одна. Мы знаем друг друга очень хорошо… – Она быстро взглянула на Арсения. Он понял, о чем идет речь, но промолчал, потому что не хотел ей помогать. Нора покачала головой, словно говорила: «Вот упрямый ребенок»! – Почему нет, Сенечка? Я не собираюсь тащить тебя в ЗАГС. По крайней мере, сейчас не собираюсь, – поправилась она. – Просто хочу, чтобы мы были вместе. И дети не будут против. По‑моему, все складывается замечательно…

Она продолжала щебетать, но Арсений уже не слушал. Он подошел к окну, отодвинул занавеску и сунул руки в карманы. Отмытое до блеска стекло отражало свет монументальной бронзовой люстры с хрустальным водопадом подвесок и стройную женскую фигуру у дальней стены. Сам Арсений выглядел черным контуром без лица. Похоже на афишу детективного фильма.

– Я прекрасно понимаю, что тебе нужно время, чтобы все пережить, – продолжала Нора. – Что ж, я подожду. Просто хочу, чтобы между нами все было ясно и понятно…

Арсений беззвучно усмехнулся. Между ними давно все ясно и понятно, и Нора это знает. Именно Нора познакомила тридцатилетнего Арсения со своей подругой Ниной Шебеко. Зачем она это сделала? Потому что он ей надоел? Вряд ли. Арсений таскался за Норой не больше, чем другие парни, и вообще навязчивость была не в его стиле. Скорее всего, это был высокомерный жест избалованной московской барышни, уверенной, что никуда кавалер не денется. А он взял и делся.

«У меня два билета на «Таганку». Пойдешь?»

«Извини, Нора, у меня сегодня свидание».

И ее лицо с двумя крошечными красными пятнышками на щеках:

«Ах так… Прости, придется пригласить кого‑нибудь другого».

Арсений вздохнул. Парень, на секунду воскресший из прошлого, вызвал у него ностальгию. В чем‑то он ему завидовал. Это сумасшедшее опьянение жизнью… Вернуть бы это ощущение хотя бы на день.

– … после всего, что между нами было, – не унималась Нора.

– Между нами ничего не было, – перебил Арсений, не поворачиваясь. Он увидел, как женская фигура, отраженная в стекле, пожала плечами.

– Я не о постели.

– Я тоже.

Нора озадаченно умолкла. Сейчас она быстренько сориентируется, перестроит свои трезвые логические доводы и зайдет с другого фланга. И будет атаковать до тех пор, пока Арсений не капитулирует. Его ужаснула эта мысль.

Они действительно ни разу не переспали. Ни в институте, когда все знали, что Арсений – законная добыча Норы, ни потом, когда он поменял одну подругу на другую. Нора отнеслась к этому с добродушным удивлением, хотя Арсений подозревал, что она оскорблена в лучших чувствах. Забавно. Нора держала Арсения рядом потому, что он был самым симпатичным, веселым и способным парнем в институте. Ей льстила зависть других девчонок, но близко она Арсения не подпускала. А когда ему это надоело и он, что называется, «сделал ручкой», внезапно воспылала к нему любовью. Хотя какая там любовь… Помесь уязвленного женского самолюбия и нереализованных желаний. Арсений сильно подозревал, что ее дружба с Ниной скреплялась, как цементом, чувством соперничества. В том числе и из‑за него, как бы смешно это ни звучало. Наверное, поэтому Нина не захотела его отпустить три года назад, когда Арсений сам предложил развод.

– С какой стати? – изумилась Нина. – У тебя кто‑то есть?

– «Кто‑то» есть у тебя, – ответил Арсений без особой злости. Он давно не ревновал жену, просто ему надоело было вечным запасным вариантом.

– Глупости. – Нина ничуть не смутилась. – Ничего серьезного я себе на стороне не позволяю. И вообще…

Она не договорила, но Арсению это было не нужно. Они жили вместе много лет и знали друг друга как облупленные. Нина держалась за Арсения потому, что не желала быть разведенной женой – это так унизительно! И еще потому, что с ним не стыдно показаться на любой тусовке: симпатичный, неглупый, умеет поддержать разговор… И профессия вполне приличная, хотя звезд с неба не хватает. И еще потому, что не хотела, чтобы Арсения на лету подхватила Нора, пока у Нины нет альтернативы. «Хотя, альтернатива, кажется, нашлась», – подумал Арсений, вспомнив красивого парня из самолета. Интересно, они действительно познакомились там или это была запланированная случайность? Скорее всего, второе. Поэтому Нина не сбежала в Москву через два дня после приезда.

– Ну хорошо, – вдруг сказала Нора, и Арсения поразило, до чего похож этот решительный голос на голос покойной жены. Хотя чему тут поражаться, они с Норой сделаны из одного материала. Хочешь, щупай с изнанки, хочешь с лицевой стороны, ткань все та же. – Я не хотела этого говорить, но, видно, придется.

Арсений повернулся к ней.

– Не надо, – снова попросил он, но это было все равно, что пытаться остановить руками асфальтовый каток.

Нора покачала головой медленно и непреклонно.

– Нет. Этот разговор состоялся бы, даже если бы Нина была жива. – Она дотронулась до перламутровых бусин на шее. – Видишь ли, Сенечка, Нина собиралась от тебя уйти. У нее появился молодой человек…

Ну вот, главные слова произнесены. Нора остановилась, ожидая негодующего восклицания, но Арсений и не думал возражать. Он не испытывал ничего, кроме огромной душевной усталости.

– Знаю, что ты думаешь сейчас. – Нора театрально воздела руки и произнесла: – «О боже, вот она, женская дружба!» – Опустила руки и покачала головой. – Нет, Сенечка. Мы с Ниной перед вашим отъездом обо всем договорились. Она собиралась сказать тебе сама, а меня просила… – Нора замялась, – смягчить, что ли. – Она перебирала жемчужины, словно четки, глядя ему глаза. – Поверь мне, это чистая правда. Клянусь детьми.

Но Арсению вовсе не нужны были такие страшные клятвы, чтобы ей поверить. Он закрыл глаза и увидел двух женщин, сидящих на диване. Он вдруг понял, что они похожи, как близнецы, – профили ну просто одинаковые! Подруги держались за руки и негромко переговаривались:

– Позаботься о нем, дорогая, я так к нему привязана.

– Не волнуйся, дорогая, Сенечка будет в надежных руках. Желаю тебе счастья. – Чмок‑чмок.

– И я тебе. – Чмок‑чмок.

(«Ни у кого в семье не было такого воображения!»)

Наблюдать, как две преуспевающие дамы устраивают его судьбу, было невыносимо. Арсений открыл глаза.

– Я вам не пудель, – сказал он.

Нора сделала один шаг к нему. Вкрадчивый, подбирающийся, кошачий шаг.

– Сенечка…

– Я вам не пудель! – рявкнул он, тяжело дыша. Сердце кольнула тоненькая иголка. Арсений сморщился, помассировал левую грудь и велел, не глядя на гостью: – Уходи.

– Хорошо, – кротко ответила Нора. – Поговорим, когда ты успокоишься. Я остановилась в соседнем номере. Зайди попозже, ладно?

Она повернулась и пошла к двери. Арсений проводил ее мрачным взглядом исподлобья, а когда дверь за гостьей закрылась, схватил стул и яростно швырнул его в сторону. Быстро оделся и выскочил из номера.