Перевозбужденная личность

Солдаты во время сражения часто оказываются захваченными окружающей средой, быстро, непредсказуемо меняющейся и незнакомой. Солдата бросает туда–сюда. То, что обеспечивало защиту, угрожает со всех сторон. Пули беспорядочно пролетают мимо. Огненные вспышки озаряют небо. Громкие крики, призывы о помощи, стоны раненых и грохот взрывов… Все меняется каждое мгновение. Чтобы уцелеть, выжить в такой сверхвозбуждающей среде, солдат вынужден управлять самыми высокими уровнями своего предела адаптации. Временами его выталкивает за границы этого предела.

Во время Второй мировой войны бородатый солдат Чиндит, сражавшийся в войсках британского генерала Уингейта в тылу линии японской армии в Бирме, как это ни странно, уснул во время шквального пулеметного огня, буквально бушующего вокруг него. Более позднее исследование показало, что этот солдат не только не реагировал на физическое утомление или недостаточный сон, а был сражен чувством сверхмощной апатии[258].

Апатия, сопровождающаяся желанием умереть, действительно столь обычна для партизан, которые проникают сквозь вражеские боевые линии, что английские военные врачи дали этому явлению собственное имя. Они определили его как глубоко проникающую нагрузку. Солдат, который страдал от такой нагрузки, по словам этих врачей, «не способен делать простейшие вещи для самого себя и выглядит как взрослый с интеллектом малого ребенка». Эта смертельная летаргия не ограничивается только партизанскими войсками. Через год после случая с Чиндитом аналогичные симптомы неожиданно возникли у большого количества солдат в войсках союзников, вторгшихся в Нормандию, и английские врачи–исследователи после изучения 5000 несчастных случаев среди английских и американских войск пришли к выводу, что эта странная апатия скорее всего является заключительной стадией сложного процесса психологического коллапса[259][260].

Душевное расстройство часто начиналось с утомления. Затем возникало крайнее волнение, частичное затемнение сознания и нервная раздражительность. Человек становился сверхчувствительным к слабым возбуждениям вокруг него. Малейшее раздражение он сочтет «грязным покушением на свою жизнь». Он выказывает признаки замешательства. Он выглядит неспособным отличить звук вражеского обстрела от других, менее грозных звуков. Он становится напряженным, чего–то опасающимся и яростно вспыльчивым человеком. Его начальство никогда не знает, когда он впадет в бешенство, даже в неистовство в ответ на самое незначительное неудобство.

А затем наступает последняя стадия эмоционального истощения. Солдат теряет всякое желание жить. Он отказывается бороться за собственное спасение, перестает вести себя рационально во время сражения. Он становится, говоря словами Р. Свенка, возглавляющего английские исследования, «тупым, вялым и неповоротливым… духовно и физически заторможенным, захваченным своими мыслями»[261]. Даже его лицо тупо и апатично. Стремление приспособиться к обстановке рухнуло, иссякло. Наступила стадия полного отказа, ухода.

Человек, который ставится в условия сильных изменений и новизны, ведет себя нерационально, явно действуя против своих собственных интересов. Это подтверждается и исследованиями человеческого поведения во время пожара, наводнения, землетрясения и других стихийных бедствий и катастроф. Даже наиболее стойкие и «нормальные», физически здоровые люди могут быть ввергнуты в состояние, когда они не смогут адаптироваться. Зачастую, доведенные до полного замешательства и помрачения рассудка, они не способны принять даже самое элементарное решение.

Так, в работе, посвященной изучению реакции людей на ураганы (торнадо) в Техасе, Г. Е. Мур пишет, что «первой реакцией… может быть полубессознательное замешательство, временами недоверчивое отношение или по меньшей мере отказ признать реальность факта. Это, как нам кажется, совершенно объясняет поведение отдельных людей и групп в г. Вако, когда он был опустошен ураганом в 1953 году… На уровне отдельных людей это объясняло, почему девочка забралась в музыкальный магазин через разбитое окно, спокойно купила пластинку и вышла наружу, хотя стекла здания разбивались порывами ветра и осколки летали по воздуху внутри магазина»[262].

В работе, посвященной урагану в г. Удол в штате Канзас, цитируется домохозяйка, которая рассказала: «Когда это накатилось, мы с мужем тут же оделись, выпрыгнули из окна и бросились бежать. Я не знаю, где мы бежали, но… я не волновалась. Мне просто хотелось бежать»[263]. Классическая картина такого бедствия изображает мать, держащую на руках умершее или раненое дитя, ее застывшее лицо непроницаемо, как будто она совершенно не воспринимает реальность вокруг себя. Иногда она изображается сидящей на ступеньках крыльца своего дома, нежно качая куклу вместо ребенка.

В стихийном бедствии, следовательно, как и во время военных действий, индивиды могут быть психологически подавлены. И снова письменные источники показывают высокий уровень воздействия окружающей среды. Жертва бедствия неожиданно оказывается в ситуации, в которой привычные вещи и связи совершенно изменились. Там, где стоял дом, нет ничего, кроме дымящихся руин. Человек может столкнуться с кабиной самолета, плывущей в потоке наводнения, или с лодкой, парящей в воздухе. Окружающая среда полна изменений и новизны. И снова и снова реакцией будут удивление, замешательство, страх, раздражение и отторжение, переходящие в апатию.

Культурный шок (растерянность при столкновении с чужой культурой) — т. е. глубокая дезориентация, испытываемая путешественником, который без необходимых предварительных приготовлений погружается в чужую культуру, — третий пример нарушения механизма адаптации. Здесь нет явных аналогий с войной или стихийным бедствием. Ситуация может быть совершенно мирной и безопасной. И тем не менее ситуация требует повторяющейся реакции адаптации к новым условиям. Культурный шок, если следовать психологу Свену Лундштедту, — это «форма личной слабой адаптации, которая есть реакция на временную безуспешную попытку приспособиться к новому окружению и людям».

Человек, испытывающий культурный шок, как солдат или жертва стихийного бедствия, усиленно пытается бороться с непривычными и непредсказуемыми вещами, связями и событиями. Его обычный способ действий и обращения с вещами теперь не срабатывает даже при решении таких простых задач, как звонок по телефону. Незнакомое общество меняется для него слишком медленно, для него все ново. Жесты, звуки и другие психологические сигналы обрушиваются на него прежде, чем он может понять их смысл. Чистый опыт приобретает сюрреалистическую окраску. Каждое слово, каждое движение неопределенно.

В такой обстановке утомление возникает быстрее, чем обычно. В связи с этим наш путешественник, столкнувшийся с иной культурой, часто испытывает то, что Лундштедт называет «субъективным чувством потери и ощущением изоляции и одиночества».

Непредсказуемость, возникающая от новизны, подрывает его ощущение реальности. А он страстно стремится, как отмечает профессор Лундштедт, «в такую окружающую среду, в которой полное удовлетворение его основных психологических и физических потребностей будет предсказуемо и полностью определено». Он становится «страстно желающим, смущенным и часто впадающим в апатию». И Лундштедт заключает, что «культурный шок может рассматриваться как стрессовая реакция на потерю эмоциональности и интеллектуальности»[264].

Тяжело читать эти (и многие другие) отчеты о нарушениях в поведении под действием различных стрессовых ситуаций — появляется острое желание понять их сходство. Пока мы уверены, конечно, в разнице между солдатом в сражении, жертвой стихийного бедствия и путешественником в иную культурную среду. Все три случая связаны с большой скоростью изменения, высоким уровнем новизны или с обоими этими факторами. Во всех трех случаях требуется быстрая и многократная адаптация к непредсказуемым раздражителям. И можно провести параллель между всеми тремя видами реакции с точки зрения их ответа на сверхвозбуждение.

Первое: исследования засвидетельствовали смущение, потерю ориентации, искаженное восприятие реальности. Второе: проявления усталости, страха, напряженности и предельной возбудимости (раздражительности) одинаковы. И третье: во всех случаях есть точка, после которой нет обратного хода, — точка апатии и потери эмоциональности.

Короче, имеющиеся в нашем распоряжении данные свидетельствуют: сверхвозбуждение может привести к странному и неадаптивному поведению.