Королева и невольница 5 page

— Вернись и скажи Жемчужине, что я принял доклад. Сейчас буду у ворот.

— Есть, господин!

Солдат вышел. Охегенед повернулся к служанке:

— Я сам оденусь. Найди или вели найти ее благородие К. Н. Васаневу. Дневальных гвардейцев ко мне.

— Есть, господин.

Невольница была приучена к военным порядкам, и следовало полагать, что, искупав коменданта, она сказала бы, вытянувшись в струнку: «Докладываю, ваше благородие: ты чист!»

Оставив полотенца там, где стояла, она повернулась и направилась к двери. Спал ли он с ней? Если да, то наверняка она говорила: «Любовный акт завершен, ваше благородие! Приступаю к отходу ко сну!»

Дневальные гвардейцы дежурили в коридоре у дверей в комнаты командира. Невольница вышла, солдаты вошли.

— К личной страже королевы. Скажи: она пришла. Пусть передадут ее королевскому высочеству.

— Есть, господин.

Солдат вышел.

— К дежурному офицеру, — сказал его товарищу Охегенед. — Восемь человек в боевом снаряжении. Не парадном! — подчеркнул он, поскольку разные почетные эскорты были во дворце делом обычным; в серьезном деле следовало исключить любые ошибки и недоразумения. — Пусть ждут у главных дверей.

— Есть, господин!

Комендант оделся, набросил сине-зеленый мундир с вышитыми дубовыми листьями и красной королевской короной, подвесил к поясу меч и направился по коридору к лестнице. Он жил в восточном крыле, невысоко, на втором этаже. Охегенед сбежал по широким ступеням, почти не замечая уступающих ему дорогу слуг, каких-то домочадцев и гостей или просителей… Богато украшенный мундир офицера королевской гвардии производил впечатление на каждого, даже на дикаря из провинции, не знавшего в лицо коменданта Охегенеда. Старый вояка направился к выходу, куда уже бежали с другой стороны вооруженные солдаты.

Старому громбелардцу предстояло выполнить самое отвратительное задание из всех, что ему когда-либо поручали.

Не веря собственным ушам и даже недоуменно улыбаясь — что могло сойти за наглость и дерзость, поскольку к нему обращалась сама королева, — он недавно выслушал историю о заговоре, в котором якобы могла участвовать… Хайна. Когда речь шла о прислуге королевы, Охегенед готов был отнестись серьезно к чему угодно — но не к подобной чуши. В душе он поклялся в одном: если в этих безумных, пусть даже королевских, бреднях есть хоть крупица правды, он покинет службу и уедет из Дартана раз и навсегда. Если Хайна могла выступить против королевы, это означало, что точно так же может поступить любой. Он сам, его гвардейцы, Йокес и его отряды… Все, вообще все. Охегенед не смог бы существовать в таком мире, где под ногами не было даже малейшего кусочка твердой почвы. Ему требовался хотя бы один человек, которому он мог доверять.

Хайна могла бы предать королеву?

Если бы это подтвердилось, Охегенед не смог бы больше поверить никому. Никому! Даже самому себе. Ибо в Хайне он был уверен больше, чем в себе, — она не напивалась. Никогда.

Однако Черная Жемчужина только что вернулась во дворец, хотя должна была отсутствовать еще по крайней мере несколько, а то и полтора десятка недель. Королева предупредила его о такой возможности, а это означало, что в невероятных известиях, которые она получила (от кого? из каких источников?), что-то все же было правдой.

Теперь ему предстояло заманить Жемчужину к себе, окружить вооруженной стражей и отдать Васаневе — после чего никогда больше не смотреть Хайне прямо в глаза. Ибо дело было даже не в том, что по приказу королевы он должен был ее арестовать. — Хайна знала, что такое приказ. Охегенед должен был делать вид, будто ничего не знает и радуется ее возвращению. Он сто раз предпочел бы встать перед ней и сразу сказать: «Тебя подозревают в участии в заговоре, Жемчужина, и тебе придется идти со мной».

— В мои комнаты, — коротко приказал он, обращаясь к командиру вооруженных как на войну гвардейцев. — Ждать распоряжений во второй комнате.

— Есть, господин.

Охегенед вышел во двор.

Отсюда уносили пустые носилки, из которых наверняка только что вышел какой-то приглашенный на вечер гость или просто возвращающийся домой придворный. Трое спрашивали о чем-то охранявшего ворота стражника. Он ответил, после чего показал направление. Поблагодарив, они пошли по хорошо освещенной улице вдоль дворцовой стены. Комендант стражи остановился у ворот и огляделся вокруг. В свете больших масляных факелов он заметил одинокую фигуру на другой стороне улицы, в тени здания с остроконечной крышей, и направился к ней.

Она шагнула ему навстречу.

— Ни о чем не спрашивай, — сказала она и дотронулась до шелковой ткани на лице, словно проверяя, на месте ли она. — Проведи меня во дворец, мне нужно увидеться с королевой.

— Что ты тут делаешь, Жемчужина? Ты должна быть в Громбеларде.

— Да. Но из тех, кто туда отправился, в живых осталась только я. Проведи меня. Я не могу это снять, — сказала она, снова касаясь закрывающего лицо шелка.

— Почему?

— Потому что не могу.

Помолчав, она добавила:

— Хорошо, дай руку… Ну, дай.

Она взяла его за руку и просунула за вуаль. Он коснулся пальцами ее щеки.

— Не будем пока об этом, — очень тихо проговорила она.

Не зная, что ответить, он сглотнул слюну.

— Что случилось? — наконец спросил он. — Расскажи мне, что произошло. Вы сражались?

— Да, но это неважно. Больше я ничего тебе сейчас не скажу, потому что не могу. Не могу. Проведи меня во дворец.

Она сама помогла ему исполнить отвратительную миссию. У нее была какая-то тайна, она не хотела о чем-то говорить. Значит, и у него могли быть какие-то тайны.

— Если так, — сказал он, — то идем.

Они направились к воротам.

— Все в порядке, — сказал он стражникам.

— Так точно, господин.

Вместе с Черной Жемчужиной они пересекли двор и вошли во дворец.

Кто-то когда-то сказал, что это проклятый дом. Кто знает, был он прав или нет… Так или иначе, это была неудачная постройка. Изначально задуманная как красивая, она выглядела таковой лишь снаружи. Что-то получилось совершенно не так, где-то сделали ошибку, вернее, много ошибок… Высокие потолки должны давать ощущение свободы и пространства; вместо этого — недосягаемые, неотчетливые, слишком плавно переходящие в стены — они вызывали чувство подавленности, уныния. В коридорах плохо распространялся свет, а по странно спланированным лестницам было столь же трудно подняться, как и спуститься, — из-за низких, зато чрезмерно широких ступеней, слишком узких, чтобы сделать два шага, но слишком широких для одного, из-за чего по ним мог нормально перемещаться только карлик или великан, все остальные неуклюже карабкались, топтались… Почти любая мелочь во дворце была не такой, как надо. Даже узоры на полу утомляли взгляд. Впрочем, возможно, все это было следствием чрезмерного количества недостатков; может быть, каждое из этих ошибочных архитектурных и декоративных решений в другом доме вносило бы приятное разнообразие… Однако, собранные в одном месте, все они лишь неизмеримо затрудняли жизнь, доставляя множество неприятностей.

Охегенед шел по узорчатому полу, ведя за собой Хайну.

Все ее здесь знали. Маска мало чем могла помочь, поскольку любой солдат и любой домочадец сто раз видел ровно уложенные вокруг головы каштановые волосы королевской Черной Жемчужины, знал ее стройную фигуру и походку… Но скромная одежда на ней сбивала домочадцев и прислугу с толку. Ее доводилось видеть в богатых платьях или же иногда почти голой — поскольку развевающиеся домашние халатики Жемчужин, разрезанные со всех сторон, застегнутые на цепочки и изящные брошки, мало что скрывали; иногда же она носила кольчугу и стянутый поясом военный мундир… Кто-то остановился, оглядываясь на странную горожанку с шелковой вуалью на лице, ибо мог поклясться, что уже когда-то… где-то… В группе стоящих у стены людей стихли разговоры; чуть дальше двое мужчин, хмуря брови, смотрели на спутницу коменданта Охегенеда.

— Куда ты меня ведешь? — спросила она.

— Сперва к себе, — коротко ответил он. — К королеве ты сейчас не попадешь.

— Почему?

Они уже поднялись на второй этаж. Комендант не ответил, ускоряя шаг.

— Почему, Охегенед?

— Сейчас она… не принимает, — бросил он через плечо.

Он ошибся. Для командира дворцовой стражи и личной телохранительницы со статусом второй Жемчужины королева была доступна всегда и везде. Мгновение спустя он сам понял, что ошибся… Он оглянулся, но ее уже не было. Она бежала по коридору обратно к лестнице.

— Стража! — крикнул он. — Задержать ее!

В главной части здания было полно алебардщиков, в крыльях чуть меньше. Но у лестницы стояли посты. Солдаты бросились к убегающей. Какие-то дворцовые невольники отскочили к стене, но не слишком быстро; оттолкнув их, уже мчался алебардщик с другого поста, за ним следующий. Дворцовая стража была расставлена таким образом, чтобы каждый стражник видел двух ближайших товарищей.

Горожанка в маске остановилась, поняв, что сейчас ее схватят — или она погибнет. Это не были головорезы, которых она могла на берегу моря насаживать на копье; она знала солдат, которые сейчас бежали к ней. С голыми руками она могла противостоять одному, может быть, двоим. Но эти люди, охранявшие дом той, кто придавал смысл их существованию, вообще не умели шутить. Она сама их этому учила. Каждый готов был, не раздумывая, броситься на вражеский меч, лишь бы успеть воткнуть свой туда, куда нужно.

Вместо того чтобы бежать дальше к лестнице, она бросилась в сторону, всем своим весом ударившись о застывшего на месте придворного, который отлетел назад, разбив головой стекло в большом окне. Увидев бегущих к ней с оружием в руках гвардейцев, она прыгнула в окно, выдавив плечом свинцовую раму, в которой торчали зубчатые остатки стекла, и вывалилась наружу. Для нее это могло закончиться очень плохо, поскольку второй этаж, находившийся над стародартанским первым, отделяло от земли солидное расстояние. Черная Жемчужина приземлилась в диком саду за домом, к счастью не наткнувшись на сосновый сук и не сломав кости в неглубоком песчаном овраге, о край которого она ударилась ребрами, поранившись о торчавший из земли корень. Вскочив, она побежала в глубь леска. На мгновение остановившись, она разорвала юбку, чтобы та не стесняла движений. Из освещенных окон дворца сломя голову, но нисколько не колеблясь выскакивали следом за ней дворцовые стражники. Кто-то кричал, призывая стражу снаружи — даже сад за домом королевы всегда патрулировали гвардейцы.

Хайна наткнулась на них столь неожиданно, что на этот раз убежать уже не могла. С разгону ударив всем телом, она сбила с ног первого гвардейца, перекатилась по земле и встала, держа в руках вырванную у противника алебарду. Размахнувшись, она подсекла колени второму солдату, не теряя ни равновесия, ни ориентации. Точно так же она подрезала ноги и третьему, но тот, кого она опрокинула в самом начале, встал с мечом в руке, бросился вперед и умер, получив удар краем лезвия в горло.

Она не умела сражаться «понарошку».

Ее потрясла смерть солдата. Своего… Верного и отважного.

Судорожно вздохнув, она едва не расплакалась.

Бросив алебарду, она вырвала меч из мертвой руки и побежала дальше, оставив позади двух раненых и убитого.

Стена вокруг сада была слишком высока и недоступна без помощи веревки. Среди деревьев виднелись освещенные окна дворца. Деревья и заросли доходили до самых стен обоих крыльев здания, но от центральной части их отделяло пустое пространство. Двери дворца, ведшие в «лес», охраняла стража.

Хайна знала в леске каждый куст; спрятаться здесь было негде. В любой момент из дворца могли выбежать несколько десятков солдат, присоединившись к тем, что уже нашли стонущих товарищей из патруля. А потом будет лишь недолгая охота — и окруженная у стены дичь.

Она попыталась пробраться к западному крылу — и увидела открытое окно.

Свет в нем был не столь ярким, как в большинстве остальных. В комнате мерцало несколько свечей, превращавших темноту в желто-коричневый полумрак.

Открытое окно — в главной части здания… По другую сторону открытого пространства. Высоко над землей, выше головы.

Куда смотрели охранявшие двери дворца стражники? В сторону восточного крыла, откуда доносились крики бегающих по саду солдат?

Она переместилась на самый край леска, по большой дуге швырнула меч над кронами деревьев, в расчете на то, что он упадет где-то возле стены, и, не дожидаясь, пока он зазвенит о сучья, побежала. Разогнавшись, она выскочила на освещенное пространство, словно серна, в мгновение ока пересекла его, оттолкнулась от земли и прыгнула руками и головой вперед.

Никто не крикнул, никто ее не заметил. Беглянку не искали в падающем из окон дворца свете, на открытом пространстве, там, где ей негде было спрятаться.

Из широко открытых дверей в сад выбегали алебардщики гвардии.

Стоя у стены — иначе пламя свечей отбросило бы на окно ее тень. — Хайна осторожно и медленно прикрыла створку окна, через которое прыгнула в комнату. Кроме того, на стену… можно было опереться спиной. Кратковременное усилие очень утомило Жемчужину. Несмотря на целительное действие отвратительных эликсиров, которыми ее смазывали и кормили, она была еще слаба.

У нее дрожали колени и руки.

Она узнала комнату, в которой оказалась, и точно так же узнала человека, который в нее вошел.

Он ее не заметил.

Закрыв дверь, он повернулся и удивленно вскрикнул, когда она бросилась ему в ноги.

— Ничего не говори, ваше высочество. Не выдавай меня, — попросила она.

Онемев от удивления, он несколько мгновений не мог произнести ни слова.

— Это ты, Жемчужина? — наконец спросил он.

— Да, ваше королевское высочество.

— Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попала? Разве ты не должна быть в Громбеларде? — беспорядочно спрашивал он. — Но сперва встань! Что ты вытворяешь?

— Стою на коленях. Потому что мне нужна помощь. Никто не может меня здесь найти… а я не хочу поднимать руку на ваше королевское высочество.

— Поднимать руку?

— Меня ищут солдаты дворцовой стражи.

— Твои собственные солдаты?

— Это солдаты королевы, не мои.

— Что ты натворила? И я уже сказал — встань.

— Нет, ваше высочество, пока ты не пообещаешь, что позволишь мне спрятаться под кроватью, если кто-то постучит в эту дверь.

— Если таково условие, то обещаю, — сказал он. — Но поскольку кровати здесь нет, придется перейти в мою спальню. Туда наверняка никто не войдет, так как в ней нет дверей в коридор. Самое большее могла бы войти королева… но двери, соединяющие наши спальни, открываются очень редко. О чем ты, увы, знаешь.

Он поднял ее с колен и подтолкнул к входу в другую комнату.

Занавеси на окнах были задернуты. На столе рядом с кроватью стоял канделябр с пятью свечами. Князь поочередно зажег их от одной, взятой из дневной комнаты. Совершенно машинально она удостоверилась, что на занавеси не падает ее тень. Некоторое время они молчали, из-за чего ушей супруга королевы достигли крики бегающих по саду солдат.

— Это из-за тебя весь этот шум? — спросил он.

— Да.

— Что ты натворила?

— Я выполняю… тайную миссию по поручению королевы, — сказала она. — Все думают, что я в Громбеларде, и никто не может знать, что я вернулась в Роллайну. Никто, даже комендант Охегенед. Я пыталась тайно проникнуть во дворец…

— В такой одежде? И с маской на лице?

— Другой одежды у меня не было… А маска… Я убила солдата в саду. Теперь меня ищут.

— Убила солдата?

— Да.

— Но ведь даже если тебя поймают, тебе ничего не грозит!

— Да, но моя миссия… провалится, ваше королевское высочество. А я еще ее не закончила.

Князь Авенор молчал. Он понятия не имел, о какой миссии говорит Черная Жемчужина, не знал, что происходит во дворце, какие ведутся игры и интриги… Он никогда ничего не знал. Ни о чем.

Зато Хайна знала, что супруг королевы ничего ни о чем не знает… Ему последнему сообщат, что сегодня ужин будет подан раньше, и он, придя к столу, увидит встающих с кресел сытых гостей, обменивающихся шуточками с ее королевским высочеством, так и брызжущей хорошим настроением. А потом либо решит в одиночестве доесть холодные остатки, либо просто пойдет спать. Голодный.

Он сидел на кровати, глядя на стоящую перед ним невольницу.

— Пока что тебе ничто не угрожает. Можешь снять вуаль с лица, это неудобно, — сказал он, просто чтобы хоть что-то сказать. — Мне нравится твоя улыбка, прекрасная Жемчужина.

— Но ты ее больше никогда не увидишь, господин.

— Что это значит?

— Ничего, ваше высочество… Могу я остаться здесь, пока все не успокоится? Ты никому обо мне не скажешь?

— Даже королеве? Я мог бы… наверное, мог бы сделать так, чтобы она сюда пришла.

— Наверное, да, ваше высочество. А может, и нет.

— Я могу хотя бы попытаться.

— Лучше не стоит.

Что он мог ответить? Жемчужина прекрасно знала, что говорит. Князь Зайчик — и доверительный шепот, интриги? Ее королевское высочество Эзена готова была повернуться к нему, окинуть удивленным взглядом, после чего громко, чтобы все слышали, сказать:

«А что это еще за шепот, ваше королевское высочество? У нас что, есть какие-то тайны? От кого? От наших ближайших домочадцев?»

И тогда он стоял бы в тишине, среди пятидесяти «ближайших домочадцев», которые выжидающе смотрели бы на него, пытаясь сдержать улыбки.

— Я предпочла бы подождать, пока ее королевское высочество не останется одна в своей спальне. Если бы ты даже смог вызвать ее сюда, то… лучше, чтобы никто не знал, ваше королевское высочество, что ты вообще меня сегодня видел. Лучше для меня, для тебя, для королевы… Для всех, ваше высочество.

Было совершенно ясно, что Черная Жемчужина права.

— Хорошо, Хайна. Согласен. Но сейчас мне хотелось бы знать, что ты имела в виду насчет улыбки. — Армектанский князь, хоть и мало что знал, отнюдь не был глупцом и умел чувствовать важность момента. — Почему же ты не будешь больше улыбаться?

Какое-то время она молчала. Но ясно было, что на этот раз тему сменить не удастся. Супругу королевы показалось, что прекрасные глаза, видневшиеся сквозь отверстия в шелковой ткани, погасли.

— Почему не буду больше улыбаться? По многим разным причинам, но первая такова, что мне просто нечем, ваше высочество, — медленно проговорила она, пытаясь владеть собственным голосом, но ей это удалось не до конца. — От моего лица осталось только то, что ты видишь… Глаза, князь. У меня больше нет щек, подбородка… — Недоговорив, она глубоко вздохнула и слегка невнятно закончила: — Там только шрамы, рубцы… уродство…

Подняв руку, она двумя короткими движениями собрала слезы с нижних ресниц, впитавшиеся в черный шелк. Авенор потрясенно молчал.

— Не проси меня показать, — попросила она. — Запомни меня такой, какой… какая я была…

Она снова не договорила.

— Ты что, с ума сошла, девочка? Не могу поверить… — прошептал он, глядя на мягкий шелк черной маски. — Что ты говоришь, Хайна? Тебя ранили в каком-то сражении? Но ведь есть прекрасные заживляющие бальзамы, какие-то мази… Королева позовет лучших медиков королевства, может, даже самых лучших в Шерере! Все это заживет, а несколько небольших шрамов на лице воительницы… если даже они не исчезнут до конца…

Он наверняка говорил то, что думал. Для армектанца военная памятка на лице — даже на лице женщины — редко была чем-то отталкивающим. Даже напротив — достойный похвалы шрам позволял увидеть красоту во всей ее полноте, примерно как… пробивающаяся на мужском лице щетина… Свежие мальчишеские щеки наверняка были красивы, но щеки мужчины, пусть и шершавые, потемневшие, свидетельствовали о зрелой красоте. И точно так же — военные отметины. Смотревшая на поля сражений армектанская Арилора — госпожа война, но также и госпожа смерти — не отличалась гладким лицом. Гладких лиц не имели даже статуи воинов и воительниц, охранявшие ворота императорского дворца в Кирлане.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, ваше высочество, — сказала она уже спокойнее. — Спасибо тебе… но не будем больше об этом.

В соседней комнате открылась дверь. Чей-то женский голос спросил:

— Ваше королевское высочество?

Авенор молча показал Хайне на кровать, на которой сидел. Она тут же легла на пол и ловко под нее заползла.

— Ваше королевское высочество? — снова послышался голос.

— Я тут, — ответил тот, выходя с маленьким дорожным свитком в руке в дневную комнату; многие армектанские произведения публиковались именно в таком виде, легком и удобном для употребления. — Зачитался… В чем дело?

— Солдаты кого-то ищут, — объяснила служанка, показывая на несколько вооруженных людей в коридоре.

— Да? А кого?

— Ваше королевское высочество, — сказал командовавший гвардейцами офицер. — Никто тут не пробегал? По коридору или…

— Или из моей спальни в дневную комнату и обратно? — слегка язвительно спросил Авенор. — Нет, никто тут не пробегая. А кто должен бегать по личным покоям королевы Дартана и ее мужа?

— Никто не должен, — вежливо согласился офицер. — Если, однако, ваше королевское высочество заметит кого-то, кто делает что-то, чего здесь делать не должен… Или хотя бы странно одет…

— Не понимаю ничего из того, что ты говоришь, ваше благородие, — раздраженно сказал Авенор, поднимая частично развернутый свиток, на котором виднелись ровные строчки какой-то армектанской поэмы. — Что значит «странно одет»? Кого вы ищете?

— Этого я не могу сказать, ваше королевское высочество, — все так же вежливо, хотя и слегка неохотно ответил офицер, знавший, что и кому говорить можно, а чего точно нельзя. — Если случится что-то необычное, от имени королевы прошу ваше высочество послать к нам невольницу.

— У меня только одна невольница, — скорее со спокойным упреком, чем с недовольством сказал князь Авенор. — Если я ее к вам пошлю, побыстрее пришлите ее обратно, а то я останусь вообще без прислуги.

— Это уже меня не касается, господин, — закончил разговор гвардеец, явно не обладавший ни чувством юмора, ни чувством такта. — Разрешите идти, ваше королевское высочество?

— Да, солдат, — ответил Авенор.

Стражники ушли.

— Пусть никто не морочит мне голову, — сказал он примерной служанке, которая еще недавно даже не знала, у себя ли ее господин. — Хочу перед сном спокойно почитать.

— Да, ваше высочество.

— Спасибо.

— Сегодня ночью я буду вашему высочеству нужна?

— Нет. — На этот раз Авенор не стал добавлять «спасибо». — Я просил меня об этом не спрашивать.

В Дартане, как и в Армекте, невольники имели статус предметов, служивших владельцу для любых целей. В Армекте особенно не видели разницы между, скажем, едой и удовлетворением женских или мужских «потребностей»… Так уж устроен человек, рассуждали сыновья и дочери равнин. Любовные утехи любовников или супругов — одно дело, ежедневные потребности — совсем другое; любовь и плотские дела можно было соединять, но путать их не следовало. Супружеская измена? Да, но не с предметом же или слугой… В Дартане, возможно, отсутствовали глубокие обоснования (невольника считали предметом, и не более того), но все остальное выглядело примерно так же, и во всем Шерере только гаррийцы могли считать аморальным подобное обслуживание господина или госпожи невольниками. Его королевское высочество Авенор определенно гаррийцем не был, однако не пользовался услугами невольницы, хотя, будучи здоровым и еще не старым мужчиной, несомненно в таковых нуждался. Проблема заключалась в том, что невольники, как и предметы, могли быть разными… Армектанский князь, которого ночью обслуживали с тем же старанием и уважением, что и днем, отказался от «услуг» безразличной и холодной фигуры, имевшей облик женщины, которую ему пришлось бы, вероятно, переворачивать с боку на бок или вынуждать к тому приказами (неприличное солдатское словцо казалось ему единственно удачным, поскольку в самый раз подходило для доски). Он был привезенным из чужого края господином, от которого ничего не зависело, а слуга если уж за что-то по-настоящему и ненавидел господина, то именно за это. За ничтожность. Ибо невольник, принадлежавший «никому», был ничем. В то время как невольница королевы — второй королевой Дартана.

Возможно, именно такие мысли бродили в голове у князя Зайчика, когда он вернулся в спальню, поскольку могло показаться, что он забыл о прятавшейся под кроватью воительнице. Сев в кресло у стены и неподвижно глядя перед собой, он медленно вертел в руках свиток с «Двумя строфами о море Эниветты», а огоньки горящих в канделябре свечей сливались у него перед глазами. Он был господином, которому приходилось обманывать собственную прислугу, в то время как самый ничтожный дартанский провинциал мог доверить своим невольникам любой секрет. Разве что… разве что у него тоже была жена.

— Ваше высочество, — тихо сказала Хайна. — Спасибо.

Он сделал неопределенный жест рукой и пожал плечами.

— Не за что, — ответил он с такой неподдельной горечью, что она не смогла даже сделать вид, будто ее не заметила. — Благодаря тебе я смог сегодня совершить доблестный поступок: геройски обманул солдата и невольницу-служанку… Хо-хо! — пробормотал он. — Если об этом узнают, где надо… Сама оцени, какой я неустрашимый.

— Ваше высочество… Ведь все это неправда.

— Неправда, Хайна? Ты выполняешь важную миссию для королевы, может, завтра по твоему приказу тысяча тяжеловооруженных воинов отправятся на другой конец края, чтобы предать огню владения какого-нибудь нелояльного вассала твоей госпожи. Ты скажешь: «Этому жить, этому висеть». Королева увидится с тобой, когда ты вернешься, и спросит: «Ну что, Жемчужина? Все сделала?», а ты ей ответишь: «Да, Эзена». Она даже не спросит, как именно ты все сделала. Может, потом, при каком-нибудь случае. И погрозит тебе пальцем: «Ну, пожалуй, ты немножко перестаралась…» Ты ее копия, та копия, которая занимается кознями против нелояльных вассалов и прочими подобными делами. Ты мне говоришь: «Все это неправда». Кому ты это говоришь, Жемчужина? Князю Зайчику? У меня была мечта, что, возможно… я помирю Дартан с Армектом. Обращусь к сестре и к жене. Отец… мой прекрасный и мудрый отец, может быть, тоже на это рассчитывал. Может, и теперь рассчитывает? Не знаю. Если так, то повторю: он прекрасный… но насчет мудрости уже добавлять не стану.

Неожиданно ему стало стыдно, поскольку до него дошло, что он обращается со своими наивными сетованиями к девушке, которую ищут вооруженные стражники, которая выполняет какое-то очень важное задание и, что еще хуже, которую недавно изуродовали и изувечили, возможно, навек, необратимо. Симпатичная двадцатипятилетняя Черная Жемчужина, всегда улыбающаяся, находящая для каждого время и доброе слово. Единственное в этом дворце существо, которое счастливо оттого, что живет, и не имеет никаких иных желаний, кроме того, чтобы никогда не стало хуже… Неужели у нее отобрали эту мечту?

— Прости меня, Хайна, — сказал он. — Старого дурака.

Все так же сидя в кресле, он взял ее за руку и поцеловал пальцы.

Неожиданно, медленно и чуть колеблясь, она прикрыла ему рукой щеку. И он почувствовал, как другая рука обнимает его за голову, мягко прижимая ее к теплому и вместе с тем твердому животу.

— Обещай, князь, что не коснешься моей маски, — очень тихо проговорила она. — Обещаешь? Если да, то… то…

Она не договорила.

Встав с кресла, он с сильно бьющимся сердцем обнял девушку и прижал к себе, мягко целуя в каштановые волосы. Она облегченно опустила голову ему на плечо.

— Если бы я могла полюбить… — говорила она, — я хотела бы иметь мужчину столь же благородного, как и ты. Я не могу… но все же попытайся что-то во мне спасти, что еще осталось… Прямо сейчас… хорошо? Может, сумеешь. Потому что если не сумеешь… то уже, наверное, в самом деле никто…

Он ощутил дрожь подбородка на плече и горячую капельку на шее. Черная Жемчужина расплакалась.

Узкий и уютный коридор, соединявший личные покои королевской четы и несколько других комнат, которые занимали самые доверенные и выше всего стоявшие в иерархии слуги, в эту ночь патрулировали солдаты дворцовой стражи. Почти никто не имел сюда доступа, поскольку домочадцы и придворные королевы жили в боковых крыльях.

Ее королевское высочество не отличалась капризным нравом, хотя раз в несколько месяцев выпадало два-три дня, когда она готова была кричать на каждого. Причина дурного настроения королевы обычно заключалась в бездействии — когда она чего-то ждала и никаким образом не могла ускорить ход событий. Тогда она бывала невыносима. Однако, как правило, она могла считаться образцом понимающей и доброй госпожи, решительной, но никогда не злой. Все ее приказы надлежало безусловно исполнять, но если — воистину, крайне редко — кто-то из прислуги или домочадцев заслуживал в ее глазах суровой кары, обычно она обходилась выговором или всего лишь упреком. Если бы не дисциплина, которую навела во дворце Черная Жемчужина, солдаты могли бы дремать на посту. Разбудив опирающегося о стену стражника, королева наверняка бы лишь сказала: «Ну, знаешь ли…»

Охегенед и Васанева испытали на себе весь ее гнев.

«Глупец и неудачница, — сказала Эзена. — Охегенед!»

Старый вояка шагнул вперед и получил по морде так, что аж голова дернулась назад. Королева была женщиной подходящего роста, здоровой и попросту сильной.

«А ты ко мне даже не приближайся, — предупредила она кошку, — ибо я тебя так пну, что к стене отлетишь. Если хоть что-то — слышите, хоть что-то? — случится сегодня ночью, птица в парке крикнет громче обычного, Анесса чихнет, а я… не знаю… найду в постели криво уложенную подушку… Вы за это ответите. Оба. Глупец и неудачница, — повторила она. — А теперь уходите».