Последняя должность

Ольга Константиновна Чехова была задержана сотрудниками контрразведки СМЕРШ 1‑го Белорусского фронта 27 апреля 1945 года, когда в Берлине еще шли бои. Первым ее допросил полковник Шкурин. Только потом из Познани ее доставили на военном самолете в Москву. В столице она содержалась инкогнито на квартире, хозяйкой которой была жена пропавшего без вести офицера. Специально для нее были обставлены две комнаты. Сама хозяйка с детьми ютилась на кухне. Ольге Константиновне офицеры СМЕРШа в штатском приносят книги, играют с ней в шахматы, ежедневно привозят продукты. Звонки, встречи с родственниками и знакомыми категорически запрещены. Время от времени ее везут на допросы. С ней вежливо беседуют в скромно обставленной комнате несколько офицеров. Беседуют о литературе, музыке, театре, кино… О личных контактах с Гитлером, самым близким его окружением: «Делал ли какие‑то заметки Геббельс во время театральных репетиций, диктовал ли свои законы кинематографу, с каких пор наметилось соперничество между Герингом и Геббельсом в культурной жизни Берлина, каково личное впечатление от Гитлера, Геринга, Геббельса и Муссолини, что известно о Бормане.

Из справки 4‑го отдела ГУ KP СМЕРШ:

«Будучи в Москве, Чехова подробно опрашивалась о ее связях с фашистскими руководителями Германии. В своем объяснении Чехова подтвердила, что неоднократно бывала в качестве гостьи на приемах в министерстве пропаганды Германии и встречалась с Гитлером, Геббельсом, Герингом, Риббентропом и другими.

Однако, как указывала Чехова, приемы носили только официальный характер, на них бывали дипломаты, ученые, литераторы, актеры. Чехова объяснила, что в Германии многие из зависти к ней как знаменитости, или из желания скомпрометировать ее в глазах русских могут сделать заявление о наличии у нее близких отношений с Гитлером или кем‑либо другим из его окружения, однако таких связей у нее с этими лицами не было.

Оперативному работнику СМЕРШа, проживавшему вместе с Чеховой в квартире под видом сотрудницы «Интуриста», Чехова также заявила, что в Германии ее будут стараться оклеветать».

Беседовал со знаменитостью, конечно же, и сам генерал‑полковник Абакумов. Как легко выяснят контрразведчики, актриса вела дневник на немецком языке, который тщательно прятала в комнате. Его, естественно, изъяли и просмотрели, но ничего серьезного не нашли. В дневнике Чехова записывала свои впечатления от пребывания в Москве:

«С 1‑го мая я нахожусь в запертой комнате. Для чего? Я кажусь игрушкой, которую нашли на дороге и подобрали, но никто не знает, что с ней теперь делать. Играть нет времени, но бросить не хочется. Неутешителен вид из окна на фабрику с разбитыми стеклами. За что я страдаю?»

На следующий день:

«Сегодня ночью я должна, наконец, ехать в третий раз к генерал‑полковнику «X». У меня такое впечатление, что он не знает, что со мной делать. Меня доставили сюда по политическим «подозрениям». Я в этом уверена. Как это комично!»

Через два дня: «В два часа ночи была у генерал‑полковника. В три часа ночи поехали по тихой Москве и направились за город… Сказочно красиво. Сообщили также, что мне неоднократно делали пластические операции, а я это скрываю. Зачем ведутся эти интриги?»

«Меня здесь балуют и выполняют все мои желания. Прислали лучшего парикмахера, вино, продукты: икру, лимоны… Достаточно было одного моего намека, что Оля, оставшаяся в Берлине, может быть нуждается в продуктах, как это уже урегулировали. У меня есть радиоприемник, цветы, духи, лучшие книги».

Кто знает, что испытывал великий поклонник женщин Виктор Семенович, встречаясь с Чеховой? Кто знает, что могло произойти между ними во время редких встреч? Но то, что у них сложились какие‑то особые отношения, – факт бесспорный.

«Ее здесь называют женщиной, которая изобрела вечную молодость», – напишет в октябре 1949 года Ада Книппер «тете Оле». И там же: «… красива, молода, лет на 35 не больше».

Юная Ольга с детства поражала окружающих красотой, умом и самообладанием…

Она с детства мечтала о карьере актрисы и страстно увлекалась театром.

«Книпперы – обрусевшие немцы, издавна жили в России, – рассказывает Б. Хандрос. – Отец Ольги Константин Леонардович, талантливый инженер, строил Закавказскую железную дорогу, пробивал туннели… У Ольги с детства два родных языка – русский и немецкий. Владела французским и итальянским. Образование – классическое русское. До 17 лет она жила с родителями то на Кавказе, то в Петрограде. В канун Первой мировой войны ее направили в Москву к любимой «тете Оле». Там и увидел юную красавицу Михаил Чехов, племянник писателя (потом его назовут «вторым гением в семье Чеховых»), тогда актер знаменитого Художественного театра. Вспыхнувший роман развивался бурно и вскоре завершился тайным венчанием молодых в деревенской церквушке под Москвой. Это вызвало шок у всей родни. Недосмотревшая за племянницей Ольга Леонардовна тут же примчалась к молодоженам и «с истерикой и обмороками на лестнице перед дверью квартиры требовала, чтобы Оля сейчас же вернулась к ней». Но увещевания, слезы родителей не помогли…

Свое первое замужество, которое оказалось недолгим и не очень счастливым, Ольга Чехова назовет «сумасбродством, за которое впоследствии пришлось долго расплачиваться». Однако именно оно, введя ее в мир Художественного театра, в круг друзей Михаила, подарив ей дочь, наконец, наградив звонкой фамилией, во многом определило ее дальнейшую жизнь. Последовала череда мимолетных увлечений, романов, браков… От Михаила Чехова ушла с неким Фридрихом Яроши, бывшим австро‑венгерским военным, красавцем‑обольстителем и авантюристом. Вышла за него замуж, и в январе 1921 года уехала с ним в Германию. В Берлине Ольга Константиновна, вскоре расставшись со вторым мужем, начинает с нуля… Настойчивость и целеустремленность, красивое, бесстрастное, непроницаемое лицо, таящее в себе постоянную загадку, редкая трудоспособность… сотворили чудо. В «маленьких театриках» и на большой сцене играла по‑немецки русские пьесы. Пришла известность… Но настоящая известность приходит к ней в кино: «Маскарад», «Ханнерль и ее любовник», «Красивые орхидеи». Знаменитый в свое время фильм «Мулен Руж» (1929 год) с Ольгой Чеховой в главной роли обошел экраны мира.

Слава, баснословные гонорары… В Голливуде ее наперебой приглашают такие знаменитости, как Дуглас, Фербэнкс, Гарольд Ллойд, Адольф Манжу. С Чарли Чаплиным она грызла семечки. Король смеха, выплевывая шелуху, лукаво спрашивал: «Так будет по‑русски?»

В 1936 году Ольга в третий раз становится под венец. Жених – бельгиец, миллионер. В том же году на экраны Европы выходит фильм «Бург‑театр»… Снова развод. Ольга Чехова, свободная и независимая, опять в Берлине. Ее обожает Гитлер, недолюбливает Геббельс. Но это неважно. Ведь она под покровительством самого фюрера».

В годы войны королева нацистского рейха становится женой, а потом вдовой известного летчика‑аса. Но и это не конец личной жизни: «Любопытный документ, подписанный начальником Четвертого отдела главного управления СМЕРШа, проливает свет на ее личную жизнь. «O.K. Чехова в настоящее время в Берлине, Фридрисхаген. С ней проживает… некто Зумзер Альберт Германович, 1913 года, немец, преподаватель физкультурной академии в Берлине, чемпион по легкой атлетике. Живет у Чеховой O.K. и находится с ней в близких отношениях». «Чемпион по легкой атлетике» моложе Ольги на 16 лет. По хозяйству «молодоженам» помогает домработница. Документ датирован ноябрем 1945 года. Из других документов и докладных записок следует, что о быте Ольги Чеховой заботится лично начальник СМЕРШа генерал Абакумов. По его распоряжению сверхсекретному агенту помогают с продовольствием, бензином, строительными материалами для ремонта дома, куда была выставлена охрана из трех человек. Сохранилось письмо Ольги Чеховой на имя Абакумова, где она называет его «дорогой Виктор Семенович» и спрашивает: «Когда встретимся?»».

Продержав Чехову на московской квартире два месяца, ее отправили обратно в Берлин.

По воспоминаниям генерала госбезопасности П. Судоплатова, ее передали непосредственно на связь Абакумову, с которым она поддерживала личную переписку, находясь в Германии, вплоть до его ареста в июле 1951 года.

«Сохранился документ, – пишет Ольга Егорова в статье «Русская прима нацистского кино», – на котором 22 ноября 1945 года Берия напишет: «т. Абакумов, что предлагается делать в отношении Чеховой?» В ответ контрразведка берет на себя заботу о продовольственных товарах для семьи Чеховой, о бензине для ее автомобиля, о строительных материалах для ремонта нового дома, «об охране членов семьи и вооруженном сопровождении» в многочисленных поездках. Ольге разрешали ездить повсюду – в американскую зону, в Австрию, на гастроли, на съемки. Работала она по‑прежнему много, достигнув своей «довоенной нормы» – семь фильмов в год».

В 1980 году Ольга Константиновна ушла из жизни в возрасте 83 лет. Ее сразил рак мозга…

«Каких‑либо сведений о том, что Ольга Чехова является агентом НКВД, не обнаружено», – ответит на запрос ее племянника руководитель пресс‑центра Службы внешней разведки России Ю. Г. Кабал адзе.

«Известная актриса Ольга Чехова, бывшая жена племянника знаменитого писателя, была близка к Радзивиллу и Герингу и через родню в Закавказье связана с Берией. Позднее она была на личной связи в 1946–1950 годах у сменившего Берию министра госбезопасности Абакумова», – напишет в своих мемуарах генерал П. Судоплатов.

Это свидетельство объясняет многое. А еще было открытие салона, со временем фирмы «Косметика Ольги Чеховой», и беспрепятственный переезд в западный Мюнхен…

Но все же главным событием той эпохи, в том числе и для Абакумова, стало окончание Великой Отечественной войны…

Победители в 1945‑м начинали возвращаться домой, и, как рассказывает Е. Жирнов, «после возвращения на родину освободители Европы вели себя по отношению к соотечественникам лишь немногим лучше, чем к населению побежденной Германии». Сначала, правда, речь шла лишь о тех гражданах СССР, которые стали таковыми лишь перед войной, – жителях Западной Украины, Молдавии и Прибалтики.

«Из Закарпатской Украины, – говорилось в сообщении в Москву наркома внутренних дел Украины Василия Рясного, – конным порядком в район Станислава двигался кавалерийский корпус генерал‑майора Баранова. В ночь на 4 октября военнослужащие при продвижении через Тячевский округ в селах, лежавших на пути, учинили массовый грабеж местного населения. В селе Дубовое ограблению подверглось 197 хозяйств. Представителями Народной Рады Закарпатской Украины учтены следующие предметы, изъятые у крестьян: овец 55, кур 66, кукурузы 26 центнеров, фруктов 11 центнеров. Кроме этого, изъято большое количество одеял, подушек, мужской и женской одежды и белья, а также деньги»…

В докладе и справках, отправленных осенью 1945 года уполномоченным НКВД‑НКГБ СССР по Литве Ткаченко, говорилось: «Значительная часть офицерского, сержантского и рядового состава почти во всех частях округа систематически пьянствует, грабит и убивает граждан, обворовывает квартиры и хозяйства, творит другие бесчинства над населением, в массовом порядке нарушает революционную законность…»

«За последнее время, – докладывал в Москву начальник УНКВД Хабаровского края Долгих, – в ряде городов Хабаровского края, особенно в Хабаровске и Благовещенске, значительно усилились хулиганские, а в ряде случаев бандитские, проявления со стороны военнослужащих. Возвращающиеся части из Маньчжурии ведут себя крайне развязно, пьянствуют, занимаются хулиганством, бесцельной стрельбой, а в ряде случаев явным бандитизмом. Только за последние два с половиной месяца по краю зарегистрировано более 160 случаев бандитских, хулиганских и других проявлений, в том числе вооруженных налетов и грабежей 21, попыток к изнасилованию 6, 75 хулиганских проявлений и др. В результате бандитских и хулиганских проявлений убито граждан 15 человек, ранено 50.

В г. Благовещенске в ночное время опасно ходить из‑за систематической бесцельной стрельбы. 10. Х с.г. случайной пулей убит командир МПВО, 11 сентября в поселке завода Горького двое военнослужащих при попытке изнасилования избили двух девушек – работниц завода, а затем, раздев их, скрылись. 12 сентября там же группа военнослужащих ворвалась в квартиру рабочего завода Мишина и изнасиловала его жену, а Мишина предупредили их не трогать, угрожая автоматом. В эту же ночь в том же районе группа пьяных офицеров изнасиловала граждан Симонову и Ковалеву – работниц завода…»

Военные считали причиной грабежей нервное состояние солдат после боев… От расстройства нервной системы спасались водкой. И пьянка, судя по сводкам с мест, была одной из реальных причин преступлений солдат и офицеров. В докладе из Литвы был и такой пример: «21 сентября с.г. в г. Укмерге, пьяный патрульный, рядовой 241 минометного полка Зыков, застрелил из автомата зам. нач. СМЕРШ НКВД Литовской ССР майора Латышева и мл. лейтенанта этого же полка Ермолина…

Целью огромного количества преступлений чаще всего оказывалось спиртное. Большинство военных эшелонов двигалось от одного вокзального грабежа до другого…»

Не лучше складывалась картина и в Советской зоне оккупации Германии. По мнению Е. Жирнова, «в Германии за счет побежденных не обогащались только самые принципиальные и ленивые. Все остальные активно пополняли личные материальные и продовольственные резервы перед неизбежной встречей с родиной, где в промтоварных магазинах наблюдалась либо обычная пустота, либо невероятно высокие цены, если магазин входил в сеть коммерческой торговли. А продукты в условиях неурожая и, если говорить без обиняков, очередного голода добывались даже по карточкам.

Несколько удивляло лишь то, что подобный всплеск не пресекли. В составе советской военной администрации состояло весьма значительное количество сотрудников госбезопасности, обязанных в числе прочего обеспечивать порядок в оккупационной зоне и контролировать деятельность немецкой полиции. В каждой федеральной земле действовал оперативный сектор НКВД, которому подчинялись опергруппы в городах и уездах. При этом чекистским обеспечением воинских частей занималось немалое число офицеров военной контрразведки СМЕРШ. Если прибавить к этому пограничные полки НКВД, которые ипользовались для охраны различных советских объектов, в том числе спецлагерей, где содержались задержанные нацисты, а кроме того, участвовали в операциях, проводимых опергруппами НКВД, получалась весьма значительная группировка, способная подавить любые отрицательные явления если не с помощью чекистских приемов, то силовым путем. А во главе чекистской группировки стоял заместитель наркома внутренних дел генерал‑полковник Иван Серов, известный своей крайней решительностью.

Однако цифры свидетельствовали о том, что преступники в большинстве случаев оставались безнаказанными. К примеру, 27 февраля 1946 года начальник опергруппы по Лейпцигскому округу подполковник П. Коломейцев докладывал начальнику оперсектора по федеральной земле Саксония генерал‑майору С. Клепову:

«За последнее время по Лейпцигскому округу как со стороны уголовно‑преступного элемента из числа немцев, а также и со стороны военнослужащих Красной Армии участились случаи грабежей, мародерства, убийств гражданского населения. Если в январе месяце с.г. имело место: случаев грабежа – 16, мародерства – 28, убийств не было, то в феврале с.г. процент этих проявлений значительно возрос: случаев убийств – 11, грабежа – 83, мародерства– 131. Преступления, учиненные военнослужащими Красной Армии: убито – 5 чел., случаев грабежа – 3, мародерства – 53; преступления, учиненные преступным элементом из числа немцев: убито – 6 чел., случаев грабежа – 80, мародерства – 78».

Подобное распределение выглядело весьма условным, ведь в том же докладе Коломейцева отмечалось, что виновные не установлены и не найдены.

Например, вот какую историю поведал Е. Жирнову бывший помощник Берлинского гарнизона Владимир Шафир: «…летом 1945 года он расследовал случай с разграблением небольшого немецкого частного банка в районе аэродрома Темпельхофф. Банк находился под охраной советской комендатуры, и потому получить список похищенного не составило труда. Пропало самое ценное – два ящика с пятью сотнями золотых швейцарских часов. Больше всех расстраивался из‑за пропажи комендант района.

«Комендант суетился, – вспоминал Шафир, – подсказывал нам все новые версии, называл имена подозреваемых. Мотивы такого поведения были не очень понятны, и у нас возникли подозрения. В разгар следствия мы узнаем, что наш «добровольный помощник» получил отпуск и выезжает в Союз. Это насторожило еще больше. Мы собрали о нем данные и установили факты разбазаривания и присвоения трофейного имущества. Проводить обыск в его квартире было бессмысленно: человек он был неглупый и наверняка надежно спрятал часы. Когда нам стал известен день его отлета – а улетал он с аэродрома в своем районе Темпельхофф, – мы поняли, что ценности в Берлине он не оставит и брать его надо в момент посадки в самолет. Организовали засаду на летном поле. Он подошел к самолету; солдаты комендатуры несли многочисленные чемоданы – все погрузили, но что‑то нас остановило в этот момент. Интуиция подсказывала, что главного груза у него еще нет. Самолет запустил двигатели, получил команду на взлет, и вдруг из какого‑то окопчика выскочил красноармеец с чемоданом, подбежал к открытой двери и протянул эту поклажу полковнику. В этот момент мы коменданта и взяли. В чемодане оказались золотые часы. Но развития дело не получило. Полковник до назначения комендантом был командиром боевого полка, всю войну на передовой, много раз награжден орденами, и командование решило не предавать его суду»».

Продолжая эту тему, Е. Жирнов констатирует: «…как показывают архивные документы, офицеров оккупационных советских войск и советской военной администрации в Германии (СВАГ) не отдавали под суд за злоупотребления не только из‑за былых воинских заслуг. Если бы всех, кто нарушал правила сбора, хранения и использования трофеев, судили, войска и комендатуры в советской зоне оккупации могли остаться без комсостава.

К присвоению ценностей и продуктов младших офицеров подталкивало бедственное положение, в которое их поставили собственное командование и родная страна. За паек на одного человека, к примеру, из офицерской зарплаты высчитывали 570 марок, в то время как тот же набор продуктов для немцев стоил 60–70 марок. Так что капиталистического жалованья хватало лишь на три пайка.

И отцы многодетных семейств были вынуждены или голодать, или изыскивать пути самоснабжения продуктами. Самым невинным из них были челночные поездки в Польшу, где сало продавали гораздо дешевле, чем в Германии. Этим салом кормились, его продавали немцам или обменивали на другие продукты. А те, кому пропуск в Польшу оформить не удавалось, вынуждены были использовать в качестве валюты армейское имущество и трофейные ценности. Точнее, ту его часть, которую еще не приватизировало начальство».

Сам Виктор Семенович 27 сентября 1945 года подписал следующий приказ за № 00 170, в котором говорилось: «Главное Управление СМЕРШ располагает данными о том, что некоторые органы контрразведки имеют значительное количество неположенного по штату автотранспорта и разного трофейного имущества.

Это имущество на учет органами СМЕРШ не взято, что порождает антигосударственное отношение к его расходованию и хранению, а также создает условия для злоупотреблений.

В целях наведения порядка в хранении, учете и использовании имущества, находящегося в органах СМЕРШ, приказываю:

Немедленно произвести тщательную документальную ревизию всего имущества, находящегося в органах СМЕРШ, составить на все имущество подробные описи, которые представить в Главное Управление СМЕРШ, все имущество опечатать и запретить его использование до получения указаний из Главного Управления СМЕРШ.

Начальники органов СМЕРШ, у которых после ревизии будет обнаружено имущество, не числящееся на учете или расходуемое не по назначению, будут отданы под суд военного трибунала, невзирая на занимаемые положения.

Абакумов».

Документ интересен, если бы не одно «но»… Как пишет А. Тепляков, «будучи с 1944 г. начальником управления контрразведки СМЕРШ Первого Белорусского фронта, A.A. Вадис тогда же создал при управлении «нелегальный склад трофейного имущества», из которого делал подарки заместителям начальника УКР СМЕРШ B.C. Абакумова H.H. Селивановскому, И. И. Врадию и другим высокопоставленным чекистам. А самому B.C. Абакумову в 1945 г., будучи в Москве, Вадис отправил на квартиру «чемодан с дорогостоящими вещами». Не забывал и себя – ценное имущество отправлял семье служебным самолетом из Германии в Москву, и супруга Вадиса им спекулировала; сам же из Берлина вывез вагон мебели и прочих вещей, а также легковой автомобиль. Затем Вадис привез в Москву массу «трофеев», приобретенных во время работы в Маньчжурии (меха, шелковые и шерстяные ткани, и пр.), где в 1945 г. служил начальником УКР СМЕРШ Забайкальского фронта. Опять‑таки Абакумову в конце 1945 г. достались от Вадиса многие ценные вещи, включая сервизы из 120 предметов и шахматы из слоновой кости. Впоследствии Вадис дорос до заместителя МГБ УССР, но в январе 1952 г. был исключен из партии за то, что не обеспечил мер по ликвидации оуновского подполья, неумеренное пьянство и излишнюю любовь к трофеям.

Начальник ОКР СМЕРШ 5‑й Ударной армии Н. М. Карпенко в 1945 г. реквизировал «большое количество ценностей и валюты, изъятых в отделении Рейхсбанка в Берлине», из которых часть присвоил, а некоторые ценности (платина, золото, серебро, драгоценные камни) незаконно раздал своим подчиненным и другим лицам. Тот же Вадис получил от Карпенко 40–50 золотых часов, из которых себе взял две пары, а остальные раздал руководящим работникам НКГБ. Работая с 1947 г. начальником УМГБ по Алтайскому краю, генерал‑майор Карпенко был в декабре 1951 г. арестован за мародерство в оккупированной Германии; при обыске у него нашли четыре золотых портсигара, 30 золотых часов и много других дорогих ювелирных изделий. Осужденный за «злоупотребление служебным положением, хищение государственного имущества и ложный донос» на 10 лет заключения, Карпенко был досрочно освобожден в ноябре 1958 г. как инвалид. Среди арестованных абакумовцев оказались затем осужденный начальник отдела «Д» МГБ СССР полковник А. М. Палкин, получивший в октябре 1952 г. 15 лет лагерей за хищения и досрочно освобожденный в 1956 г., а также полковник П. С. Ильяшенко, работавший заместителем начальника одного из отделов МГБ СССР и в феврале 1953 г. за «хищения социалистической собственности» осужденный на 10 лет заключения. Другие коррупционеры отделались намного легче. Начальник управления контрразведки Центральной группы войск генерал‑лейтенант М. И. Белкин во второй половине 40‑х годов создал «черную кассу» и занимался спекуляцией. В октябре 1951 г. он был арестован в связи с разгромом окружения Абакумова и в 1953 г. освобожден. Однако из «органов» Белкин затем оказался уволен «по фактам дискредитации».

Одновременно с Белкиным за хищения в Германии был арестован генерал‑лейтенант П. В. Зеленин, в 1945–1947 гг. работавший начальником У KP СМЕРШ – У KP МГБ в Группе советских войск в Германии. В 1953 г. он был амнистирован, однако затем лишен генеральского звания по фактам дискредитации. А бывший Уполномоченный МГБ в Германии генерал‑лейтенант Н. К. Ковальчук, повышенный до министра госбезопасности Украины, избежал репрессий, хотя в 1952 г. A.A. Вадис подал заявление руководству МГБ о том, что Ковальчук «привез с фронта два пульмановских вагона трофейных вещей и ценностей»; впрочем генерал‑лейтенанта в 1954 г. лишили звания по фактам дискредитации». Но это действительно будет потом…

А пока Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 февраля Народный Комиссариат обороны СССР был преобразован в Народный комиссариат Вооруженных Сил СССР, а 15 марта в Министерство Вооруженных Сил СССР. Буквально через сорок дней, 27 апреля 1946 года, B.C. Абакумова утвердили в должности начальника Главного управления контрразведки СМЕРШ Министерства Вооруженных Сил СССР.

Как свидетельствовал П. А. Судоплатов, «после окончания войны на первый план выдвигалась проблема реорганизации Вооруженных сил. Вслед за этим Сталин предложил Политбюро рассмотреть деятельность органов госбезопасности и поставить перед ними новые задачи. Позднее Мамулов и Людвигов рассказали мне, что от Меркулова потребовали представить на Политбюро план реорганизации Министерства госбезопасности. На заседании Берия, по их словам, обрушился на Меркулова за неспособность определить направления в работе контрразведки в послевоенное время. К нему присоединился и Сталин, обвинив Меркулова в полной некомпетентности».

На этом совещании Сталин спросил присутствующих:

– Почему начальник военной контрразведки не может быть одновременно заместителем министра госбезопасности?

Дело в том, что в связи с реорганизацией Вооруженных Сил военная контрразведка СМЕРШ из Министерства ВС СССР переходила в состав Министерства госбезопасности.

– Товарищ Сталин, – отчеканил Меркулов, – считаю, что товарищ Абакумов должен быть назначен первым заместителем министра государственной безопасности.

И тут возникла некоторая пауза, после которой вождь саркастически заметил:

– Вот товарищ Меркулов даже на Политбюро ведет себя как двурушник. Думаю, что его необходимо заменить на посту министра госбезопасности, как несправившегося на этой должности.

В своих мемуарах П. А. Судоплатов прокомментировал это так:

«Похоже, Меркулов совершил ошибку, так легко согласившись с предложением Сталина, но на самом деле Сталин просто искал подходящий предлог, чтобы его убрать. У Сталина уже была готова и кандидатура – Огольцов, честный человек, но провинциал, никогда не работавший в Центре».

Сергей Иванович Огольцов уже в восемнадцать лет работал следователем в уездной ЧК. В 1942 г. в сорок два года возглавил Управление НКВД Куйбышевской области, в 1943 г. стал начальником Управления НКГБ этой же области, а в 1944 г. стал наркомом госбезопасности Казахской ССР. В 1945 г. его назначили заместителем Наркома госбезопасности СССР.

Когда Сталин предложил ему должность министра, Огольцов испугался не на шутку и стал умолять вождя не назначать его на этот ответственный пост. На Политбюро он заявил следующее:

– Как честный коммунист, я совершенно не подхожу для такого высокого поста, поскольку у меня недостает для столь ответственной работы необходимых знаний и опыта.

– Что ж, если товарищ Огольцов отказывается, мы не будем его заставлять, – ответил Сталин.

– Тогда я предлагаю назначить министром госбезопасности товарища Абакумова.

И это предложение, по свидетельству Судоплатова, «горячо поддержал» A.A. Жданов.

А 4 мая 1946 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР B.C. Абакумова назначили министром. Собственно, должность министра стала последней и трагической в короткой жизни Виктора Семеновича.