Боли‑бошка

Тихо идут по последней тропинке...

Затор за нежданным затором встает в заповедном лесу.

В темную ночь им зорит зарница. А далеко за осеком зреют хлеба.

Держатся крепко – рука с рукою. Кто‑то немножко боится.

Страшно, глухо, заказано место, зарочна тропинка.

Трудно, пройдя через степь, через поле, через реку и речку, через болото, трудно выйти из темного леса.

Ватажится лешая свора: не хочет пускать, – так не отпустит!

А ягод, грибов – обору нет. Полой кузов несут.

Лесовик их не тронет. Лесовик приятель Водяному и Полевому. Водяной с Полевым им, как свои, – Лесовик их пропустит.

– Лесовик, Лесовик, на́ тебе ягод: ты – с леса, мы – в лес!

А завтра, когда забрезжит и, алея, дикая роза – друг‑поводырь – пойдет, осыпаясь, прощаться, ранним‑рано расколыхнется заветное Море – Море‑Океан!

Тихо идут по последней тропинке...

Валежник и листья хрустят.

Тише! Вот и сам Боли‑бошка! – Почуял, подходит: набедит, рожон!

Весь измоделый, карла, квелый, как палый лист, птичья губа – Боли‑бошка, – востренький носик, сам рукастый, а глаза будто печальные, хитрые‑хитрые.

Была не была, – чур, не поддаваться! Заведет этот Лешка в зыбель‑болото, где сам черт ощупью ходит. И позабыть им про Море.

– Не видали ли, где я сумку потерял? – кличет Боли‑бошка.

– Нет, не видали.

– Поищите! – просится Лешка, а сам дожидает.

– Что ты! – шепчет Алалей встрепенувшейся Лейле, – не знаешь его? Не нагибай так головку: у этого Лешки отродясь никакой и не было сумки. Это нарочно. Вот ты нагнешься, искавши, а он тут как тут, да на шею к тебе, да петлей и стянет. И позабыть нам про Море.

Тесна, узка тропинка. Путает папоротник. Вспыхивает свети ‑цвет – волшебный купальский цветок.

– Хочешь, Боли‑бошка, ватрушку? – зовет желанная Лейла.

– Поищите, милые! – тянет свое Боли‑бошка: то пропадает, то станет, ничем его не прогнать, ничем не расшухать.

Тихо идут по последней тропинке...

Затор за нежданным затором встает в заповедном лесу.

В темную ночь им зорит зарница. А далеко за осеком зреют хлеба.

Держатся крепко – рука с рукою. Кто‑то немножко боится.

– А Море, – бьется сердце у Лейлы, – а Океан не замерзает?..

– Нет, моя Лейла, оно никогда не замерзнет, не проволнует волна: море и лето и зиму шумит. Непокорное – песком его не засыплешь, не перегородишь. Необъятное – глубину не изведаешь и слезой не наполнишь. Море бездонно, бескрайно – обкинуло землю. А разыграется дикое – топит. А какие на Море водятся рыбы! Какие по Морю летают белогрудые птицы! И берегов не видать. А корабли один за другим уплывают неизвестно куда...

– И мы поплывем?

– И мы поплывем. Морского царя увидим, крылатого Змея увидим...

– А ежик, про которого дедушка сказывал, он нас не съест? – и глаза‑ненагляды синеют, что море.

Скоро‑скоро забрезжит. И пойдет, осыпаясь, прощаться дикая роза – друг‑поводырь.

Легкий ветер уж веет. Там Моряна волны колышет.

И, ровно колокол бьет, Море – непокорное, необъятное Море‑Океан.