Моим Друзьям

Славе

Мальчик плыл не речкою,

Мальчик плыл по Млечному…

Давид Самойлов

Я представил себе, что на лодке плыву,

Что на лодке плыву вверх по летней реке…

Разгорается день. Это всё – наяву,

Хоть не верится в явь, если ты – налегке,

Если ты – невесом, а под ветром вода

Может в сторону резко увлечь, унести…

Ближе к Ильменю – штиль, и спокойны цвета

Всей округи – они тяжелеют к шести.

Потускнели сокровища на глубине,

Проглотила сокровища озера пасть.

Трудно против теченья грести. Как бы не

Перегреться на солнце, в грозу не попасть.

А до сумерек надо найти бережок –

Не болотистый, мглистый, но маленький рай…

Вот и берег! Ступай за растопкой, дружок.

Город слышен всё глуше – отчетливей лай.

Много мелких кустов – мало мощных дерев…

Свет еще не погас в деревенских домах.

Время – в дырах, в лакунах… Костер, прогорев,

Истлевает. Душа замирает впотьмах.

Вся природа, как есть, пред тобой, над тобой.

А потом накрываешься лодкой – и спишь.

То ли сон – как отбой, то ли сон – как прибой,

И стоит в полземли запредельная тишь…

Петру

Давний друг позвонит – побежишь и откроешь,

И по лестнице вниз:

– Здравствуй, Петя, ура!

Ну, в какой же Ухте пропадал ты вчера?! –

Изумленно вздохнешь, будто кладезь отроешь.

Проходи, отогрейся – ты, видно, из дали.

Чашкам жарче и чайнику тут горячей

От короткой молитвы твоей, от речей

О Планете, что пала, о тех, что не пали, –

И поэтому нам не видны в телескопы,

Обитаемы ангельским пеньем Творца…

Так, с улыбкой зажмурятся наши сердца,

И повеет весной протестантской Европы.

Ты легко проповедуешь слово Христово.

Не сказать, что фанатик, – ты просто влюблен!

Остальное всё частности. Божий – с пелен,

Всё внушаешь мне то, что, как форма, готово…

Про невесту свою, про Лучию, про Лучик

Из Молдавии, солнцем томимой, начнешь.

Получив «эс-эм-эс», головою качнешь,

Соберешься – и в ночь, на попутках – попутчик.

Я б объехал страну, был бы дух легковесней,

До твоей бы добрался морозной Ухты.

В минус сорок четыре ты встретишь: «Ух, ты!»

Но в свои тридцать три ты в разъездах и с песней.

Если петь всю дорогу, друзей обретая,

Из Ухты – и до Чудово путь недалек,

А в Республике Коми в печи уголек,

«Ком» – «могила»*, и эта могила – святая…

Друзьям по клубу «Чевенгур»

Я свидетель дружеской печали,

Дружеского смелого письма.

Осень любомудрами встречали –

Инобытием стоит зима…

Мы смотрели на квартирах фильмы,

Каждый, хоть немного, диссидент…

Наших встреч изобретали стиль мы.

Лучший возраст, если ты – студент.

Женственно и мужественно нежны,

Мы – эпохи этой голос, срез…

И, пусть увлеченья наши – смежны,

Каждый свой лелеет интерес.

Может быть, я слишком инфантилен?

Может быть, я слишком балагур?

Но бываю выдержан и стилен

В философском клубе «Чевенгур»!

Смех и грех – естественного свойства.

Хоть глинтвейн, хоть кофе всласть варить!

Просто слишком много беспокойства –

И почти что не с кем говорить.

В пору дружб, ниспосланную чудом,

Прежние знакомства растеряв,

Сплетням вопреки и пересудам,

Не боюсь быть искренне-коряв.

Выпьем же горячие напитки –

И за наш союз накоротке,

И за жизнь, нам данную в избытке –

Даже в этом сонном городке!

Алексею Кудрякову

Эти скрытые связи,

И помимо прямых!

Наши сны в пересказе –

Только прах, только жмых…

На Долину свободы*

Я смотрю на «стене».

Новый друг через годы

Там является мне.

Тон обочины – зелен,

И мешается гул…

Вдоль слоистых расселин

Кто-то мчит в Барнаул.

Алексей, ставший Лешей,

На картинке живой

Мне, попутчик хороший,

След мерещится твой!

Друг мой грустный, сквозь буквы

Чудом шепчешь: «За мной!»

«Точно сделали круг вы

Над орбитой земной!» –

Мне внушает табличка,

Где за именем – ширь.

Многих душ перекличка

Оживляет пустырь.

Я живу на Свободы –

Тихой улочке… Стой!

Вновь рифмуются годы

В атмосфере густой.

Вяжут времени петли.

Фото ставлю себе,

А оттуда – привет ли,

Или узел в судьбе?

Чуть теплится моя лампадка –

От летней неги до упадка,

И ни звонков, ни длинных писем,

Ни телеграмм, ни «эс-эм-эс» –

О, как я от друзей зависим!

Без них – на озеро и в лес…

Один – фантазий генератор,

Другой не любит цирк и театр,

У третьей – ангел на коне:

То конь, то ангел в поле ранен…

Не знаю, что за суть во мне:

Я – отзвук Славин, Машин, Данин…

Во сне рифмую «лев – дорога»,

Во сне – Тарковский (не иной!)

Со мной на связи был немного!

И всё же, взятый тишиной,

Друзей моих зову в свой сон,

Не выключаю телефон.

Всё тороплю ночное время,

Всё тороплю дневное время –

Грусть разделить и осень с теми,

Кто близок мне, но так далек:

Друзья – на севере, на юге,

В Архангельске, в Перми, в Калуге…

О каждом вспоминая друге,

Я ими сам себя увлек.

Печально лето расставаний

С друзьями, пропасть расстояний,

А встреча под конец печальней,

Чем даже вовсе без гостей.

Вместо пустых рукопожатий –

Одно мгновение объятий,

И снова вы в дороге дальней,

И снова нет от вас вестей…

Дане и Маше

Пили чай вчетвером, над стихами смеялись,

Потому что стихи не поспели к столу.

И обидеть друг друга совсем не боялись,

У иронии доброй в глубоком тылу.

Кот сначала лежал на большом чемодане.

Маша Насте сказала, что ближе коты

К человеку, чем кошки, – и сделалось Дане

Чуть смешно, да и мне, – кот взглянул с высоты…

Дождь кропил за окном – и корпел над картиной

Сна земли. И, пустые, последний свой круг

Завершали автобусы. Мы же в гостиной

Ускоряли пространство движением рук.

Что нам только ни мнилось в наш праздничный вечер

(Как роман сочинить настоящий «с ключом»

Или как воссоздать новгородское вече…) –

Получалось затейливо, но ни о чем!

Кот присел у часов – и часы показали,

Что «двенадцать-ноль-пять» – и, пожалуй, пора.

Гости переглянулись – и в сумрачной зале

По контрасту молчанья возникла дыра…

Я подумал тотчас, свет гася в коридоре

И пугаясь цветка, что подрос на вершок:

«Хорошо, хорошо бы увидеться вскоре,

Приходите послушать готовый стишок!»

Будет всё! Будет чай, будет в блюдцах варенье.

Заболтаемся вновь – о котах… о цветах…

И польется из чайника стихотворенье –

Лепетаньем воды, щебетанием птах!