лет со дня рождения Зигмунда Фрейда

СТАНИСЛАВ ЯРЖЕМБОВСКИЙ

Нас принижающий обман

лет со дня рождения Зигмунда Фрейда

Зигмунд Фрейд - выдающийся мыслитель, в значительной степени сформировавший западный менталитет XX века. Разработал теорию человеческой психики и на ее основе - всеобъемлющую теорию возникновения общества и культуры. Создал новое направление в психиатрии, разработал оригинальную методику лечения неврозов. Оказал большое влияние на философию (психоаналитический атеизм), искусство (живопись, кино), литературу, историческую науку и герменевтику.

В начале восьмидесятых годов прошлого века в журнале "Sciences", издаваемом Нью-Йоркской Академией наук, была опубликована статья под провокационным заголовком "Просуществует ли психоанализ до 2000 года?" (явный парафраз названия нашумевшей в свое время книги Андрея Амальрика "Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?"). В статье подытоживался негативный опыт использования психоанализа в качестве терапевтического метода. Многолетние исследования показали его полную бесполезность и даже вредность. Все громче звучит голос тех критиков, которые, обвиняя Фрейда в подтасовках и фальсификациях, считают, что он не вылечил вообще ни одного из своих многочисленных пациентов. Насколько справедливы эти обвинения, станет ясно лишь после того, когда будет наконец открыт засекреченный архив Фрейда. В своих клинических исследованиях Фрейд никогда не использовал контрольных групп (непременное условие при разработке любых методов лечения), на этом основании некоторые исследователи вообще отказывают ему в статусе ученого. Когда корректные исследования с использованием контрольных групп были в конце концов (уже в послевоенные годы) проведены, оказалось, что психоанализ не имеет никаких преимуществ перед другими методами лечения психических заболеваний. Все методы дают в целом одну и ту же картину: у одной трети пациентов отмечается временный положительный эффект, у другой трети состояние не изменяется и еще у одной трети психическое здоровье ухудшается. Устойчивых положительных результатов не дает ни один метод, все практикующие врачи, кажется, уже согласны в том, что окончательно вылечить психически больного невозможно в принципе, речь может идти лишь о смягчении симптомов.

В какой-то мере это касается каждого из нас. Человек - существо внеприродное и потому неестественное. Он обречен жить в разладе со своим окружением. И эта наша общечеловеческая болезнь, по замечанию Льва Шестова, нам, пожалуй, дороже любого животного здоровья. Жизнь человеческая трагична по самой своей сути, все мы в той или иной степени нравственные инвалиды, это прочитывал Лермонтов в лицах проходящих мимо него веселых и по виду вполне счастливых людей: "А между тем, средь них едва ли есть один, / Жестокой пыткой не измятый, / До преждевременных добравшийся седин / Без преступленья иль утраты". Конечно, всякую травму нужно лечить, в том числе и психическую. Но трудно вообразить себе худшую терапию, чем фрейдовский психоанализ: постоянное расковыривание психологической раны, которая тем больше воспаляется, чем больше ее бередят. Всякая рана затягивается благодаря естественным процессам самозаживления, если что-то внешнее и способно здесь помочь, так это только бальзам сочувствия, заботы и любви. Лучше же всего о психологической травме просто забыть, для чего травматическое переживание следует изжить более актуальным положительным. Человек должен обрести новые смыслы и жизненные цели, которые бы целиком его захватили. Таким универсальным средством упорядочивания психических процессов когда-то являлась религия.

Надо отдать должное проницательности Фрейда: он признавал, что религия действительно спасает человека от индивидуального невроза. Правда, цена такого спасения Фрейда явно не устраивала: по его мнению, в случае религии индивидуальный невроз просто поглощается неврозом коллективным, который еще опаснее. Религию Фрейд считал величайшим несчастьем человечества. Вот ряд его высказываний: "Все религиозные представления являются иллюзиями. Некоторые из них так неправдоподобны, находятся в таком противоречии со всем тем, что мы с таким великим трудом узнали о реальном мире, что их можно сравнить с бредовыми идеями. <...> Наши предки были гораздо более невежественны, чем мы, они верили в вещи, которые для нас уже неприемлемы. <...> Сомнительно, были ли люди в целом счастливее во времена неограниченного господства религиозных учений, чем теперь. Нравственнее они, во всяком случае, не были. <...> Даже у современного человека мотивы чисто рассудочные плохо справляются с чувственными побуждениями. Насколько же бессильнее эти мотивы были у человеческого животного первобытных времен! <...> Все это настолько инфантильно, так далеко от действительности, что гуманно настроенному человеку больно даже думать о том, что огромное большинство смертных никогда не будет способно подняться над таким пониманием жизни".

Подобного рода нападки на религию когда-то (задолго до Фрейда) исчерпывающе прокомментировал Ницше: "Каждая эпоха имеет свой собственный вид наивности, изобретению которой ей могут позавидовать другие эпохи. И сколько такой самодовольно ребяческой и безгранично глупой наивности кроется в сознании своего превосходства у ученого, в добросовестной его терпимости, в той беспечной, легкомысленной уверенности, в силу которой он считает религиозного человека низшим сравнительно с собой типом, от которого он давно ушел - он, маленький притязательный карлик и плебей".

По отношению к религии у Фрейда была своего рода ревность. Его психоанализ с самого своего начала был чем-то гораздо большим, нежели какая-то частность вроде индивидуальной психотерапии: "В глубине души я питаю надежду через посредство медицины достичь моей первой цели - философии".

С момента своего возникновения психоанализ претендовал на то, чтобы быть терапией всего человечества как культурной целостности. Эта теория претендует на то, чтобы, исчерпывающе разъяснив все явления человеческой психики, дать на этой основе объяснение всем явлениям социальной жизни и в конечном итоге - указать человеку путь к обретению смысла жизни. Подобно Марксу, Фрейд хотел преобразовать мир, под личиной врача и ученого скрывался один из крупнейших реформаторов в истории человечества. Фрейда часто ставят в один ряд с такими революционерами в науке, как Коперник и Дарвин, однако сам он оценивал себя значительно выше, он рассматривал себя как нового Моисея, призванного вывести уже не один только еврейский народ, а весь род человеческий из "египетского плена" подсознания к "земле обетованной" просвещенного и просветленного сознания.

К своей цели Фрейд надеялся прийти строго научным путем. Главная его идея - заменить философию детальной наукой, под которой Фрейд понимал механистический детерминизм - направление, господствовавшее в XIX веке, сильно пошатнувшееся в XX веке и которое, надо надеяться, будет окончательно преодолено в текущем столетии. Теория психоанализа была в высшей степени детерминистской - в точном соответствии с духом той эпохи. Дарвинизм послужил методологической основой для того, чтобы рассматривать человека в качестве объекта научных исследований, как некий предмет наряду с другими предметами внешнего мира (раньше под таким углом зрения никто человека рассматривать не осмеливался). Гельмгольц выдвинул задачу полного познания человека физико-механическими методами: не только тела неживой природы, но и живые организмы являются энергетическими системами и подчиняются принципу сохранения энергии. Фрейд распространил энергетическую идею Гельмгольца на область человеческой психики, дерзнув вторгнуться материалистическими средствами в область душевных процессов. Он предположил, что психика человека располагает постоянным количеством психической энергии, и если эта энергия своевременно не реализуется (задерживается или подавляется), то возникает эквивалентный по силе патологический импульс.

Устарелость подхода, основанного на механистическом детерминизме, была ясна уже Карлу Юнгу: "Я имею в виду главным образом редуктивистскую каузальность его картины мира и почти полное невнимание к телеологической направленности, столь характерной для психики. <...> Его изначальная точка зрения <...> сужена старомодным рационализмом и научным материализмом конца XIX века". Удивительна проницательность Юнга: когда он это писал, телеологические принципы в науке отнюдь не были общим местом, свое окончательное признание они до сих пор еще только обретают.

Принцип сохранения энергии, конечно, великий принцип, но плодотворен он лишь применительно к чисто механическим системам. В более сложных системах обнаруживаются более тонкие механизмы управления происходящими в них процессами. Всякая система ведет себя так, чтобы в наибольшей степени соответствовать интересам некой большей целостности, включающей ее в себя. Это и есть телеология - развитие по некоему проекту, поступившему свыше, от некой "вышестоящей" инстанции. В частности, биологические виды эволюционируют вовсе не на свой страх и риск, как полагал Дарвин. Совсем напротив, они создаются и совершенствуются в интересах вышестоящей инстанции - биоценоза как целостной системы, по его "заказу". Управляют во всех этих случаях телеологические ("целесообразные") принципы: настоящее не "выталкивается" прошлым в будущее, а, наоборот, как бы "вытаскивается" будущим из прошлого. Система не слепляется случайным образом из рассыпанных в беспорядке элементов: "идея" системы подбирает в хаосе рассеянных повсюду элементов те, которые нужны для ее реализации, и упорядочивает их в соответствии со своим планом. Телеологические принципы, которые всегда лежали в основе религиозного мировоззрения, в настоящее время лежат и в основе современной физики, только там они называются не "промыслом Божьим", а "вариационными принципами": современная физика базируется на вариационных принципах, подобно тому как современная математика базируется на теории множеств. Телеологический характер имеет и знаменитый антропный принцип: фундаментальные мировые константы, возникшие уже при формировании нашего мира, с самого начала имели такое значение, которое обеспечило максимально высокую степень усложнения мира, при которой только и смогли возникнуть феномены жизни и человека. Также и наша психика, существуя на субстрате нейронов головного мозга, вовсе не является их собственной функцией, то есть функцией физиологии, как то полагали и Гельмгольц, и Фрейд. Материально-физиологический субстрат вовсе не порождает из себя мысль, наоборот, мысль находит и использует подходящую материальную структуру в своих высших целях, о которых сам материальный субстрат и не подозревает. Хороший образ дает Андрей Платонов в своем "Котловане": "Видно было, как на урезе глины, не происходя из нее, лежала почва". Глина, из которой слеплен человек, сама по себе не производит культурной почвы, почва создается из перегноя "опавших листьев", которые всякий раз вырастают из посеянных свыше семян.

Впрочем, психоаналитическая теория Фрейда не просто безнадежно устарела; она вообще никогда не была научной теорией, даже по меркам материалистического детерминизма. В течение всего времени своего существования она была и остается до сих пор паранаукой. Как и всякая паранаука, психоанализ основан на том, что подает свои произвольные интерпретации в качестве несомненных фактов. В частности, смысл мыслей и действий пациента состоит в том, что под ними подразумевает психоаналитик. Молодая девушка убирала на ночь все часы, которые своим тиканьем не давали ей заснуть. "Я сказал ей, что, возможно, ритмичное тиканье часов возбуждает ее сексуально. Какие, однако, дикие мысли проносились в голове этой девушки, воскликнете вы. Возможно, что это так. Но заметьте, я не создавал этих мыслей, я только их проинтерпретировал". Вполне очевидно, что "дикие мысли" проносились в голове не бедной оболганной девушки, а самого "интерпретатора" - Фрейда. Его произвольные фантастические "интерпретации" навязывались пациентам в качестве несомненных фактов, агрессивно и беззастенчиво. Всякое сопротивление со стороны пациента ставилось ему же в вину как саботаж, вредящий прежде всего ему самому: будешь сопротивляться - терапия не удастся и тебе же будет хуже. Здесь не было сознательного жульничества, Фрейд и на самом деле был совершенно искренне убежден, что его интерпретации представляют собой реальные факты. Удивительно, что столь блестящий ум столь легкомысленно относился к хорошо известному психологическому феномену - способности человека к самовнушению. Он не ощущал ни малейшей потребности проверять свои гипотезы, с тем чтобы минимизировать риск ошибки. Все его теории основывались исключительно на интуиции, эмпирическую проверку он считал пустой формальностью. К нему в полной мере можно отнести слова, которыми Толстой в "Войне и мире" характеризует Сперанского: "Казалось, ему никогда не могла придти в голову простая мысль: а не вздор ли все, что я думаю, и во что верю?".

Иногда утверждают, что Фрейд, открыватель и первопроходец области иррационального бессознательного, следовал не столько рационалистической традиции европейской философии, сколько романтической. Это не так. Для романтиков иррациональное было таинственным миром в себе, они перед ним в благоговении останавливались, созерцая его как "первофеномен". Фрейд же бесцеремонно вторгся в эту область со скальпелем рациональности наперевес. Как указывает сам Фрейд: "Развитие Я идет от признания инстинктов к господству над ними, от подчинения им к их затормаживанию. Сверх-Я, образовавшееся частью как реакция на инстинктивные процессы в Оно, в огромной мере принимает участие в таком свершении. Психоанализ является инструментом, предназначенным для прогрессивного завоевания Оно". Целью Фрейда было не созерцание тайны, а уничтожение ее, "выкуривание" ее из темной, сокрытой от нескромных глаз области. Ему надо было непременно вытащить глубоко личное и интимное на всеобщее рассмотрение, на "позорище", выставить напоказ то, что по самой своей природе подлежит стыдливому сокрытию. В этом смысле Фрейд не столько "открыл" бессознательное, сколько (по точному замечанию В. В. Вейдле) "закрыл", отменил его самобытие.

Как и любая паранаука, психоанализ основывается на грандиозной в своей элементарности методологической ошибке. Ведь если невроз объясняется эдиповым комплексом, который выводится из отцеубийства - "первородного греха" орды человекоподобных существ, то сам основополагающий факт такого "первоубийства" должен быть известен из независимого (пусть и проблематичного) источника, например из какого-нибудь сказания или мифа (заметим, что сам миф об Эдипе к эдипову комплексу во фрейдовском смысле никакого отношения не имеет, Фрейд просто использовал его в качестве яркой этикетки). В психоанализе же вся эта совершенно невероятная, целиком придуманная Фрейдом история подается не как требующая своего обоснования гипотеза, а как некий "первофакт", которым обосновываются все последующие факты частных невротических состояний. Могут возразить, что подобное соотношение между фактами и объясняющей их моделью имеет место в любой науке. Это действительно так, но лишь на этапе научной гипотезы. Гипотеза обобщает определенный набор эмпирических данных и уже на этом основании не может им не соответствовать. Само по себе такое соответствие указывает лишь на связность гипотезы, ее внутреннюю непротиворечивость, но далеко не означает ее истинности. Для доказательства истинности гипотезы необходимо проверить ее на независимом материале. При этом научна не та гипотеза, которая верна (свою верность ей еще предстоит доказать), а та, которая допускает возможность своего опровержения на независимом материале (принцип фальсифицируемости Карла Поппера). Например, планетарная модель атома Бора была вполне научной, хотя оказалась в конце концов неверной. В случае же фрейдовского психоанализа речь может идти максимум о его связности, об истинности или неистинности речи даже не идет, гипотеза просто не дотягивает до этих категорий: отрицая саму возможность проверки, она просто-напросто ненаучна.

Самое же поразительное, что спекулятивная конструкция Фрейда не является даже связно-последовательной: она пренебрегала фактами, которые были хорошо известны уже во времена ее создания. При всей своей сенсационной откровенности Фрейд загадочным образом умолчал об очень важных для его теории не столь уж редких фактах сексуального насилия над детьми со стороны родителей или близких родственников. То, что Фрейд описывал как фантазии ребенка, вызванные не изжитым своевременно эдиповым комплексом, на самом деле могло являться переживанием реальных событий. Почему Фрейд нигде об этом не говорит ни слова, хотя как психиатр не мог не знать о таких фактах? Ответ прост: потому, что это разрушило бы его гипотезу эдипова комплекса, которая лежит в основе всей его теории человеческого общества. Судьба отдельных людей, "залеченных" в рамках заведомо ложной терапевтической методики, для него ничего не значила на фоне глобальной задачи: осветить путь всему человечеству. Они просто приносились им в жертву для скорейшего достижения счастливого будущего. В этом тоже Фрейд проявил себя как настоящий революционер.

Вообще вся процедура психоаналитического лечения, проводившаяся пять раз в неделю на протяжении многих лет, напоминала не столько терапию, сколько игру пациента и врача, своего рода искусство для искусства. Фрейд сам признавался, что наиболее трудные случаи, когда он терпел поражение как врач, были наиболее плодотворны для его теории. Фактически это означает, что у него как теоретика вообще не было стимула для излечения своих пациентов, они были для него не более чем экспериментальным материалом. Фрейд был духовным сыном Базарова, который, увидев Одинцову, очень красивую женщину, воскликнул: "Экое богатое тело, хоть сейчас в анатомический театр!" И в этом случае тоже "отец" оказался нравственнее "сына": то, что со стороны Базарова было лишь циничной шуткой (он ведь влюбился в Одинцову), для Фрейда шуткой не было: всякое попавшееся ему под руку психическое "тело" он и в самом деле сразу же тащил в анатомический театр своего психоанализа. Что касается шутки как феномена человеческой психики, то Фрейд рассматривал ее исключительно в качестве дополнительного клинического материала. Фрейд всегда был, по удачному немецкому выражению, toternst - "мертвецки серьезен".

Кстати говоря, некоторые последователи Фрейда в Америке, для которых реальный заработок здесь и сейчас явно дороже всех судеб человечества, по-своему "исправили" упомянутую выше ошибку своего гуру, взяв на вооружение именно теорию совращения детей родителями. В шестидесятых-семидесятых годах прошлого века по Америке прокатилась волна скандальных судебных процессов: на психоаналитических сеансах пациенты (разумеется, с подачи своих врачей) стали вдруг массово "вспоминать", что в детском возрасте подверглись насилию со стороны своих родителей. Тысячи людей были оболганы (как здесь отличить правду от вымысла?), тысячи семей постигла немыслимая трагедия - и все на основании безответственно навязанных "интерпретаций".

И эта столь пикантная тема еще не исчерпана, по крайней мере Голливудом она разрабатывается до сих пор.

Почему же столь несостоятельной во всех отношениях теории удалось с таким ошеломляющим успехом и так надолго завоевать сердца миллионов людей? Для того чтобы на рынке идей заполучить массового клиента, нужно угадать его чаяния и в должной мере угодить им. Сделать это непросто, массовый человек - существо довольно привередливое, ему подавай такое идеологическое блюдо, которое в достаточной мере утоляло бы потребность в содержательном мировоззрении и в то же время воспринималось без чрезмерных интеллектуальных усилий. Гениальность Фрейда прежде всего в том, что он первым догадался подать изголодавшемуся человечеству мировоззренческое блюдо не в виде сухой "пайки", а под пикантным соусом пансексуальности. Здесь он попал в самую точку: под таким соусом любая идеологическая жвачка просто обречена на успех. Устоять невозможно, в конце концов, все мы люди, все человеки, а это подразумевает, что все мы немножко животные, и хорошо еще, когда немножко лошади, чаще-то всего немножко свиньи.

Страстная и последовательная апелляция к "свинье человеческой" ставится Фрейду в особую заслугу. Он первым решительно и смело восстал против ханжеского замалчивания темы сексуальности. Он высвободил европейского человека из пут всевозможных религиозных заветов, запретов и прочих табу, провозгласив суверенное право любого человека на сексуальную свободу. Надо заметить, что сама по себе сексуальная свобода существовала всегда, но не для всех. Например, такая, на наш взгляд, предосудительная вещь, как инцест, допускалась и даже предписывалась в древнеегипетской цивилизации - однако исключительно в качестве прерогативы фараонов. Всем прочим он был строжайше запрещен: этим подчеркивалось принципиальное отличие фараонов, имевших небесное происхождение, от простых смертных. Древних греков сексуальная свобода среди олимпийских богов тоже особенно не смущала, хотя это никоим образом не означало, что она поощрялась и среди людей. Также и широко распространенная на Востоке храмовая проституция отнюдь не санкционировала проституцию бытовую. В позднем Риме "божественные цезари" рассматривали свою сексуальную распущенность как проявление именно своей "божественности". Важный прорыв произошел в период разложения средневековых европейских монархий: распущенность перестала быть прерогативой монарха и стала достоянием аристократии, не имевшей на то уже никакой религиозной санкции. Все "садисты" маркиза де Сада были французскими аристократами, которых де Сад нещадно обличал, поскольку сам находился на стороне революции. Фрейд довел этот процесс деградации до его логического конца: окончательно перевел сексуальную свободу из области сакрального в область профанного. Все мы теперь стали сами себе царями без какого бы то ни было санкционирующего "помазания". Фрейд разрешил каждому самостийно короновать себя царским венцом. Отныне все, что когда-то было дозволено исключительно Юпитеру, стало позволено уже не только быку, но и свинье.

Фрейду повезло с эпохой: его психоанализ оказался востребованным именно в XX веке - по причинам, как полагает Эрих Фромм, экономико-социального характера. XIX век был пронизан буржуазным пафосом накопительства, а это требовало если не аскетизма, то по крайней мере известного воздержания. В XX же веке социальная парадигма радикальным образом изменилась, этот век стал веком безудержного потребительства. Основной закон современного общества: не откладывай на завтра потребление того, что можешь потребить сегодня. Отсюда и главный механизм развития современной экономики - кредит. Бери в долг, развивай производство, покупай, расплатишься потом, когда получишь прибыль. Если этого не сделаешь, окажешься изгоем, отброшенным на обочину прогресса. То же, естественно, относится и к столь жгуче значимой для человека сексуальной сфере. Долой воздержание, долой ложный стыд, не стесняйся срывать цветы удовольствия прямо здесь и сейчас. Подобно тому как воздержание от покупки модной вещи сделает тебя изгоем, так и сексуальное воздержание сделает тебя несчастным невротиком, лишенным уверенности в себе и тем самым обреченным на поражение в конкурентной борьбе. Психоанализ не был причиной такой переориентации общественного мнения, он просто стал удобной теоретической базой для его морального оправдания - если в связи с психоанализом можно вообще говорить о какой бы то ни было морали. Колоссальная популярность психоанализа на Западе начиная с тридцатых годов прошлого века вызвана тем, что он дал обоснование жизни (тиллиховское "мужество быть") очень среднему и очень "серому" человеку, представителю того самого прославленного "среднего класса", на отсутствие которого в нашей стране мы так горестно сетуем.

Успеху психоанализа в огромной степени способствовали и блестящие литературные способности Фрейда. Из своих произвольных интерпретаций сновидений, речевых обмолвок, жестов и поступков он умел создавать такие увлекательные миражи миров, что просто околдовал своим творчеством читающую публику. Собрание сочинений Фрейда насчитывает семнадцать томов, но большей частью его работы мало похожи на научные труды, они скорее напоминают беллетристику: не случайно ему в свое время была присуждена литературная Гетевская премия. Не обладай Фрейд выдающимися писательскими способностями, ему бы не удалось так ловко скрыть вопиющие натяжки в своих теоретических построениях. Книги Фрейда напрямую апеллируют к творчеству, призывают читателя к творческому дерзанию. Этим Фрейд привлек на свою сторону немало последователей: иллюзия легкого создания рациональных конструкций, дающих простые объяснения иррациональным мыслям и действиям людей, - прекрасное развлечение для умного человека. Есть в человеческой психике нечто влекущее к поиску связей между вещами, и поэтому есть притягательность в интерпретациях, нагружающих эти связи неожиданным и поражающим воображение смыслом.

Потерпев фиаско в качестве терапевтического и научного методов, психоанализ пока еще сохраняет прочные позиции в качестве метода герменевтического. Фрейд дал среднему человеку универсальный герменевтический ключ, позволяющий "раскусить" не только любого своего знакомого, но и любого исторического деятеля, любое социальное или культурное явление настоящего и прошлого. И самое удобное и приятное здесь то, что никто никогда не сможет доказать ложность таких самочинных интерпретаций.

Последнее прибежище психоанализа - герменевтика. Вот ее хрестоматийные "достижения": подъем по лестнице в сновидении - символ полового акта, прохождение через ряд комнат - посещение борделя; ритуальные религиозные омовения, равно как и навязчивые попытки леди Макбет отмыть свои руки от крови происходят от того, что в детстве этих людей слишком сурово наказывали за неаккуратность в отправлении естественных потребностей; церковная колокольня - несомненный фаллический символ, раннехристианские же катакомбы, наоборот, символ до очевидности вагинальный; Рафаэль совсем не случайно любил рисовать своих ангелочков сзади, да и картины Леонардо неизменно выдают извращенные фантазии художника; "Нет, я не Байрон, я другой..." - это не что иное, как проявление эдипова комплекса, подсознательное желание Лермонтова устранить своего духовного родителя... Фирма "Microsoft" названа так потому, что ее основатель страдал комплексом кастрации (micro - крошечный, soft - мягкий). Признаемся, последний пример - шутка. Но так ли уж сильно эта шутка отличается от вполне серьезных психоаналитических "интерпретаций"? Мы еще пощадили читателя, выудив из океана немыслимой похабщины несколько безобидных примеров. Читать подобного рода фрейдистские перлы по отдельности, конечно, смешно. Но когда начитаешься этого юмора достаточно много, становится жутковато: ощущение такое, будто попал в сумасшедший дом, в котором врачи и пациенты поменялись ролями. У психиатров есть поговорка: "Каждый психолог с психинкой, каждый невролог с нервинкой". Это естественно: у кого что болит, тот о том и говорит. Похоже, что в попытках понять безумие психоаналитики сами обезумели. Так и хочется сказать всем этим благодетелям человечества: "Врач, исцелись сам!" Иногда даже задумываешься, так ли уж далеки от истины те непримиримые противники Фрейда, которые, напоминая о том, что доктор в начале своей научной карьеры проводил на себе эксперименты с кокаином и морфием, и допуская, что от пристрастия к ним он так и не избавился в течение всей своей жизни (он ведь и умер от передозировки морфия), вообще считают всю его теорию наркотическим бредом.

"Для камердинера нет великого человека", - говорят французы. Нет его и для фрейдистов, оценивающих любого человека (и тем более великого) исключительно по критериям камердинера Смердякова. "Наши суждения свихнулись, следуя за общей порчею нравов. Я вижу, что большинство умов нашего времени изощряется в том, чтобы затемнить славу прекрасных и благородных деяний прошлого, давая им какое-нибудь низменное истолкование и подыскивая для их объяснения суетные поводы и причины. Велика хитрость! Назовите мне какое-нибудь самое чистое и выдающееся деяние, и я берусь обнаружить в нем, с полным правдоподобием, полсотни порочных намерений. Одному Богу известно, сколько разнообразных побуждений можно, при желании, вычитать в человеческой душе". Эти слова принадлежат не нашему современнику, их сказал человек, живший полтысячи лет назад, - Мишель Монтень.

Может быть, все-таки поторопились дать Фрейду Гетевскую премию, могли бы вспомнить один эпизод из эккермановских "Разговоров": "Гете показал мне сегодня два странных, диковинных стихотворения, оба высоконравственные по своим устремлениям, но в отдельных частях безудержно натуралистические и откровенные, такие в свете обычно признаются непристойными, почему он и держит их в тайне, не помышляя о публикации. - Если бы ум и просвещенность, - сказал он, - стали всеобщим достоянием, поэту жилось бы легче. Он мог бы всегда оставаться правдивым, не страшась высказывать лучшие свои чувства. А так приходится считаться с определенным уровнем понимания. Поэту нельзя забывать, что его творения попадут в руки самых разных людей, поэтому он старается не обидеть добропорядочное большинство чрезмерной откровенностью".

Если такой мудрой гетевской сдержанности по поводу в целом "высоконравственного по своим устремлениям" стихотворения недоставало уже в чопорно-викторианском XIX веке, что говорить о нынешнем эмансипированном! Кто сейчас думает о том, что в наш век тотальной доступности любой информации надо беречь чужие чувства! Понятно, что информацию не спрячешь, особенно низменного толка: сидящая в каждом из нас свинья грязи найдет. Но хотя бы не рекламировать и не пропагандировать, не навязывать ежедневно и ежечасно, не обкладывать этой грязью методично со всех сторон, чтобы некуда было от нее спрятаться.

Было бы ошибкой считать, что упадок нравственности напрямую вызван распространением фрейдизма в широких массах. Сами массы о нем практически ничего не знают, разве что слово такое когда-то слышали. Но духовные лидеры народа, те люди, которых когда-то называли "властителями дум", а в наше время точнее было бы назвать "манипуляторами массового сознания", техникой этой владеют в совершенстве. "Гермофрейдисты" (герменевтики-фрейдисты) давно уже более фрейдисты, чем сам Фрейд. При всех своих прегрешениях перед человечеством Фрейд все же не был пропагандистом сексуальной распущенности, наоборот, он считал, что в идеале человеческие страсти должны быть обузданы разумом. И тем не менее именно Фрейд окончательно развязал и от имени науки авторитетно благословил силы распада человеческой личности, возможно даже сам того не желая - то есть бездумно и безответственно. Не слишком преувеличивая, можно сказать, что после разгрома нацизма и коммунизма очередная главнейшая задача европейской цивилизации заключается в том, чтобы идейно разгромить фрейдизм. Даже своего опаснейшего внешнего врага - воинствующий исламизм - мы не сможем победить, не победив у себя дома фрейдизм как идейное обоснование и настойчивое оправдание глубочайших корней человеческой безнравственности.