Двадцать один. Приветствие лорда Азраэля

Лайра ехала верхом на сильном молодом медведе, рядом на другом ехал Роджер, Йорек без устали бежал впереди, а отряд медведей, вооружённых огнеметателем следовал за ними в арьергарде.

Маршрут был длинным и тяжёлым. Рельеф Свельбарда был горным, с острыми вершинами, разделёнными глубокими ущельями и мелкими долинами с крутыми склонами. Кроме того, было очень холодно. Лайра вспомнила мягко бегущие нарты, на которых они с бродяжниками направлялись в Болвангар – теперь та поездка казалась такой удобной! Воздух был пронзительно холодным, гораздо холоднее, чем она до сих пор испытывала. Возможно, всё дело было в том, что медведь, на котором она сейчас ехала, был не столь грациозен, как Йорек, или, может быть, в том, что она до смерти устала. Так или иначе, поездка была исключительно тяжёлой.

Про то, куда они направляются, и как скоро они доберутся, она знала очень мало. Всё, что она знала, было то, что рассказал ей старый медведь Сьёрен Эйзарсон, пока остальные медведи готовили огнеметатель. Он участвовал в переговорах с лордом Азраэлем относительно условий его содержания, и он очень хорошо их помнил.

Сначала, объяснил он, медведи Свельбарда относились к лорду Азраэлю точно так же, как и к остальным политикам, королям и смутьянам, которые были изгнаны на их остров. Пленники были важными персонами, иначе они просто были бы убиты. Они могли в один прекрасный день стать полезны для медведей, если бы политическая ситуация в их стране поменялась и они вернулись к власти, а потому не стоило относиться к ним с жестокостью или неуважением.

Так что лорд Азраэль попал на Свельбарде в условия, не лучшие, и не худшие, чем те, в которых находились сотни других изгнанников. Но многое заставляло тюремщиков относиться к нему иначе, чем к остальным пленникам. Была аура загадочности и непонятной опасности, что окружала всё, имеющее отношение к Пыли. Была очевидная паника тех, кто поместил сюда лорда Азраэля. И, кроме того, были личные контакты госпожи Коултер с Йофуром Ракнисоном.

Кроме того, медведи никогда не встречали человека, настолько надменного и властного, как лорд Азраэль. Энергично и изысканно добиваясь своего, он подавил даже Йофура Ракнисона, и убедил короля медведей позволить ему самому выбрать себе место для проживания.

Первое предложенное ему место находилось слишком низко, как он заявил. Ему нужно было высокое место, вдали от дыма и шума огненных шахт и кузниц. Он дал медведям план строения, которое он хотел, сказал им, где его построить, подкупил их золотом, лестью и угрозами добился своего от Йофура Ракнисона, и, удивлённые собственным согласием, медведи принялись за работу. Вскоре на глядящем на север холме вырос дом: крепкое, широкое здание, отапливаемое очагами, которые топились огромными блоками угля, добываемого и доставляемого медведями, с большими окнами, застеклёнными настоящим стеклом. Там он и обитал – пленник, который вёл себя, как король.

А затем он начал собирать оборудование для лаборатории.

С невероятным упорством он заказывал книги, приборы, химикаты, всевозможные инструменты и технику. И, каким-то образом, они прибывали, тем или иным способом, частью открыто, частью контрабандой с помощью посетителей, которых, как он утверждал, он имел право принимать. По земле, по воде и по воздуху, лорд Азраэль собрал всё требующееся ему оборудование, и, через шесть месяцев после начала его заключения, у него было всё.

И тогда он начал работу, размышляя, планируя и рассчитывая, в ожидании той последней вещи, которая требовалась ему для завершения его работы, что так пугала Комитет Жертвенников. Эта вещь приближалась к нему с каждой минутой.

Лайра впервые увидела тюрьму своего отца, когда Йорек Барнисон остановился у подножия хребта, чтобы дать детям возможность размяться – к тому моменту они слишком сильно замёрзли.

– Посмотри туда, – сказал он.

Широкий изломанный склон, покрытый камнями и льдом, через которые была расчищена тропинка, выводил наверх, на скалу, чётко очерченную в ночном небе. Северного Сияния не было, но звёзды сверкали ярко, как алмазы. Скала была чёрной и мрачной, но на её вершине стояло просторное здание, разбрасывавшее потоки света во все стороны: не дымное непостоянное свечение масляных ламп, и не резкий белый свет ямтарических фонарей, но мягкое, тёплое сияние горящей нафты.

Окна, из которых вырывался свет, были лучшим доказательством власти лорда Азраэля. Стекло было дорого, а большие листы стекла требовали в этих широтах постоянного обогрева, так что это зрелище было куда лучшей демонстрацией власти и богатства, чем вульгарный дворец Йофура Ракнисона.

В последний раз Лайра и Роджер оседлали своих медведей, и Йорек провёл их вверх по склону прямо к дому. Перед домом, окружённый низкой стеной, был дворик, погребённый глубоко под снегом, и, когда Йорек распахнул ворота, где-то внутри здания зазвонил колокольчик.

Лайра слезла с медведя. Она едва могла стоять. Она помогла Роджеру слезть, и, поддерживая друг друга, дети побрели к двери, проваливаясь в снег по пояс.

Наконец, тёплый дом! Наконец, долгожданный отдых!

Она потянулась к колокольчику, но, прежде, чем она успела дотронуться до него, дверь открылась. За дверью находилась маленькая, тускло освещённая прихожая, чтобы сохранять тепло внутри, а под лампой стояла знакомая фигура: слуга лорда Азраэля, Торольд, вместе с его демоном-пинчером Анфанг.

Лайра устало откинула капюшон.

– Кто... – начал было Торольд, но, заметив, кто перед ним стоит, продолжил, – Лайра? Маленькая Лайра? Я что, заснул?

Он повернулся и открыл внутреннюю дверь.

Зал, с огромным камином, в котором полыхали угольные брикеты, тёплый свет нафтовых ламп на коврах, кожаные кресла, полированное дерево... Лайра не видела ничего подобного с того момента, как она покинула колледж Джордан, и это зрелище вызвало горький комок в её горле.

Демон лорда Азраэля, снежная леопардиха, зарычала.

Отец Лайры стоял перед ней, с темноглазым лицом, вначале гордым, триумфальным и нетерпеливым, но затем цвет схлынул с него, и его глаза широко раскрылись в ужасе, когда он увидел свою дочь.

– Нет! Нет!

Он отшатнулся назад и ухватился за каминную доску. Лайра не могла пошевельнуться.

– Убирайся! – закричал лорд Азраэль. – Уходи, убирайся вон! Я не посылал за тобой!

Она не могла говорить. Она открыла род два раза, три, и, наконец, с трудом выдавила:

– Нет, нет, я пришла, чтобы...

Он выглядел потрясённым, он продолжал мотать головой, он поднял руки, как бы пытаясь отгородиться от неё, в ужасе, который она не могла понять.

Она сделала шаг вперёд, чтобы успокоить его, и из-за её спины вышел испуганный Роджер. Их демоны радостно влетели в тепло комнаты, а через секунду лорд Азраэль вытер лоб ладонью, и, казалось, немного успокоился. Цвет начал возвращаться к его щекам, пока он глядел на них обоих.

– Лайра, – сказал он. – Это ведь Лайра?

– Да, дядя Азраэль, – сказала она, решив, что сейчас не лучшее время объявлять о своей осведомлённости об их истинных отношениях. – Я пришла принести вам алетиометр от Мастера колледжа Джордан.

– О да, разумеется, – сказал он. – Кто это?

– Это Роджер Парслоу, – ответила она. – Поварёнок из колледжа Джордан. Но...

– Как вы сюда попали?

– Я как раз собиралась сказать, там снаружи ждёт Йорек Барнисон, он привёз нас сюда. Он пришёл с нами из Троллесанда, и мы обманули Йофура...

– Кто такой Йорек Барнисон?

– Бронированный медведь. Он привёл нас сюда.

– Торольд, – позвал он, – приготовь для этих детей горячую ванну, и приготовь еду. Затем им следует поспать. Их одежда грязная – подбери им что-нибудь из одежды. Сделай это сейчас, пока я поговорю с этим медведем.

Лайра чувствовала, что мир вокруг неё плывёт. Возможно, виновата была жара, возможно, облегчение. Она отстранённо наблюдала, как слуга поклонился и покинул зал, а лорд Азраэль вышел в прихожую и закрыл дверь, а затем она наполовину уселась, наполовину упала в ближайшее кресло.

Казалось, всего через мгновение, с ней заговорил Торольд.

– Следуйте за мной, мисс, – сказал он, и она заставила себя встать и пойти вместе с Роджером в тёплую ванную, где с горячих батарей свисали мягкие полотенца, и где в нафтовом свете стояла бадья горячей воды.

– Ты первый, – сказала Лайра. – Я посижу снаружи, и мы поговорим.

Роджер, морщась и задыхаясь от жары, зашёл внутрь и залез в бадью. Они достаточно часто плавали нагишом в каналах Изис или Черуэлл, вместе с другими детьми, но это было совсем другим.

– Я боюсь твоего дядю, – сказал Роджер через открытую дверь, – Я имею в виду, твоего отца.

– Лучше продолжай называть его моим дядей. Я его тоже иногда побаиваюсь.

– Когда мы только вошли, он меня не видел. Он смотрел только на тебя. И он был перепуган, пока не заметил меня. Затем он сразу успокоился.

– Он просто был удивлён, – сказала Лайра. – Любой бы удивился, увидев кого-то, кого он не ожидал увидеть. Он в последний раз видел меня в Комнате Отдыха. Это, должно быть, было шоком.

– Нет, – сказал Роджер, – это что-то другое. Он на меня смотрел как волк, или что ещё.

– Ты это сам себе вообразил.

– Не-а. Я боюсь его больше, чем я боялся госпожи Коултер, вот в чём дело.

Он плеснул водой. Лайра достала алетиометр.

– Хочешь, я спрошу про это символьный анализатор? – сказала она.

– Ну, не думаю. Есть вещи, которые я лучше не буду знать. Похоже, что всё, что я слышал с того времени, когда Глакожеры заявились в Оксфорд, всё было плохим. Не было ничего хорошего, кроме ближайших пяти минут. Ну, вот как сейчас, это классная ванная, и там висит хорошее тёплое полотенце, всё в ближайшие пять минут. А когда я высохну, может, будет какая-нибудь вкусная еда. А когда я поем, может, удастся покемарить в мягкой кровати. Но что дальше, я не знаю, Лайра. Мы ведь видели страшные вещи, правда? И, скорее всего, увидим ещё немало. Так что я думаю, не хочу я знать будущее. Я уж лучше останусь в настоящем.

– Да, – устало сказала Лайра, – Бывает время, когда я и сама так думаю.

Так что, хотя она ещё некоторое время держала алетиометр в руках, она не поворачивала колёсики, и вращение стрелки проходило мимо её сознания. Пантелеймон молча наблюдал за алетиометром.

После того, как они оба вымылись, поели немного хлеба с сыром, и выпили немного вина и горячей воды, Торольд сказал: – Мальчику пора идти в постель. Я покажу ему, где она. Мисс Лайра, его светлость интересуется, не присоединитесь ли вы к нему в библиотеке.

Лайра нашла лорда Азраэля в комнате, окна которой выходили на замёрзшее море далеко внизу. В широком камине светились угли, а нафтовая лампа была почти потушена, так что нечему было отбрасывать тени от людей, находящихся в комнате, на мрачный пейзаж, что простирался снаружи. Лорд Азраэль, сидевший в большом кресле около камина, указал ей на второе кресло, стоявшее напротив него.

– Твой друг, Йорек Барнисон, отдыхает снаружи, – сказал он. – Он предпочитает холод.

– Он рассказал вам про его бой с Йофуром Ракнисоном?

– Без особых деталей. Но, как я понял, он теперь король Свельбарда. Это правда?

– Разумеется, правда. Йорек никогда не лжёт.

– Он, похоже, назначил себя твоим охранником.

– Нет. Джон Фаа приказал ему присматривать за мной, потому он это и делает. Он лишь исполняет приказ Джона Фаа.

– А при чём здесь Джон Фаа?

– Я тебе скажу, если ты мне кое-что расскажешь, – ответила она. – Ты ведь мой отец, так?

– Да. Ну и что?

– А то, что тебе следовало сказать мне раньше, вот что. Нельзя утаивать такие вещи от людей, потому что, когда они их узнают, они чувствуют себя идиотами. Это жестоко. Какая разница, если бы я знала, что я твоя дочь? Ты бы мог сказать мне годы назад. Ты бы мог сказать мне и попросить держать это в тайне, и я бы сохранила эту тайну, чего бы мне это ни стоило, если бы ты только попросил. Я была бы так горда, что никто бы не вытянул из меня этого, если бы ты только попросил меня. Но ты никогда мне ничего не говорил. Другим людям можно было знать, а мне – нет.

– Кто рассказал тебе?

– Джон Фаа.

– Он рассказал тебе про твою мать?

– Да.

– Тогда мне осталось рассказать тебе совсем немного. Не думаю, что мне хотелось бы, чтобы меня допрашивала и осуждала нахальная девчонка. Я хотел бы услышать, что ты видела и сделала на пути сюда.

– Я притащила тебе этот чёртов алетиометр, разве нет? – взорвалась Лайра. Она была на грани слёз. – Я хранила его всё время, начиная с Джордана, я прятала его, что бы с нами не происходило, я научилась пользоваться им, я протащила его через весь этот чёртов кровавый путь, хотя и могла просто бросить всё и быть в безопасности, а ты даже не поблагодарил меня, даже не показал, что обрадовался, увидев меня. Не знаю, зачем я это сделала. Но я сделала это, я шла вперёд, даже в вонючем дворце Йофура Ракнисона я шла только вперёд, совсем одна, а затем я обманула его, чтобы он подрался с Йореком, чтобы я только могла прийти сюда, для тебя... А когда ты увидел меня, ты чуть в обморок не упал, как будто я была какой-то мерзкой тварью, которую ты хотел бы никогда больше не увидеть. Ты не человек, лорд Азраэль. Ты не мой отец. Мой папа никогда бы не сделал такого. Отцы ведь должны любить дочерей, разве нет? А ты не любишь меня, и я не люблю тебя, вот что. Я люблю Фардера Корама, и я люблю Йорека Барнисона, я люблю бронированного медведя больше, чем отца. И, спорю, что Йорек Барнисон любит меня больше, чем ты.

– Ты ведь сказала, что он всего лишь исполняет приказ Джона Фаа. Если ты собираешься устраивать концерты, я не буду тратить время на разговоры с тобой.

– Забирай тогда свой чёртов алетиометр, а я возвращаюсь обратно с Йореком.

– Куда?

– Обратно во дворец. Он будет сражаться с госпожой Коултер и с Комитетом Жертвенников, когда они сюда заявятся. Если он проиграет, я тоже умру, мне неважно. Если он победит, мы найдём Ли Скорсби и я улечу в его шаре, и...

– Кто такой Ли Скорсби?

– Аэронавт. Он привёз нас сюда, а затем мы вывалились из шара. Вот, держи свой алетиометр. Он в порядке.

Он не сделал ни единого движения, чтобы взять его, и она положила его на каминную полку.

– И думаю, что я должна сказать тебе, что госпожа Коултер направляется на Свельбард, и, как только она узнает, что случилось с Йофуром Ракнисоном, она отправится сюда. В цеппелине, с кучей солдат, и они убьют нас всех, по приказу Магистериума.

– Они не доберутся до нас, – спокойно сказал он.

Он был настолько спокоен и расслаблен, что её ярость немного угасла.

– Ты не можешь знать, – неуверенно сказала она.

– Могу и знаю.

– У тебя что, есть ещё один алетиометр?

– Для этого мне не нужен алетиометр. Теперь, Лайра, я хочу услышать про твоё путешествие сюда. Начинай с самого начала. Расскажи мне всё.

И она рассказала. Она начала с того, как пряталась в Комнате Отдыха, перешла к тому, как глакожеры забрали Роджера, к тому времени, когда она жила с госпожой Коултер, и дальше.

Это был долгий рассказ, и, закончив его, она сказала:

– Так что осталась только одна вещь, которую я действительно хочу узнать, и думаю, я имею на это право, так же, как я имела право знать, кто я на самом деле. И, раз уж ты не сказал мне, кто я, расскажи мне это в качестве компенсации. Что такое Пыль? И почему все так её боятся?

Он взглянул на неё, словно пытаясь решить, поймёт ли она то, что он расскажет. Он никогда раньше не смотрел на неё серьёзно, подумала она, до сих пор он всегда выглядел как взрослый, вынужденный развлекать ребёнка. Но, похоже, он решил, что она готова.

– Пыль – это то, что заставляет алетиометр работать, – сказал он.

– А... я так и думала! А что ещё? Как они про неё узнали?

– В определённом смысле, Церковь всегда знала про неё. Они проповедовали про Пыль в течение веков, только они не называли её по этому имени.

– Но несколько лет назад московит Борис Михайлович Русаков обнаружил новый вид элементарных частиц. Ты слышала про электроны, протоны, нейтрино, и прочие? Они называются элементарными, потому что ты не можешь разделить их на части: внутри них нет ничего, кроме них самих. Что ж, эти новые частицы были элементарными, но их было очень тяжело измерять, потому что они не вели себя так, как остальные частицы. А тяжелее всего Русакову было понять, почему эти частицы скапливаются там, где есть люди, как если бы мы притягивали их. Особенно взрослые. Дети тоже, но совсем слабо, пока их демоны не примут постоянную форму. В подростковом возрасте они начинают притягивать Пыль сильнее, и та оседает на них, как на взрослых.

– Разумеется, все открытия подобного рода должны объявляться только через Магистериум в Женеве, так как они прямо влияют на доктрины Церкви. А это открытие Русакова было таким удивительным и странным, что инспектор Церковного Суда Благочестия заподозрил Русакова в одержимости дьяволом. Он провёл экзорцизм в лаборатории, он допросил Русакова по правилам Инквизиции, но, в конце концов, им пришлось согласиться с тем, что Русаков им не лгал. Пыль действительно существовала.

– Тем самым они должны были решить, чем же она являлась. А, учитывая природу Церкви, был только один вариант. Магистериум пришёл к выводу, что Пыль есть физическое воплощение первородного греха. Ты знаешь, что такое первородный грех?

Она поджала губы. Как будто она вернулась в Джордан, и учитель спрашивал её про то, что она едва выучила.

– Вроде того, – сказала она.

– Нет, не знаешь. Подойди к полке у стола и принеси мне Библию.

Лайра так и сделала, и передала большую чёрную книгу отцу.

– Ты помнишь историю Адама и Евы?

– Конечно, – сказала она. – Она не должна была есть плод, но змей соблазнил её.

– А что произошло после?

– Ну... Их вышвырнули. Бог изгнал их из рая.

– Господь сказал им не есть плодов, иначе они умрут. Помнишь, они были обнажены в саду, они были как дети, и их демоны принимали любую форму, какую хотели. Но вот что случилось.

Он открыл главу третью книги Бытия, и прочитал:

– И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть,

– Только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть.

– И сказал змей жене: нет, не умрете,

– Но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и демоны ваши примут истинные формы, и вы будете, как боги, знающие добро и зло.

– И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает демону истинную форму; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел.

– И открылись глаза у них обоих, они увидели истинную форму их демонов, и говорили с ними.

– Но когда муж и жена узнали своих демонов, узнали они, что изменились сильно. И до того они были одно со всеми тварями земными и воздушными, а теперь различны,

– И увидев различие, познали они добро и зло, и устыдились, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания.

Он закрыл книгу.

– Вот так грех вошёл в наш мир, – сказал он, – грех, стыд и смерть. Это произошло, когда их демоны приняли постоянную форму.

– Но... – Лайра пыталась найти нужные ей слова, – это ведь не правда? Не такая правда, как химия, или механика, не настоящая правда? Ведь Адама и Евы на самом деле не было? Кассингтонский Мудрец сказал мне, что это вроде сказки.

– Звание Кассингтонца традиционно даётся вольномыслящему. Высказывать сомнения в вере – его прямая обязанность. Разумеется, он сказал так. Но думай про Адама и Еву, как про мнимое число, вроде корня из минус единицы: тебе не найти доказательств его существования, но, если ты включаешь его в свои уравнения, ты можешь вычислять многое из того, что не могла вычислить без него.

– В любом случае, именно это Церковь проповедовала в течение тысяч лет. И, когда Русаков открыл Пыль, наконец, появилось материальное подтверждение того, что что-то происходит в момент, когда невинность переходит в опыт.

– К слову, именно Библия дала нам слово Пыль. Сначала частицы назывались частицами Русакова, но вскоре кто-то указал на любопытную фразу ближе к концу третьей главы Бытия, где Господь проклинает Адама за то, что тот съел плод.

Он снова открыл Библию и показал Лайре место. Она прочитала:

– В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься.

Лорд Азраэль сказал: – Мудрецы Церкви всегда задумывались над переводом этой фразы. Высказывалось мнение, что правильным переводом будет «пыль», а не «прах», а строка должна читаться не «в прах возвратишься», а «пыли подвергнешься». Другие говорят, что весь стих – это игра слов «земля» и «пыль», и что на самом деле он означает признание Господом того, что его собственная природа отчасти греховна. Никто не знает. Да и не может знать, потому что изначальный текст не сохранился. Но слово было слишком удобным, и именно поэтому эти частицы стали известны, как Пыль.

– А что с глакожерами? – спросила Лайра.

– Главный Комитет Жертвенников... Компания твоей матери. Умный ход с её стороны, попытаться создать свою собственную властную структуру, но твоя мать – умная женщина, как, я думаю, ты уже заметила. Магистериуму удобно позволять всевозможным организациям работать под его прикрытием. Они обычно стравливают их: если какая-нибудь добивается успеха, Магистериум делает вид, что всегда поддерживал её, если терпит неудачу, Магистериум всегда может назвать организацию еретической, и заявить, что никогда по-настоящему не поддерживал её.

Видишь ли, твоя мать всегда жаждала власти. Сперва она попыталась достичь её обычным путём, через брак, но это не сработало, как ты, наверное, слышала. Так что ей пришлось обратиться к Церкви. Естественно, она не могла воспользоваться способом, открытым для мужчин – принять сан, и так далее – её метод обязан был быть неортодоксальным, она должна была создать свою собственную структуру, свои собственные рычаги влияния, и работать через них. Специализация в области Пыли была удачным ходом. Все боялись этого предмета, никто не знал, что делать, и, когда она предложила возглавить исследования, Магистериум был так счастлив, что обеспечил её всеми средствами и ресурсами.

– Но они отсекали... – Лайра не могла заставить себя сказать это, слова застряли у неё в горле. – Вы же знаете, что они делали! Почему Церковь позволяла им это?

– Потому что был прецедент. Нечто подобное уже было раньше. Ты знаешь, что означает слово кастрация? Это означает удаление половых органов у мальчика, так, что он никогда не разовьётся в мужчину. Кастрат на всю жизнь сохраняет высокий голос, почему, собственно, Церковь и разрешала подобное – очень полезно для церковных хоров. Некоторые кастраты стали великими певцами, известными артистами. Большинство превратилось в жирных распущенных полумужчин. Некоторые умерли во время операции. Но Церковь не испугать идеей небольшого усекновения. Был прецедент. К тому же это было гораздо гигиеничнее, чем в старину, когда даже не было анестетиков, стерильных бинтов или полноценной медицинской помощи. По сравнению с кастрацией, это выглядело даже гуманно.

– Неправда! – яростно воскликнула Лайра. – Неправда!

– Нет. Разумеется, неправда. Именно поэтому они и вынуждены были прятаться на дальнем Севере, в темноте и безвестности. И именно поэтому Церковь была рада иметь кого-то, вроде твоей матери, во главе всего этого. Кто бы мог заподозрить такую обаятельную, влиятельную, красивую и убедительную женщину? А к тому же, так как всё это было организовано в тайне и неофициально, Магистериум всегда мог отрицать свою связь с ней, если бы это понадобилось.

– Но чья это была идея, усекать...

– Её. Она предположила, что две вещи, происходящие в отрочестве, могут быть связаны: изменение демона, и то, что Пыль начинает оседать на человеке. Возможно, если бы демон был отделён от тела, мы бы никогда не были подвержены влиянию Пыли – первородного греха. Вопрос был в том, возможно ли отделить демона от тела, не убивая человека. Но она много путешествовала, и видела множество вещей. В частности, она путешествовала в Африку. Африканцы умеют превращать человека в раба, называемого зомби. Он не имеет собственной воли, он способен работать день и ночь, не убегая и не жалуясь. Он выглядит, как труп...

– Это человек без демона!

– Точно. Так она выяснила, что разделение возможно.

– И... Тони Коста рассказывал мне про жутких призраков, которые живут в северных лесах. Может, это тоже такие же существа.

– Верно. В любом случае, из этих идей, и из одержимости Церкви первородным грехом, вырос Комитет Жертвенников.

Демон лорда Азраэля дёрнула ушами, и он положил руку на её красивую голову.

– Кое-что ещё происходило, когда они проводили усечение, – продолжил он. – И они не заметили этого. Энергия, что соединяет тело и демона, невероятно сильная. Когда совершается усечение, вся эта энергия распыляется в пространстве в долю секунды. Они не заметили этого, потому что приняли этот эффект за шок, отвращение, гнев, и научились игнорировать его. Так они и не поняли, на что этот эффект способен, и даже не подумали применить его...

Лайра не могла сидеть спокойно. Она встала и прошла к окну, глядя на простирающийся тусклый пейзаж невидящими глазами. Это было слишком жестоко. Какая разница, насколько важно было выяснить про первородный грех, то, что они делали с Тони Макариосом, и с другими было слишком жестоко. Ничто не могло оправдать это.

– А что делал ты? – спросила она. – Ты проводил усечения?

– Мои интересы лежат в другой плоскости. Не думаю, что Комитет Жертвенников готов пойти так же далеко. Я хочу найти источник Пыли.

– Источник? А откуда она происходит?

– Из другой вселенной, которую мы можем наблюдать через Северное Сияние.

Лайра повернулась. Её отец полулежал в кресле, расслабленный и могущественный, и его глаза сверкали так же ярко, как и глаза его демона. Она не любила его, она не могла доверять ему, но она не могла не восхищаться им, той экстравагантной роскошью, которой он пользовался в этих заброшенных пустошах, и силой его амбиций.

– что это за вселенная? – спросила она.

– Один из бессчётных миллиардов параллельных миров. Ведьмы знали про них веками, но первые теологи, которые обосновали их существование математически, были изолированы около пятидесяти лет назад. Однако, это правда. Отрицать это невозможно.

– Но никто не думал, что когда-нибудь будет возможно перейти из одной вселенной в другую. Мы думали, что это было бы нарушением фундаментальных законов. Что ж, мы ошибались – мы научились видеть тот мир наверху. А если свет может пройти, то и мы можем. И мы должны были научиться видеть его, Лайра, как ты научилась использовать алетиометр.

– Далее, тот мир, как и любой другой мир, появился в результате вероятности. Возьми бросок монеты в качестве примера: она может упасть орлом или решкой, и мы не знаем, пока она не упадёт, что будет наверху. Если выпал орёл, значит, вероятность выпадения решки исчезла. До того момента обе вероятности были равноценны.

– Но в ином мире выпала решка. И, когда это случилось, миры разделились. Я использовал пример с монетой, чтобы сделать это понятнее. Фактически же, все эти вероятности происходят на уровне элементарных частиц, но всё происходит точно так же: в определённый момент существует несколько вероятностей, в следующий момент происходит только одна, а остальные перестают существовать. Вот только появляются несколько новых миров, где произошли именно они.

– И я собираюсь отправиться в тот мир за Северным Сиянием, – сказал он, – потому, что я думаю, что именно оттуда происходит вся Пыль. Ты видела те слайды, что я показывал Мудрецам в Комнате Отдыха. Ты видела, как Пыль проистекает на наш мир из Авроры. Ты сама видела тот город. Если свет может пересечь барьер между мирами, если Пыль может, если мы можем видеть тот город, значит, мы можем построить мост и пройти по нему. Для этого требуется феноменальный выброс энергии. Но я могу обеспечить его. Где-то там находится источник всей Пыли, всей смерти, греха, страданий и разрушений в мире. Люди не могут видеть что-либо без желания это разрушить. Это и есть первородный грех. И я уничтожу его. Сама Смерть умрёт.

– Поэтому они заперли тебя здесь?

– Да. Они напуганы. И не без причины.

Он встал, так же как и его демон, гордый, прекрасный и убийственный. Лайра сидела неподвижно. Она боялась своего отца, она безмерно восхищалась им, и она думала, что он совершенно сумасшедший – но кто была она, чтобы судить?

– Иди в постель, – сказал он. – Торольд укажет тебе спальню.

Он развернулся.

– Ты оставил алетиометр, – сказала она.

– Ах, да. Мне он на самом деле не нужен, – сказал он. – Да и в любом случае, без книг он для меня бесполезен. Ты знаешь, я думаю, Мастер Джорданского колледжа давал его тебе. Он просил тебя принести его мне?

– Ну, да! – сказала она. Но затем она подумала снова, и поняла, что, фактически, Мастер никогда не просил её сделать это, она просто всё это время так считала, потому что зачем ещё он бы стал давать его ей? – Нет, – сказала она. – Я не знаю. Я думала...

– Что ж, мне он не нужен. Он твой, Лайра.

– Но...

– Спокойной ночи, дитя.

Безмолвная, слишком запутавшаяся, чтобы высказать хоть один из дюжины вопросов, что бурлили в её мыслях, она уселась у огня, наблюдая, как её отец выходит из комнаты.