ВОСЕМЬ. Разочарование

Лайре требовалось время, чтобы привыкнуть к новой версии собственной биографии, и одного дня для такой перемены было маловато. Лайра, конечно, признала лорда Азраэля своим отцом, но согласиться называть матерью миссис Коултер было не в пример тяжелее. Еще пару месяцев назад подобные новости наверняка осчастливили бы Лайру, и, сознавая это, девочка ощущала растерянность.

Но, оставаясь Лайрой, она недолго предавалась беспокойству, ведь в округе было столько поселений на болотах, где Лайра еще не бывала, и столько детей служителей, которым ей было о чем рассказать. Не прошло и трех дней, как Лайра научилась мастерски править лодкой (в своих глазах, по крайней мере), и собрала вокруг себя стайку местных мальчишек рассказами о могущественном отце, так несправедливо томящимся в плену.

– А потом, однажды вечером, Турецкий Посол пришел на ужин к Джорданскому Послу. И у него был приказ самого Султана убить моего отца, немедленно, и на его пальце было кольцо с выдолбленным камнем, наполненным ядом. И когда гостям налили вино, он, как будто случайно, протянул руку над бокалом моего отца и выплеснул в бокал яд. Он сделал это так быстро, что никто ничего не заметил, но…

– А какой это был яд? – поинтересовалась девочка с худым лицом.

– Яд особой турецкой змеи, – тут же придумала Лайра, – которую ловят, приманивая игрой на дудочке, а потом кидают ей губку, пропитанную медом, и когда змея кусает губку, то уже не может освободить клыки, и тогда змею ловят и доят ее, чтобы добыть яд. Ну, в общем, мой отец увидел, что сделал турок, и сказал: «Господа, я хочу провозгласить тост за дружбу между Колледжем Джордана и Колледжем Измира, а это и был колледж, где учился Посол. И в качестве доказательства нашего стремления к дружбе, – сказал отец, – мы обменяемся бокалами и выпьем вино друг друга».

– И Посол оказался перед страшным выбором, потому что он не мог отказаться выпить вино, не нанеся при этом смертельное оскорбление, и не мог выпить, потому что знал, что вино отравлено. Он побледнел и прямо за столом упал в обморок. А когда он пришел в себя, все так и сидели, не сводя с него глаз и ожидая. И ему уже оставалось только выпить вино или во всем сознаться.

– И что он сделал?

– Он выпил. Он умирал почти пять минут и все это время страшно мучился.

– И ты все видела?

– Нет, потому что девочек не пускают за стол для Преподавателей. Но я видела тело потом, когда его вынесли из зала. Вся его кожа сморщилась как старое яблоко, а глаза свисали из черепа. Вообще-то их попытались засунуть обратно в глазницы…

Рассказы продолжались.

Тем временем, на границах болотистой страны полиция стучала в двери домов, обыскивая чердаки и сараи, изучая бумаги и допрашивая всех, кто обмолвился, что видел маленькую девочку со светлыми волосами; а в Оксфорде поиски проводились ещё активнее. Джорданский Колледж обыскали от пыльных хранилищ до темных подвалов, затем пришла очередь Колледжей Гавриила и Святого Михаила, пока главы всех Колледжей не заявили совместный протест, отстаивая свои древние права. О том, какие силы задействованы в её поисках Лайра могла догадаться по белым шлейфам самолетных выхлопов, перечеркивающих небо. Но Лайра не видела их, потому что над землей нависали низкие облака, а самолеты, по правилам, не могли низко летать над болотистой страной, ведь кто знает, какие устройства для слежения они могли на себе нести? Лучше спрятаться, когда слышишь их звук, или надеть непромокаемую зюйдвестку на яркие светлые волосы.

И она расспрашивала Ма Коста обо всех подробностях своего рождения. Каждая новая деталь ложилась стежком на мысленно вышиваемый узор, который был ярче и яснее, чем придуманные ею истории, и переживалась вновь и вновь, начиная с побега из дома, пребывания в чулане, оклика хриплого голоса, лязга мечей…

– Мечей? О Боже, девочка, о чем ты говоришь? – ахнула Ма Коста. – У мистера Коултера был пистолет, лорд Азраэль выбил его рукой и одним ударом свалил мистера Коултера с ног. Потом прозвучали два выстрела. Странно, что ты не помнишь; должна бы, хотя ты и была еще маленькая. Первым выстрелил Эдвард Коултер – он дотянулся до пистолета и нажал на курок, вторым стрелял лорд Азраэль – он снова выбил пистолет у мистера Коултера и прицелился. Попал ему прямо между глаз и вышиб мозги. А потом нарочито спокойно сказал “Выходите, миссис Коста, и принесите ребенка”, потому что ты истошно орала, на пару с этим демоном; потом он взял тебя на руки, покачал на коленях, посадил тебя на плечи и, пошучивая, катал тебя по комнате, где на полу лежал покойник, потом он потребовал вина и приказал мне отскоблить пол.

После четвертого повторения истории Лайра была уже убеждена, что сама помнила все детали, и даже объявила, какого цвета были пальто мистера Коултера и подбитые мехом плащи, висящие в чулане. Ма Коста рассмеялась.

А когда она оставалась одна, Лайра вытаскивала алетиометр и разглядывала его картинки глазами влюбленного, глядящего на портрет любимой. Значит каждый образ имел несколько значений, правильно? Так почему бы ей не понять, о чем они говорят? Разве она не дочь лорда Азраэля?

Памятуя о словах Фардера Корама, она пыталась сосредоточиться на трёх символах, взятых в случайном порядке, и нацеливала на них концы стрелок. Лайра обнаружила, что, если держать алетиометр на раскрытых ладонях и нарочито лениво посматривать на него, думая о приборе, длинная стрелка начинала двигаться более осознанно. Вместо бессмысленного раскачивания по кругу стрелка начала переходить от одной картинки к другой. Иногда она прекращала движение, указав на три картинки, иногда на две, иногда на пять и более, и хотя Лайра не понимала значения увиденного, она испытывала глубокую покойную радость от сделанного, непохожую ни на что из знакомых ей переживаний. Пантелеймон наклонялся над прибором, иногда в облике кота, иногда мыши, и поворачивал голову вслед за движением стрелки; а один или два раза, оба, демон и девочка, сами того не понимая, ощутили момент озарения, который был похож на луч света, пробившийся сквозь облака, чтобы осветить величественную линию холмов в дальней дали. В эти секунды Лайра трепетала той глубокой дрожью, которую ощущала всю свою жизнь, едва услышав слово «Север».

Так прошли три дня, большую часть которых Лайра провела исследуя местность и возвращаясь в Заал. Наступил вечер второй Вереницы. На него в помещение набилось еще больше людей, чем на первое, если такое вообще было возможно. Лайра и семья Коста успели как раз вовремя, чтобы занять места в переднем ряду, и как только мерцание свечей подтвердило, что зал забит битком, Джон Фаа и Фардер Корам вышли на возвышение и сели за стол. Джону Фаа не пришлось призывать собравшихся к тишине; он просто положил свои огромные руки на стол и взглянул на людей внизу, и бормотание затихло.

– Что ж, – начал он, – вы сделали то, о чем я просил. И лучше, чем я надеялся. Теперь я хочу просить глав шести семейств подняться ко мне, чтобы передать золото и рассказать, что они могут нам пообещать. Николас Рокеби, вы будете первым.

Крепкий мужчина с черной бородой взобрался на возвышение и положил на стол тяжелый кожаный мешок.

– Это наше золото, – объявил он. – И мы предлагаем тридцать восемь человек.

– Благодарю вас, Николас, – сказал Джон Фаа. Фардер Корам делал записи. Первый мужчина отступил вглубь возвышения, а Джон Фаа вызвал следующего, и следующего, и каждый подходил, ставил на стол мешок, и объявлял, сколько людей может собрать. Семья Коста была частью семейства Стефански, и, естественно, Тони был одним из первых добровольцев. Лайра заметила, что его демон в облике сокола переступает с лапки на лапку и расправляет крылья, пока деньги Стефански и обещание собрать двадцать три человека передавались Джону Фаа.

Когда на возвышении собрались все шесть глав семейств, Фардер Корам показал бумагу Джону Фаа, который поднялся, чтобы снова обратиться к аудитории.

– Друзья, общее число сто семьдесят человек. Я с чувством гордости благодарю вас. Что же касается золота, судя по весу собранного, я не сомневаюсь, что каждый из вас добрался до дна своих сокровищниц, и за это я также должен тепло поблагодарить всех.

– Теперь о том, что мы будем делать дальше. Мы собираемся зафрахтовать корабль и отплыть на нем на север, чтобы найти детей и освободить их. Судя по имеющимся у нас данным, возможно нам не удастся выполнить миссию, не вступив в бой. Такое происходит не в первый, да и не в последний раз, но мы еще никогда не сражались с людьми, которые похищают детей, и нам придется больше чем обычно полагаться на хитрость. Но мы не вернемся без наших детей. Да, Дирк Врайс?

– Лорд Фаа, вы знаете, почему они похитили именно детей? – спросил поднявшийся с места мужчина.

– До нас дошли слухи, что похищение имеет религиозный смысл. Проводится эксперимент, природу которого мы пока не знаем. Если уж говорить честно, мы даже не знаем, причиняют ли детям вред. Но что бы с ними не делали, хорошее или плохое, никто не имеет права прокрадываться к нам в ночи и вырывать малышей из сердец их семей. Да, Реймонд ван Геррит?

Мужчина, выступавший на первом собрании, поднялся и заговорил.

– Этот ребенок, лорд Фаа, тот, которого, по вашим же словам, разыскивают, сейчас сидит здесь в первом ряду. Я слышал, что народ, обитающий по краю болот, перевернул всё вверх дном ища её. Я слышал, что сегодня Парламент будет рассматривать вопрос об отмене наших древних привилегий из-за этого самого ребенка. Да, друзья, – повысил он голос, перекрывая шепот возмущенных слушателей, – они собираются провести закон, который лишит нас права свободно входить на болота и выходить из них. И поэтому, лорд Фаа, мы хотим знать: что это за ребенок, ради которого мы готовы попасть в такое кризисное положение? Она не дочь служителей, насколько мне известно. Так почему мы все должны рисковать ради бродяжки?

Лайра подняла голову и взглянула на мощную фигуру Джона Фаа. Её сердце колотилось так, что она едва расслышала первые слова ответа.

– Договаривай, Реймонд, не стесняйся, – предложил Джон Фаа. – Ты хочешь, чтобы мы отдали этого ребенка людям, от которых девочка спасалась бегством, да?

Мужчина упрямо хмурился, но молчал.

– Что ж, может ты этого хочешь, а может и нет, – продолжил Джон Фаа. – Но если вам нужна причина, чтобы совершить добрый поступок, послушайте меня. Эта маленькая девочка – дочь самого лорда Азраэля. Для забывчивых напомню, что это лорд Азраэль защищал перед Турком жизнь Сэма Брикмана. Это лорд Азраэль позволил лодкам служителей бесплатно проплывать по каналам, проходящим через его земли. Это лорд Азраэль отклонил Закон о Ручьях, когда тот заслушивался в Парламенте, к нашей великой и долгосрочной выгоде. И, наконец, это лорд Азраэль помогал нам день и ночь во время наводнения 53-го года, и не раздумывая дважды бросался в поток, чтобы вытащить молодого Рууда и Нелли Купмана. Вы это позабыли? Стыдно, вам должно быть стыдно, стыдно.

– А теперь этого самого лорда Азраэля держат в мраке ледяной темницы в недоступной чаще, в плену, в крепости Свалбард. Рассказать вам, какие существа его там охраняют? А вот это его маленькая дочь, оставленная нам на попечение, и теперь Реймонд ван Геррит хочет передать ее властям за момент мира и покоя. Правильно, Реймонд? Встань и ответь, мужчина.

Но Реймонд ван Геррит остался сидеть, и никакая сила не могла заставить его подняться. Разочарованный шепоток пронесся по залу, и Лайра ощутила стыд, который должен был переживать мужчина, одновременно расцветая от гордости за своего отца.

Джон Фаа отвернулся, и взглянул на одного из стоящих на возвышении.

– Николас Рокеби, я возлагаю на тебя ответственность за поиск судна, которым ты будешь командовать, когда мы отправимся в плавание. Адам Стефански, я хочу, чтобы ты отвечал за оружие и доспехи, и вёл нас в битву. Роджер ван Поппел, ты займешься остальными припасами, от еды до одежды для холодной погоды. Саймон Хартманн, ты будешь казначеем, тебе придётся отсчитывать для нас нужные суммы собранного золота. Бенджамин де Райтер, я хочу, чтобы ты взял на себя разведку. Нам еще очень многое предстоит узнать, и ты будешь отвечать за это, докладывая Фардеру Кораму. Майкл Канцона, ты будешь координировать работу первых четырех глав и отвечать за них лично передо мной, а если я погибну, как мой заместитель, примешь командование экспедицией на себя.

– Теперь, когда я, согласно обычаю, распределил обязанности, любые мужчина или женщина желающие возразить, могут смело высказать свое мнение.

После короткой паузы поднялась женщина.

– Лорд Фаа, разве вы не берёте в экспедицию женщин, чтобы заботиться о детях, когда вы их найдете?

– Нет, Нелл. У нас на корабле слишком мало места. Даже без женщин, лишь с нами, детям все равно будет лучше, чем там, куда они сейчас попали.

– А если окажется, что вы не можете спасти детей без женщин, которые могут помочь вам охранять, залечивать раны или чем-то еще?

– Я не подумал об этом, – признал Джон Фаа. – Мы еще раз тщательно обсудим этот вопрос, когда перейдем в комнату переговоров, это я обещаю.

Женщина села, и поднялся мужчина.

– Лорд Фаа, я слышал, вы сказали, что лорда Азраэля держат в плену. Не является ли экспедиция частью плана по его спасению? Потому что если это так, и если он во власти медведей, как, по-моему, вы сказали, отряд в сто семьдесят человек такую миссию не исполнит. И хотя лорд Азраэль добрый друг всем нам, я не думаю, что ради его спасения мы должны заходить так далеко.

– Адриан Бракс, ты не ошибаешься. Я действительно планирую собрать как можно больше информации о лорде Азраэле во время нашего пребывания на Севере. Возможно, нам даже удастся чем-то помочь ему, а возможно и нет, но поверь мне – то, что собрали семейства, люди и золото, будут использованы только во исполнение главной цели экспедиции – поиска наших детей и возвращения их домой.

Поднялась еще одна женщина.

– Лорд Фаа, мы не знаем, что эти Индюки могли сделать с нашими детьми. Мы все слышали, какие ужасы рассказывают об их злодеяниях. Люди говорят о детях без голов, или о детях, разрезанных пополам и снова сшитых, да и других жутких вещах, упоминать о которых я не могу. Мне жаль пугать собравшихся, но мы все знаем об этом, и я хочу высказаться напрямик. Если вы получите доказательства, что слухи правдивы, лорд Фаа, я надеюсь, что вы сможете достойно отомстить. Я верю, что мысли о жалости и благородстве не удержат вашу руку от удара и не помешают пронзить самое сердце этого средоточия зла. Не сомневаюсь, что меня поддержит любая мать, чьего ребенка увели Индюки.

Зал одобрительно загудел, когда женщина села на место. Собравшиеся решительно кивали.

Джон Фаа дождался, пока шум утихнет, и заговорил:

– Ничто не удержит мою руку, Маргарет, кроме чувства справедливости. Если я воздержусь от действий на Севере, то только для того, чтобы сильнее ударить на Юге. Ударить раньше времени всё равно, что ударить в сотне миль от цели. В твоих словах, несомненно, звучит горячность. Но если вы сейчас поддадитесь этому чувству, друзья, вы сделаете то, против чего я вас всегда предостерегал: удовлетворение личных желаний вы поставите выше дела, которое должны выполнить. А наше дело – сначала спасение, потом кара. И не для того, чтобы затушить собственную скорбь. Наши чувства не имеют значения. Если мы спасем детей, но не сможем наказать Индюков, мы выполним главную задачу. Но если для нас важнее сначала покарать Индюков, даже ценой потери наших детей, мы уже проиграли.

– Но будь спокойна на этот счет, Маргарет. Когда придет время наказать, мы нанесем такой удар, что их сердца станут слабыми и дрожащими. Мы выбьем из них всю силу. Они будут сокрушены и истощены, разбиты и рассеяны, разорваны на тысячи кусочков и развеяны на все четыре ветра. Не думай, что сердце Джона Фаа слишком мягкое для решительного удара в нужный момент. Но момент этот будет выбран обдуманно. А не сгоряча.

– Кто-нибудь еще хочет высказаться? Каждый волен говорить.

Но все молчали, и вскоре Джон Фаа потянулся за закрывающим колокольчиком и решительно и громко зазвенел им, взмахнув рукой так, что жемчужины высыпались из колокольчика, раскатились по залу и застучали по балкам.

Джон Фаа и окружавшие его мужчины ушли с возвышения в комнату переговоров. Лайра была разочарована. Почему они не захотели пригласить ее? Но Тони рассмеялся.

– Им нужно составить планы, – сказал он. – Ты свое дело сделала, Лайра. Теперь очередь Джона Фаа и совета.

– Но я еще ничего не сделала! – запротестовала Лайра, выходя вместе со всеми из зала и направляясь по вымощенной булыжником дороге к пристани. – Единственное, что я сделала, так это убежала от миссис Коултер! И это только начало. Я хочу поехать на Север!

– Ну послушай меня, – вмешался Тони, – Я привезу тебе зуб моржа, это я обещаю.

Лайра нахмурилась. Со своей стороны, Пантелеймон развлекался тем, что корчил рожи демону Тони, презрительному прикрывшему темно-желтые глаза. Лайра подогнала лодку к пристани и задержалась в компании новых приятелей, дергая висящие над черной водой на веревочках лампы, чтобы привлечь внимание рыб с выпученными глазами, которые медленно поднимались к поверхности, чтобы получить удар заостренной палкой и исчезнуть.

Но Лайра не переставала думать о Джоне Фаа и комнате переговоров, и вскоре она ускользнула, снова поднимаясь по булыжникам к Заалу. В окне комнаты переговоров горел свет. Окно было слишком высоко, чтобы заглянуть в него, но Лайра слышала внутри низкий шум голосов.

Лайра подошла к двери и уверенно постучала в нее пять раз. Голоса разом стихли, в комнате заскрипело кресло, и дверь открылась, разливая теплый свет нафтовой лампы по влажной ступеньке.

– Да? – спросил открывший дверь.

Позади него Лайра рассмотрела остальных мужчин, сидевших за столом, на котором лежали аккуратно сложенные мешочки с золотом, бумага и перья, стаканы и глиняный кувшин с яннивером.

– Я хочу поехать на север, – объявила Лайра так, чтобы все могли ее услышать. – Я хочу поехать и помочь спасти детей. Именно это я и собиралась сделать, когда убегала от миссис Коултер. А еще раньше я решила спасти моего друга Роджера, поваренка из Джордана, которого тоже похитили. Я хочу поехать и помочь. Я могу вычислить курс корабля и я могу снимать анбаромагнитные показания с Авроры, и я знаю, какие части медведя съедобны, и еще много полезных вещей. И вы пожалеете, если доберетесь до цели, и окажется, что я вам нужна, а вы оставили меня дома. И, как вам уже сказали, на корабле может понадобиться женщина, чтобы придать экспедиции тепло и уют, да и детям это может оказаться полезным. Вы еще не знаете. Поэтому вы должны взять меня, лорд Фаа, простите меня за то, что прервала вашу беседу.

Теперь она стояла внутри комнаты, и все мужчины и их демоны смотрели на нее, кто-то с удивлением, кто-то с раздражением, но она всматривалась только в лицо Джона Фаа. Пантелеймон сидел у нее на руках, его кошачьи глаза отсвечивали зеленью.

– Лайра, вопрос, стоит ли подвергать тебя опасности в экспедиции, даже не обсуждается, – объявил Фаа, – так что не вводи себя в заблуждение, дитя. Оставайся здесь, помогай Ма Коста, береги себя. Это твое задание.

– Но я еще учусь читать алетиометр. И с каждым днем он становится мне понятнее! Вам придется пользоваться им – просто придется!

Он покачал головой.

– Нет. Я знаю, душа твоя рвется на север, но я уверен, что даже миссис Коултер не повезла бы тебя туда. Если ты хочешь увидеть Север, тебе придется подождать, пока ситуация не разрешится миром. Теперь иди.

Пантелеймон тихо зашипел, но демон Джона Фаа слетел со спинки стула и широко взмахнул черными крыльями, не угрожая, а просто напоминая о хороших манерах; Лайра развернулась, пока ворон сделал круг над ее головой и вернулся к Джону Фаа. Дверь за спиной Лайры решительно захлопнулась.

– Мы поедем, – объявила она Пантелеймону. – И пусть они попробуют остановить нас. Мы поедем!