ОДИН. Графин токайского вина

Лайра вместе со своим деймоном прокралась через зал, стараясь держаться той стороны, которой не было видно из кухни. Расставленные вдоль зала три стола уже накрыли, серебро и хрусталь сверкали даже в полумраке, длинные скамьи ждали гостей. Из-под сумрачного потолка на неё смотрели портреты бывших Ректоров. Дойдя до помоста, Лайра оглянулась на открытую кухонную дверь, и, никого не заметив, шагнула к главному столу, который был накрыт на четырнадцать персон: вместо серебряных приборов – золотые; не дубовые скамьи, а кресла из красного дерева с мягкими бархатными подушками.

Лайра остановилась рядом с креслом Ректора и легонько щёлкнула ногтём по самому большому хрустальному бокалу. Чистый звон разнёсся по залу.

– Хватит играть в игры, – прошептал ей деймон. – Уймись.

Демона звали Пантелеймон, и сейчас он принял обличье тёмно-коричневого мотылька, чтобы стать невидимым в полутьме зала.

– На кухне сейчас дым коромыслом, так что нас никто не услышит, – прошептала в ответ Лайра. – А Дворецкий не зайдёт до первого звонка. Не суетись.

Тем не менее, она приложила ладонь к звенящему бокалу, а Пантелеймон устремился в другой конец помоста и скользнул в приоткрытую дверь, ведущую в Комнату Отдыха. Спустя миг он вернулся.

– Всё чисто, никого нет, – сообщил он. – Шевелись.

Согнувшись в три погибели, Лайра метнулась в Комнату Отдыха под прикрытием стола, и только там выпрямилась и огляделась. В камине, служившем здесь единственным источником света, полыхало пламя, пожирая поленья, которые вдруг просели, взметнув в дымоход фонтан искр. Большую часть своей жизни Лайра провела в Колледже, но раньше ей никогда не доводилось бывать в Комнате Отдыха: здесь разрешалось появляться только Мудрецам и их гостям, – женщин сюда не пускали ни под каким видом. Даже служанок – убирать в Комнате Отдыха было обязанностью Камердинера.

Пантелеймон опустился ей на плечо.

– Ну что, довольна? Давай убираться отсюда! – прошептал он.

– Подожди! Дай хоть оглядеться!

В комнате стоял овальный стол из полированного палисандрового дерева, уставленный всевозможными графинами и стаканами, и серебряная курительная стойка с подставкой для трубок. Рядом на комоде застыла маленькая жаровня и корзинка с маковыми головками.

– Хорошо устроились, а, Пан? – пробормотала Лайра.

Она уселась в зелёное кожаное кресло, и едва не утонула, таким глубоким оно оказалось. Лайра поджала под себя ноги, расположившись поудобнее, и стала разглядывать портреты на стенах. Опять какие-то Мудрецы, с молчаливым неодобрением смотревшие на неё из своих рам, одетые в мантии, бородатые и мрачные.

– Как ты думаешь, о чём они разговаривают? – спросила Лайра, или, точнее, только начала, потому что за дверью прозвучали голоса.

– За кресло – быстро! – прошелестел Пантелеймон. Лайра мигом вскочила и спряталась за своим креслом. Надо сказать, это было не лучшее место, так как кресло она выбрала в самом центре комнаты, но теперь оставалось лишь сидеть тише воды ниже травы…

Открылась дверь, и освещение в комнате изменилось: один из вошедших принёс лампу и поставил её на комод. Лайре были видны его ноги в тёмно-зелёных штанах и начищенных чёрных ботинках. Слуга.

Затем чей-то низкий голос спросил:

– Лорд Азраил ещё не приехал?

Лайра узнала голос Ректора. Затаив дыхание, она наблюдала, как в комнату рысью вбежал деймон слуги (в обличье собаки, которое принимали все деймоны слуг) и бесшумно уселся у его ног, а потом она увидела и ноги Ректора, обутые, как всегда, в чёрные стоптанные башмаки.

– Нет, Ректор, – сказал Камердинер. – Из аэропричала тоже никаких вестей.

– Полагаю, он будет голоден, когда придёт. Проведите его прямо в Зал, хорошо?

– Непременно, Ректор.

– Кстати, вы достали его любимого токайского?

– Да, Ректор. 1898 год, как вы и просили. Насколько я знаю, его светлость к этому вину неравнодушны.

– Хорошо. А теперь оставьте меня.

– Вам нужна лампа, Ректор?

– Да, будьте добры. Загляните сюда во время ужина заправить её, хорошо?

Камердинер слегка поклонился и вышел, сопровождаемый по пятам покорно трусящим деймоном. Со своего скажем-так-не-слишком-укромного места Лайра наблюдала, как Ректор прошаркал к внушительному дубовому шкафу в углу комнаты, снял с вешалки мантию и с трудом надел её. Когда-то Ректор был сильным человеком, но ему уже давно перевалило за семьдесят, поэтому движения его потеряли плавность, стали медлительными. Деймон Ректора имела облик ворона, и, как только её хозяин натянул мантию, спрыгнув с гардероба, устроилась на своём законном месте, его правом плече.

Лайра ощущала беспокойство Пантелеймона, хотя тот не издал ни звука. Что до неё, то она была приятно взволнована.

Упомянутый Ректором гость, лорд Азраил, приходился ей дядей. В его присутствии она испытывала два одинаково сильных чувства: восхищение и страх. Говорили, что он вращается в политических кругах, занимается разведкой или военными конфликтами в дальних землях, и Лайра никогда не знала, когда он появится снова. К тому же дядя был суров: обнаружь он её в Комнате Мудрецов, ей не удалось бы избежать жестокого наказания. Впрочем, она могла его понять и не обиделась бы.

Однако, то, что Лайра увидела дальше, изменило ход её мыслей.

Ректор достал из кармана маленький свёрток и положил его на стол. Он извлёк пробку из горлышка графина с густым напитком золотистого цвета, развернул обёртку и тонкой струйкой всыпал в вино какой-то белый порошок, бумажку же смял и бросил в огонь.

Его деймон коротко протестующе каркнул. Ректор что-то тихо ответил, и, окинув комнату взглядом замутнённых глаз, вышел через дверь, в которую вошёл.

– Нет, Пан, ты видел? – прошептала Лайра.

– Ну, разумеется, видел! А теперь, давай, наконец, выбираться, пока Дворецкий не вернулся!

Но не успел он договорить, как с того конца зала раздался звон колокольчика.

– Это Дворецкий! – выдохнула Лайра. – Я-то надеялась, у нас будет больше времени.

Пантелеймон выпорхнул в зал и поспешно вернулся.

– Дворецкий уже здесь, – сообщил он. – А через другую дверь ты уйти не можешь…

Другая дверь, та, через которую появился и исчез Ректор, вела в людный коридор между библиотекой и общей комнатой Мудрецов. В это время в нём всегда было полно народу: Мудрецы торопились надеть мантии к ужину или оставить бумаги и чемоданчики в общей комнате, чтобы не брать их с собой в зал. Лайра планировала уйти тем же путем, которым пришла, до того, как Дворецкий прозвонит в колокольчик.

И если бы она не видела, как Ректор подсыпает порошок в вино, то, возможно, рискнула бы вызвать гнев Дворецкого, или постаралась бы скрыться в людном коридоре. Но теперь она растерялась.

Тут послышались тяжелые шаги по помосту. Это пришёл Дворецкий, чтобы убедиться, что в Комнате Отдыха всё готово для собрания Мудрецов за вином и маком после ужина. Лайра подскочила к дубовому шкафу, распахнула его и спряталась внутри, закрыв дверь как раз в тот момент, когда Дворецкий вошёл. За Пантелеймона она не волновалась, потому что комната была выдержана в тёмных тонах, и, кроме того, он всегда мог забраться под кресло.

До неё доносилось тяжёлое дыхание Дворецкого, а в щель неплотно прикрытой двери Лайра разглядела, как слуга поправил трубки на подставке, бросил взгляд на бокалы и графины. Вот он пригладил обеими рукам волосы на висках и повернулся к своему деймону. Он был слугой, а значит, его деймон носила обличье собаки; но у главного слуги – и собака особенная – рыжий сеттер. Она, кажется, что-то заподозрила и начала рыскать по комнате, но до шкафа, к огромному облегчению Лайры, не добралась. Дворецкого Лайра боялась, потому что уже дважды попалась ему под горячую руку.

В этот момент до неё донесся лёгкий шёпот, значит, Пантелеймон тоже проскользнул в шкаф вместе с ней.

– Ну вот, теперь нам тут сидеть – не пересидеть! Ну почему ты никогда, никогда меня не слушаешься?

Она не ответила, дожидаясь пока уйдёт Дворецкий. В его обязанности входило наблюдать за обслуживанием главного стола. Было слышно, как зал, с бормотанием и шарканьем, заполняют Мудрецы.

– И хорошо, что не слушаюсь, – прошептала она. – Иначе как бы мы увидели, что Ректор отравил вино? Пан, это же было токайское, о котором он говорил Камердинеру! Они собираются убить лорда Азраила!

– Откуда ты знаешь, что это яд?

– Ну конечно же яд! Ты разве не помнишь, как Ректор перед тем велел Камердинеру уйти? Если бы порошок был безвредным, какая разница, увидел бы кто-нибудь или нет? Я думаю, что-то затевается, что-то политическое. Слуги только об этом и говорят. Мы можем помешать убийству, Пан!

– Полная ерунда, – отрезал деймон. – Как ты собираешься высидеть четыре часа в тесном шкафу? Давай я слетаю в коридор и скажу тебе, когда он опустеет.

Он спорхнул с её плеча, и его маленький силуэт мелькнул на фоне светлой полоски.

– Бесполезно, Пан, я остаюсь, – сказала она. – Здесь ещё есть мантия… Я брошу её на пол и устроюсь поудобнее. Понимаешь, мне просто необходимо увидеть, что они будут делать.

До сих пор Лайра сидела согнувшись, но теперь осторожно выпрямилась, чтобы случайно не уронить вешалки и не наделать шуму, и обнаружила, что шкаф на самом деле просторней, чем она думала. Здесь висело ещё несколько преподавательских мантий и накидок, отороченных мехом или отделанных шёлком.

– Интересно, это что, всё принадлежит Ректору? – спросила Лайра. – Небось, когда ему где-то присуждают почётные звания, то ещё вручают модные мантии, и он вешает их в шкаф, чтобы при случае нарядиться… Пан, а ты и вправду думаешь, что это был не яд?

– Нет, не думаю, – ответил он. – Я думаю, ты права. А ещё я думаю, что это не нашего ума дело. И ещё я думаю, что это будет самым глупым поступком за всю твою жизнь. Нас это не касается.

– Не глупи, – буркнула Лайра. – Не могу же я сидеть и смотреть, как его травят!

– Вот и уйди отсюда.

– Пан, ты трус.

– Несомненно. Но позволь узнать, что ты-то думаешь делать? Собираешься выскочить и выхватить стакан прямо из его дрогнувших пальцев? Что у тебя на уме?

– Ничего у меня нет на уме, и ты это знаешь, – тихо огрызнулась она. – Но раз уж я увидела, что сделал Ректор, у меня нет другого выбора. Тебе ведь не надо объяснять, что такое совесть, правда? Как я могу вот так взять и просто уйти в библиотеку или ещё куда-нибудь, и бить баклуши, зная, что должно случиться? Нетушки, я так не сделаю, вот это я тебе обещаю.

– Так вот чего ты всё время добивалась, – промолвил он, помолчав. – Тебе хотелось спрятаться здесь и подглядывать, вот что! И как я раньше не догадался?

– Ну, хотелось, что с того? – ответила она. – Все знают, что у них есть какая-то тайна. Ритуал или что-то вроде того. И мне было просто любопытно.

– Это не твоё дело! Пусть они играют в секреты, раз им это нравится. Будь выше и не лезь в их тайны. Прятками и подглядками только глупые дети занимаются!

– Так и знала, что ты это скажешь. Хватит ныть.

Некоторое время оба сидели молча, – она на жёстком полу, а Пантелеймон, самоуверенно дергая усиками своего временного обличья – на одной из мантий. Мысли Лайры перемешались, и ей ужасно хотелось поделиться ими с деймоном, попросить помощи, но гордость не позволяла. Ничего, она и без него разберётся.

В голову навязчиво лез червячок беспокойства, но беспокойства не за себя. Она частенько оказывалась в переделках, так что успела к ним привыкнуть. Сейчас Лайра тревожилась за лорда Азраила, и пыталась понять, что всё сие означает. Он не так уж часто посещал колледж, а во время политических смут, как сейчас, тем более не мог прийти сюда просто для того, чтобы поужинать, выпить вина и выкурить трубку со старыми друзьями. Она знала, что оба, Ректор и Азраил, были членами Кабинета Министров, специального совещательного органа Премьер Министра, и, быть может, это было как-то взаимосвязано, но ведь совещания Кабинета проводились во дворце, а не в Комнате Отдыха Джорданского колледжа. И каким боком здесь приложить слух, который передавали друг другу все слуги в колледже? В нём говорилось, что татары завоевали Московию и хлынули на север к Санкт-Петербургу, откуда они могли бы захватить власть над Балтийским морем и, в конечном счете, покорить всю Западную Европу. А лорд Азраил как раз бывал на дальнем Севере: в последний раз, когда она с ним виделась, он готовил экспедицию в Лапландию.

– Пан, – шепнула она.

– Да?

– Как ты думаешь, будет война?

– Не сейчас. Если бы война должна была разразиться на этой неделе, лорд Азраил не приехал бы сюда на ужин.

– Я тоже так думаю. Но что будет дальше?

– Тихо! Кто-то идет.

Она села и выглянула в щёлку. Пришёл Камердинер, чтобы заправить лампу, как велел Ректор. Общая комната и библиотека освещались ямтарическим светом, но в Комнате Отдыха Мудрецы предпочитали, по старинке, более мягкий свет нафтовых ламп. За всю жизнь нынешнего Ректора этот обычай не изменился.

Камердинер поправил фитиль, подбросил в камин новое полено, а затем, оглядываясь на дверь в зал, стянул с курительной стойки пригоршню листьев. Только он вернул крышку на место, как ручка противоположной двери скрипнула, и слуга подпрыгнул от неожиданности. Лайра едва удержалась от смеха. Камердинер поспешно сунул листья в карман и обернулся к вошедшему.

– Лорд Азраил! – воскликнул он, и по спине Лайры пробежали мурашки. Она не видела дядю со своего наблюдательного поста, и с трудом подавила желание повернуться и посмотреть.

– Добрый вечер, Рен, – сказал лорд Азраил. Лайра всегда слушала этот суровый голос со смешанным чувством опасения и удовольствия. – Я опоздал на ужин. Пожалуй, подожду здесь.

Похоже, Камердинер растерялся. Гости всегда входили в Комнату Отдыха только по приглашению Ректора, и лорду Азраилу это было отлично известно, но слуга заметил, что тот смотрит прямо на его оттопыренный карман, и решил не спорить.

– Мне доложить Ректору, что вы пришли, милорд?

– Доложите. И принесите мне кофе.

– Хорошо, милорд.

Камердинер поклонился и поспешно вышел, сопровождаемый по пятам своим деймоном. Дядя Лайры прошествовал к камину, и, широко зевнув, потянулся. Одежда на нём была походная. И опять, как всегда, когда они встречались, Лайра вспомнила, как сильно он её пугает. Робкая надежда выбраться незаметно, умерла, оставалось лишь сидеть, сжавшись в комочек, и уповать на то, что в шкаф никто не заглянет.

За спиной лорда Азраила стоял его деймон – снежная леопардиха.

– Ты собираешься показывать проекции прямо здесь? – спросила она негромко.

– Да. Шумихи будет меньше, чем если мы пойдём в лекционный зал. К тому же, они захотят увидеть образцы, так что уж я лучше сразу пошлю за Привратником… Тяжёлые времена наступили нынче, Стельмария.

– Тебе нужен отдых.

Он растянулся в одном из кресел, и Лайра больше не видела его лица.

– Конечно, конечно. И переодеться тоже не мешало бы. Здесь наверняка существует какой-нибудь старинный обычай, позволяющий оштрафовать меня на дюжину бутылок вина, если я рискну появиться в Комнате Отдыха в неподобающей одежде. А ещё мне нужен хороший трёхдневный сон. Вот только дело всё в том, что…

В дверь постучали, и Камердинер внёс серебряный поднос с кофейником и чашкой.

– Благодарю, Рен, – кивнул лорд Азраил. – Скажите, уж не токайское ли я вижу на столе?

– Ректор заказал его специально для вас, милорд, – сказал Камердинер. – Из урожая 98 года осталось всего три дюжины бутылок.

– Всё хорошее когда-нибудь кончается. Поставьте, пожалуйста, поднос здесь, рядом со мной. Да, и попросите Привратника принести сюда два ящика, которые я оставил в сторожке, хорошо?

– Сюда, милорд?

– Да, дружище, сюда. И ещё мне понадобится экран и проекционный фонарь, тоже сюда и прямо сейчас.

Камердинер открыл рот от удивления и с трудом удержался от вопроса или возражения.

– Рен, вы забываетесь, – произнёс лорд Азраил. – Не задавайте вопросов, просто делайте, что вам говорят.

– Хорошо, милорд, – ответил Камердинер. – Тогда, я полагаю, о ваших планах должен знать мистер Каусон, милорд, иначе он будет удивлён, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Понимаю. Поставьте его в известность.

Мистером Каусоном звали Дворецкого. Между ним и Камердинером тлела старинная вражда. Дворецкий стоял ступенькой выше на лестнице субординации, но у Камердинера было гораздо больше возможностей снискать расположение Мудрецов, и извлекать из этого максимальную выгоду. Он с огромным удовольствием ухватился за эту возможность продемонстрировать Дворецкому свою осведомленность в том, что творится в Комнате Отдыха.

Камердинер поклонился и вышел. Лайра наблюдала, как её дядя налил полную чашку кофе, разом осушил и наполнил ещё одну, которую стал пить уже медленнее. Она была заинтригована: какие еще образцы? И зачем проекционный фонарь? Что такого срочного и важного он хочет показать Мудрецам?

Вот лорд Азраил встал и повернулся спиной к камину. Теперь, видя его целиком, Лайра восхитилась его разительному контрасту с пухлым Камердинером, или с бледными и сутулыми Мудрецами. Лорд Азраил был высок и широк в плечах, загорелое лицо светилось энергией, а глаза его, казалось, вспыхивали и сверкали от необузданной весёлости. Такое лицо подходило властелину и бойцу, но никак не мягкосердечному опекуну. Все его движения были широкими и выверенными, как у дикого зверя, и, оказавшись в комнате, он действительно походил на дикого зверя, запертого в слишком узкую клетку.

Сейчас Лорд Азраил казался задумчивым и отсутствующим. Его деймон подошла к нему и склонила голову ему на талию. Он бросил на неё странный взгляд, а потом шагнул к столу, вынул пробку из графина с токайским и налил вино в бокал. У Лайры ёкнуло сердце.

– Нет!

Тихий крик сорвался с её губ прежде, чем она успела подумать. Лорд Азраил моментально обернулся.

– Кто здесь?

Что ей оставалось делать? Она вывалилась из шкафа и, подпрыгнув, выхватила бокал из его руки. Вино выплеснулось на стол и ковер, а бокал вдребезги разбился. Он схватил её за запястье и выкрутил руку.

– Лайра! Что, чёрт возьми, ты творишь?

– Отпустите, и я всё расскажу!

– Да я тебе сначала руку сломаю! Как ты вообще осмелилась сюда прийти?

– Я только что спасла вам жизнь!

На секунду оба замерли: девочка, согнувшись от боли и стараясь не разреветься в голос, и нависший над нею хмурый великан.

– Что ты сказала? – спросил он уже спокойнее.

– Это вино отравлено, – процедила она сквозь сжатые зубы. – Я видела, как Ректор всыпал в него какой-то порошок.

Он отпустил её руку. Лайра осела на пол, и взволнованный Пантелеймон опустился ей на плечо. Дядя взирал на неё сверху со сдержанной яростью, и она не осмеливалась поднять на него глаза.

– Я пришла просто посмотреть, на что похожа эта комната, – вымолвила Лайра. – Знаю, я не должна была этого делать. И уже собиралась уйти, пока кто-нибудь не пришёл, как вдруг услышала шаги Ректора и оказалась в ловушке. Шкаф – единственное место, где я могла спрятаться. А потом увидела, как он травит вино. Если бы не я…

Раздался стук в дверь.

– Это, должно быть, Привратник, – перебил её лорд Азраил. – Дуй в шкаф. Но если я услышу оттуда хоть малейший шорох, ты пожалеешь, что родилась на свет.

Она метнулась назад, и лорд Азраил, подождав, пока она прикроет дверцу, откликнулся:

– Войдите.

Это и вправду был Привратник.

– Сюда, милорд?

Лайра увидела пожилого мужчину, нерешительно остановившегося на пороге. За ним маячил угол большого деревянного ящика.

– Да, всё верно, Шатер, – сказал лорд Азраил. – Принесите оба ящика и поставьте у стола.

Лайра немного расслабилась, и позволила себе ощутить боль в запястье и в плече. Будь она плаксой, то тут же разрыдалась бы. Но вместо этого она только сжала зубы и стала медленно двигать рукой, пока боль не ослабла.

Раздались звуки бьющегося стекла и разливаемой жидкости.

– Черт побери, Шатер, вы неосторожный старый дурак! Взгляните, что вы натворили!

Однако Лайра всё видела. Дядя устроил так, что графин с токайским упал со стола, а виноватым оказался Привратник. Старик осторожно опустил ящик и принялся извиняться.

– Мне в самом деле очень жаль, милорд… должно быть, я подошёл ближе, чем думал…

– Принесите что-нибудь, чтобы вытереть лужу. И поторопитесь, пока она не впиталась в ковёр!

Привратник поспешно выбежал. Лорд Азраил подошёл к шкафу и, понизив голос, сказал:

– Раз уж ты здесь, можешь сослужить мне службу. Внимательно наблюдай за Ректором, когда он войдёт. Если расскажешь мне потом что-нибудь интересное, я избавлю тебя от последствий истории, в которую ты влипла. Ясно?

– Да, дядя.

– Издашь хоть один звук, и я не стану за тебя отдуваться. Всё в твоих руках.

Когда Привратник вернулся со щёткой, совком для стекла, миской и тряпкой, лорд Азраил уже отошёл от шкафа и вновь стоял спиной к камину.

– Я ещё раз покорнейше прошу прощения, милорд. Я не знал, что…

– Просто уберите этот беспорядок.

Как только Привратник принялся вытирать вино с ковра, в дверь снова постучали. Это был Камердинер, вместе с личным слугой лорда Азраила, по имени Торольд. Они внесли тяжёлый ящик из полированного дерева с медными ручками. Увидев, чем занят Привратник, они ошеломлённо замерли.

– Да, это было токайское, – молвил лорд Азраил. – Прискорбно. Проекционный фонарь, как я вижу? Будьте добры, установите его у шкафа, Торольд. А экран повесьте на противоположную стену.

Лайра сообразила, что в щель сможет видеть экран и всё, что на нём будет, и ей стало любопытно, не умышленно ли дядя расставил всё именно так. Под шум, который устроил слуга лорда Азраила, разворачивая жёсткое полотно экрана и натягивая его на раму, она шепнула:

– Вот видишь! А ты говорил: не пойдём, не пойдём!

– Может и правильно, – строго ответил Пантелеймон тонким голосом мотылька. – А может, и нет.

Лорд Азраил стоял у камина, допивая остатки кофе и мрачно наблюдая, как Торольд открывает корпус проекционного фонаря, снимает линзы и проверяет резервуар с маслом.

– Масла хватит, милорд, – сказал он. – Послать за техником?

– Нет. Я буду показывать сам. Благодарю, Торольд. Ужин уже закончился, Рен?

– Я думаю, он подходит к концу, милорд, – ответил Камердинер. – Если я верно понял мистера Каусона, Ректору и его гостям не сидится за столом с той минуты, как они узнали, что вы здесь. Мне забрать кофейный поднос?

– Забирайте и можете идти.

– Хорошо, милорд.

С лёгким поклоном Камердинер подхватил поднос и ушёл, а Торольд последовал за ним. Едва дверь за ними закрылась, лорд Азраил посмотрел прямо на шкаф, и Лайра почувствовала силу его взгляда так же ощутимо, как если б её пронзила стрела или копьё. Потом он отвёл глаза и мягко заговорил со своим деймоном.

Та подошла и невозмутимо уселась рядом, настороженная, изящная и опасная, обводя комнату своими жёлто-коричневыми глазами. Лорд Азраил тоже ещё раз окинул взглядом обстановку, и обернулся к двери, ведущей в зал. Ручка скрипнула и повернулась. Лайра не видела дверь, но услышала резкий вдох того, кто вошёл.