Два брата – жениха

Жил‑был мужик; у него было два сына, парни большие. Стал старик со старухою советоваться:

– Какого бы сына оженить нам – Грицька или Лавра?

– Женим старшего, – сказала старуха. И стали они сватать за Лавра и сосватали ему невесту на самую масленицу в другой деревне. Дождались святой недели, разговелись; вот и собирается Лавр вместе с братом Грицьком ехать к невесте; собрались, запрягли пару лошадей, сели на повозку.

Лавр, как жених, за барина, а Грицько за кучера – и поехали в гости. Только выехали за деревню, как Лавру захотелось уже срать; так налупился на разговенах!

– Брат Грицько! – говорит он, – останови лошадей.

– Зачем?

– Посрать хочу.

– Экой ты дурак! Ужели ты станешь на своей земле срать? Потерпи маленько, съедем на чужое поле – там вали хоть во все брюхо!

Нечего делать, понатужился Лавр, терпит – аж в жар его бросает и пот прошибает. Вот и чужое поле.

– Ну, братец, – говорит Лавр, – сделай такую милость, останови лошадей, а то невтерпеж, до смерти хочу срать!

А Грицько в ответ:

– Экой ты глупый! С тобой пропадешь; отчего не сказал, как ехали мы через свое поле: там смело бы сел и срал, покуда хотел. А теперь сам знаешь: как срать на чужой земле! Еще, не ровен час, какой черт увидит да поколотит нас обоих и лошадей отберет. Ты поверни маленько; как приедем к твоему тестю на двор, ты выскочи из повозки и прямо в нужник, и сери себе смело, а я тем временем лошадей выпрягу.

Сидит Лавр на повозке, дуется да крепится. Приехали в деревню и пустились к тестиному двору; у самых ворот встречает своего будущего зятя теща:

– Здравствуй, сынок, голубчик! Уж мы тебя давно ждали!

А жених, не говоря ни слова, выскочил из повозки и прямо в нужник. Теща думала, что зять стыдится, схватила его за руку и говорит:

– Что, сынок, стыдишься? Господь с тобой, не стыдись, у нас чужих людей никаких нет, прошу покорно в избу.

Втащила его в избу и посадила за стол в переднем углу. Пришло Лавру невмоготу, начал под себя валить и насрал полные штаны, сидит на лавке, боится с места пошевелиться. Теща‑то суетится: наставила перед гостями закусок, взяла штоф с вином в руки, налила и подносит первый стакан жениху. Только поднялся жених за стаканом и встал на ноги, как поплыло говно вниз по ляжкам да в голенища – пошла вонь на всю избу.

Что за причина? Почему воняет?

Теща бросается по всем углам, глядит: не ребятишки ли где напакостили? Нет, нигде не видать, подходит к гостям:

– Ах, любезные мои! У нас на дворе‑то не совсем чисто; может, кто из вас ногой в говно попал, встаньте‑ка, я посмотрю, нe замаран ли у кого сапог.

Осмотрела старуха Грицька – ничего нет, подошла к Лавру:

– Ну‑ка, зятек, ты как приехал на двор, так и побежал к нужнику; не вляпался ли ты в говно?

Стала его щупать, и только дотронулась промеж колен, всю руку выпачкала. Заругалась она на жениха:

– Что ты, с ума сошел, что ли? Кой черт тебе сделалось! Ты, верно, не в гости приехал, а насмехаться над нами, подлая твоя душа! Еще не пил, не ел, а за столом обосрался! Ступай же к черту, будь ему зять, а не нам!

Тотчас призвала старуха свою дочку и говорит:

– Ну, дитя мое любезное! Не благословляю тебя выходить за этого дрянного засерю, выходи за его брата – вот тебе жених!

Тут Лавра в сторону, а в передний угол посадили Грицька, начали пить, есть и прохлаждаться до самого вечера. Настигла ночь, пора и спать ложиться. Старуха говорит гостям:

– Ну, ступайте с Богом спать в новой избе, а ты, доченька, снеси туда перину да постели жениху; а этому засере ничего не стели, пущай на голой лавке валяется!

Вот легли они спать: Грицько на перине, а Лавр скорчился на лавке; не спится ему, все думает, как бы отомстить брату его насмешку. Слышит, что Грицько заснул крепко; он встал с лавки, взял стол и тихонько перетащил его к самым дверям, а сам опять улегся на лавке. В самую полночь проснулся Грицько, встал с перины и идет до ветру прямо к дверям; подошел, да как ударится о стол. «Что такое? Где же двери?» – думает он. Воротился назад, давай искать: куда ни сунется – все стены. Куда же двери‑то девались? А срать так приспичило ему, хоть умирай! Что делать? Сел у стола и насрал такую кучу, что на лопате не унесешь. Насрал и задумался: «Дело‑то неладно, надо говно до утра убрать!» Поглядел кругом и увидел в стене большую щель; как ляпнет – в щель‑то не попал, а прямо в стену; говно отвалилось назад да прямо ему в рыло. Утерся Грицько руками, забрал еще пригоршь, бросил в другой раз – опять то же самое. И стены вымазал, и себя самого выпачкал. Надо умыться: стал искать воды; искал‑искал и нащупал в печи чугун с красной краской, что яйца к празднику красят; вытащил и стал умывать руки и голову: «Ну, теперь ладно будет!» Лег Грицько спать, и только заснул, брат его взял потихоньку стол и перенес на старое место. Стало совсем рассветать; пришла невеста жениха будить.

– Вставай, душенька, – говорит она, – уж завтрак готов.

Да как глянула на него и видит, что жених рожею на черта смахивает, испугалась и побежала вон. Прибежала к матери, а сама‑то разливается.

– Что ты плачешь? – спрашивает мать.

– Как же мне не плакать? Ведь я совсем пропала: поди‑ка сама посмотри, что у нас в новой‑то избе делается!

– А что делается? Там жених твой с братом.

– Какой жених? Это черт, а не жених!

Пошли все трое: отец, мать и невеста в избу, где жених спал; только вошли – жених увидел их и усмехается с радости: одни зубы белеют, а лицо все синее – настоящий бес. Они выбежали вон. Старик запер избу накрепко и пошел к попу:

– Поди, батюшка, освяти у нас новую избу да выгони оттуда нечистую силу: завелась‑таки проклятая!

– Как, свет, у тебя черти завелись? Да я, свет, чертей‑то сам боюсь!

– Не бойся, батюшка, у меня есть кобыла: коли что случится, садись на нее верхом и уезжай; так не то что черт – птица не поймает!

– Ну, свет, так и быть, пойду выгонять нечистую силу, только чтоб кобыла была моя!

– Ваша, батюшка, ваша! – говорит мужик, а сам ему кланяется.

Поп пошел к избе, захватил с собой дьячка и пономаря, нарядился в ризу, взял в руки кадильницу с огнем, посыпал ладаном; ходят они кругом избы и поют: «Святый Боже!»

«Ишь, – думает Грицько, – поп ходит с крестом; стану у дверей, неровно войдет в избу, так попрошу у него благословения». Стал у дверей и дожидается. Поп обошел кругом избы три раза, подступил к дверям, и только отворил да сделал шаг за порог – Грицько и протянул к нему свою синюю руку. Поп как бросится назад, да на кобылу верхом, и давай стегать се по бокам кадильницею на место кнута. Кобыла помчалась во весь опор, а поп знай ее по бокам поджаривает, да как‑то махнул и попал ей невзначай под хвост горячим, кобыла еще пуще понесла, бьет задом и передом, споткнулась и грянулась наземь; поп через нее кубарем, сломил себе голову и околел. А женихи‑дурни воротились себе домой ни с чем.