Возвращение Отобранного 4 page

Ситуация была настолько забавной, что в наступившей весёлой суматохе никто, даже Кинранст, долго не замечал отсутствия Римэ. И если бы не вездесущий Тийнерет, нашедший её медальон, у которого, вероятно, порвалась цепочка — вряд ли кто-нибудь стал бы её искать раньше утра.

Время было упущено…

III

Невидимая рука, зажимавшая ей рот и одновременно увлекавшая куда-то в темноту, на мгновение слегка ослабила свою хватку. Как оказалось, лишь для того, чтобы дать возможность другой руке влить в рот содержимое крохотного флакончика. Напуганная и задыхающаяся Римэ инстинктивно проглотила вязкую жидкость и, не успев даже почувствовать недомогания, провалилась в густую темноту временного небытия.

То ли Ревидан что-то перемудрила, экспериментируя со своим пойлом, то ли давнишнее столкновение с Квадрой, то ли хрупкое сложение Прорицательницы дали о себе знать, но зелье сработало не совсем так, как должно было.

…Когда госпожа Вокаявра очнулась, она увидела, что полулежит на груде подушек в роскошном экипаже. Голова её покоилась на широченном плече пожилого мужчины с израненным лицом. Кажется, он был ей смутно знаком. Но ни сил, ни желания вспоминать, откуда, что, да почему, у неё не было. От человека веяло недоброй страстью, глаза же его были злобны и холодны, однако женщина определённо знала, что ей нечего опасаться. Она чувствовала, что этот мужчина ей бесконечно близок и дорог… Возможно, она могла бы обрести с ним счастье, изменив… Не всё ли равно что: свою ли жизнь, судьбу ли этого уставшего от одиночества воина. Хранить его. Заботиться, в конце концов. Да, именно так и должно было сложиться. Прямо сейчас. И здесь. Но… между таким понятным решением, безусловно сулившим жизнь, полную наслаждений, и душой Прорицательницы неожиданно встал иной образ. Почти позабытый, туманный и далёкий, но когда-то долгожданный и выстраданный. Тот другой человек, чьё имя всё уплывало из памяти, был частью самого существа Римэ. Началом её жизни и завершением её судьбы. Она могла хранить и продолжать только его. Остальное и остальные могли быть лишь отсветом этого единственного или прятаться в его тени. По мере осознания это ощущение становилось главным непреложным… А память — не всё равно ли, что решит показать эта капризная дама? Рано или поздно ей надоест куражиться, и она вернёт и лица и имена…

В душе Римэ по-прежнему горел тёплый спокойный огонь… Всё существо Прорицательницы было переполнено любовью и каким-то новым чувством, сродни глубокому всезнанию, столь почитаемому в её родной Ванирне. С замиранием сердца она поняла, что теперь больше не будет нужно вслушиваться и вглядываться в мир, чтобы прочитать и верно истолковать его смутные знаки. Она сама с этих пор становилась предсказанием. Загадочным и неотвратимым.

Не зря говорят, что торговец рыбой перестаёт чувствовать вонь. Осознав, что вожделенное сокровище оказалось у него в руках, Наместник решил, что медлить до свадьбы не имеет смысла. Распаляясь всё больше, Цервемза в очередной раз объяснял себе, что, мол, в конце концов, имеет он право вознаградить себя за фиаско и унижения последних суток! Чтобы иметь возможность сделать свою даму сердца ещё и дамой тела, он предпочёл отправиться в Мэнигу на экипаже, а не воспользовался перемещающим ковриком. Со смешанным чувством надежды на взаимность и сомнения в действенности снадобья Цервемза наблюдал за тем, как женщина приходит в себя. Едва дождался… Склонился к ней. И отпрянул… Он ожидал встретить влюблённый или хотя бы покорный взгляд, на худой конец, увидеть в её глазах ненависть или страх — ничего этого не было. На него туманно смотрела сама премудрая Вечность…

Ласково и спокойно, как-то по-домашнему улыбнувшись Цервемзе, Римэ без предисловий произнесла:

— Ты привык всегда получать желаемое, но всю жизнь платил за это меньшую цену, чем оно того стоит. Теперь же наступает время настоящей расплаты: ты не сумеешь сохранить присвоенное и стать полноправным хозяином того, что само шло в руки. Вспомни, каким можешь быть, иначе погибнешь, подняв руку на одного из тех немногих, кто тебе ещё дорог, пытаясь истребить его продолжение и убив того, кто вернётся к бывшему другу, — сказав это, она снова безмятежно и тепло улыбнулась, откинулась на подушки и погрузилась в некое подобие сна.

Наместнику стало холодно, и он ещё дальше отодвинулся от Прорицательницы. Страсть мгновенно обернулась страхом. Раздражённо решив, что разберётся со всем и всеми в Мэниге, Цервемза уставился в окно и промолчал до конца пути, стараясь не смотреть на Римэ.

IV

Арнит стоял перед зеркалом и рассматривал своё отражение. Оно ему не нравилось. Категорически. И чем дальше, тем больше. Прошло почти пятнадцать лет с тех пор, как он приехал в Мэнигу и двинулся по ступеням, ведущим на Престол. И вот уже больше полутора лет Корона безраздельно принадлежала ему. Император задумался: а, собственно говоря, кому? Бессмертному Йокещу? Арниту из Кридона? Или ещё какому-то неизвестному человеку с безнадёжными и отчаянными глазами, прячущемуся там, в зеркальной раме? А главное, что принёс ему столь желанный венец?

Итак, Йокещ больше не существовал. После написания портрета, который должен был вернуть Арниту лицо, стал разрушаться тот, что делал Арнита Йокещем. Изображение старело, болело, а потом умерло и рассыпалось прахом… Задумывая эту авантюру, Император не представлял, насколько страшно будет наблюдать за происходящим. А ведь это было только начало. Только вот чего — окончательного триумфа или бесславной гибели? Потом… такая же эпидемия охватила картины, на которых были лица его предшественников. Парадные и проходные портреты Йокещей стали гибнуть один за другим. Они тускнели, трескались, осыпались. Из-под фальшивых личин стали проступать лица, которые могли бы стать славой или позором Сударбского Престола. Но не стали ни тем, ни другим, поскольку дали бессмертие Императору.

Когда-то он хотел этого… Теперь — боялся… Он перестал заходить в галерею, всё больше страшась осуждающих взглядов прежних Императоров, чьё место он занял.

Арнит из Кридона тоже был мёртв. Точнее, жило его тело, которое по мере необходимости удовлетворяло те или иные свои потребности. В глубинах этой вполне крепкой плоти догорала душа. На редкость здоровое сердце билось — как всегда размеренно и холодно. Мозг продолжал лихорадочную работу. Но единого, цельного человека, который когда-то мог любить и проклинать, ждать и надеяться, желать и терять — больше не было. Навсегда погас гордый огонь его взгляда, оставив лишь тусклое тление злобы.

Тот человек, что смотрел на Императора из зеркала, выглядел ненамного лучше, настолько был стар. Нет, волосы его были ещё темны, цвет глаз — ярок, кожа — не тронута морщинами, а мышцы налиты силой. И всё-таки тот в отражении был стариком, прожившим долгую и тяжкую жизнь и потерявшим всё… В общем — крах полный: ни друзей, ни власти, ни бессмертия, ни наследника… — полное одиночество. Не жизнь, а так — бесконечное существование в пустоте. Умирающее отражение тоже уже не существовало, как будто его прототип отошёл от зеркала.

В любом случае, этот другой Арнит имел всё и не желал уже ничего, кроме… Впрочем, кажется, он и сам не знал, чего хочет больше всего: власти — бесконечной, безграничной и бесцельной — или покоя, подобного сну без сновидений. Долгожданного бессмертия или, наоборот — скорейшей, пускай даже и не очень лёгкой смерти…

Да нет же… Всё он знал. И хотел лишь одного — вернуться на те самые пятнадцать, а ещё лучше — на двадцать лет назад. Чтобы вновь увидеть, как летает друг. И песни его услышать… Теперь бы он не завидовал. И не медлил бы броситься на помощь. Успел бы отбить… Не так уж он тогда устал, чтобы не догнать Четвёрку. И меч при себе имел… В конце концов, можно было кликнуть свиту! Да и Квадра при свидетелях не решилась бы на злодеяние. По крайней мере, тогда. Только в тот момент в голове юного Арнита промелькнула чудовищная мысль: "Так ему и надо! Разлетался тут… Почему я так не могу?" А может быть… он боялся другого… На самом деле Кридонский Наследник прекрасно понимал, чего хотят эти Четверо. Наверное, если бы Арнит и Отэп встали спина к спине, с ними никто не смог бы справиться. А если нет?.. В таком случае лучше было пожертвовать другом, чем собственным даром и дальнейшей карьерой…

А ещё Арниту было просто необходимо, чтобы Сиэл была рядом. Настоящая, а не нарисованная. И уж, конечно, не чудовище, которое брат Мренд создал по прихоти Императора. Сейчас он не отпустил бы её так легко. И не отступился. Даже если против зелья, которым поит Квадра, нет противоядия, всё равно… А может, прав был тот старичок-Лекарь, который пытался лечить девушку. Он всё долдонил, что Сиэл в Дросвоскр надо везти, там есть те, кто могут помочь… Бредни какие-то, чуть ли не про жён этих кошмарных дюков… Тогда Знахаря прогнали взашей… Наверное, оправдания этому не было. Но Арнит тогда был ещё молод и слепо доверял Цервемзе. И вообще, это было хлопотно… А может быть, он снова испугался. Чего? Наверное, того, что Сиэл его разлюбила и теперь уже не сможет полюбить снова. А сейчас он женат на не любящей его женщине. Более того, на такой, которую и полюбить-то невозможно. Живёт под одной крышей с монстром, которого сам же и создал. И даже близостью с ней не гнушается. Отомстил, называется… Жестоко, нелепо и, кажется, самому себе. И что теперь с этим делать?..

…Он понимал, как неплохо было бы, чтобы Императорским Советником стал не Цервемза. А кто тогда? Может, нужно было открыться Хаймеру, заручиться его поддержкой? Доверять-то ему можно было — Первооткрыватель всегда три раза думал, прежде чем открыть рот. А теперь вот… и последний друг оказался предателем Короны.

Наверное, Творящие и Хранящие давали Императору ещё один шанс… Стоило только ему плюнуть в своё умирающее отражение или выругать его, состроить нелепую рожу или просто расхохотаться, и он был бы исцелён. Но, как и в прошлые разы, Арнит упорно отказывался замечать очевидное и читать знаки. Он стоял, глядя на другого себя… Кажется, до него начало кое-что доходить. Он инстинктивно сжал в руке золотистый гладиолус, подаренный братом Мрендом, и закрыл глаза… Амулет слегка покалывал ладонь и вроде бы грел душу, застывшую за время царствования…

…Нетерпеливый стук в дверь раздался неожиданно. Он назойливо повторялся снова и снова. Сперва Арнит действительно не обратил на него внимания. Потом — старался не обращать… И наконец, нехотя отвернулся от зеркала. На пороге стоял Личный Секретарь Его Императорского Величества, которому именно сейчас приспичило решать какие-то проходные вопросы, заверять бестолковые бумаги, отчитываться о содержании почты… Спустя бесконечные несколько минут он ушёл. Арнит остался один и смог снова повернуться к зеркалу. Он мельком взглянул в серебристую муть. И медленно отошёл прочь…

— Это не я их… — они предали меня… — мучительно простонал Император. — Все трое… Прощения не будет никому!

Амулет впился в ладонь и рассыпался на мелкие обломки. Арнит тупо смотрел, как они бесследно растворяются в воздухе. Он чуть не расплакался от бессильной и непреодолимой, как в детстве, злобы… На цепочке остался висеть последний цветок.

— Никому! — повторил Император, разглядывая пораненную руку…

V

В Мэниге вовсю готовились к невиданному доселе празднеству. Император Арнит наконец-то решился объявить своим подданным правду. Точнее говоря — то, что сам считал таковой. Превращение его портретов к этому времени завершилось полностью по всему Сударбу. Это событие не произвело особенного фурора. Кто, кроме прислуги, которая тщетно борется с вековечной пылью, оседающей на рамах, будет всматриваться в тусклые официозные портреты в резиденциях Наместников?

На центральную площадь жители столицы собирались неохотно. Фактически из-под палки. Многие вообще не понимали, зачем поднимать такой шум из-за того, о чём и безо всяких объявлений было известно всем, кроме самых малышей.

— Интересно, кто в Сударбе сомневается в том, что Император не может быть бессмертным? Минимум со времён царствования Хопула Конвентус постоянно что-то такое нехорошее мудрил со внешностью Императоров, — говорили одни.

— Ну и глупо… — вторили им другие. — Не всё ли равно, кто занимает Престол… Вот когда наступает голод, начинается война или, скажем, по всей стране начинают сновать Квадры… тогда — да!..

— Что касается жены Императора, то нам интересно, когда она родит Наследника, а не цвет её волос, рост и фигура… — бурчали третьи.

Праздник был назначен на самую середину зимы. Подготовка шла гладко. Одно только смущало Императора… Для пущей достоверности ему был необходим некто, обладающий пророческим даром. Художник был недоступен. Даже если бы брата Мренда и удалось доставить во дворец, Арнит подозревал, что тот скорее пойдёт на эшафот, нежели согласится помогать после всего… А, собственно, после чего? Предал Государя, который снизошёл до того, что заключил с ним договор… Так что… Всё равно ведь не согласится! Грейфа Нюда было не сыскать. Да и какой толк от безумного старика? Но если эти двое не хотят или не могут помогать, кто же расскажет патетическую историю о чудесном избавлении доброго Императора Арнита от чар, наведённых злобным Конвентусом? Правда, Цервемза обещал доставить ко двору какую-то Прорицательницу…

VI

Прошло несколько недель с того момента, как Наместник вернулся из Дросвоскра. О своём поражении он не спешил распространяться. Император был занят подготовкой к безумному торжеству, поэтому у Советника неожиданно для него образовалось свободное время, которое он тратил более или менее бездарно, окружая свою потенциальную невесту роскошью и развлечениями, какие только были доступны его уму. Предсказание, сделанное при странных обстоятельствах и таким неожиданным образом, он воспринял скорее как проявление женской истеричности, нежели как нечто важное. Иными словами, попросту об этом забыл. Гораздо больше его волновало то, что Римэ неумолимо старела. Странно и страшно. Внешность и движения её почти не менялись, но вот глаза… Они всё дальше заглядывали в глубины Дальнего мира…

Советник не спешил делать предложение, хотя знал, что отказа не будет. Пока же всё было организовано так, чтобы пленница ни на миг не оставалась одна. Однако она научилась искусно отводить глаза и морочить головы своим сторожам. И вскоре любой из них мог поклясться чем угодно, что сию секунду видел Римэ в том месте, где она хотела показаться… Сама же она пользовалась любой возможностью, чтобы побыть одной и осмотреть город, в котором ей, по-видимому, предстояло прожить до конца дней.

VII

"Удивительный город Мэнига! Удивительный и по-своему прекрасный… Странно… давным-давно кто-то говорил мне, что он тяжеловесен и аляповат. Может быть, может быть… Хотя скорее — эта напыщенность наносная. Вот как у этого трогательного Цервемзы, который пытается быть суровым, а на окончательное объяснение не решается… Жалко. Весьма и весьма жалко…

А что, я, пожалуй, вышла бы за него — он, конечно, весьма немолод, но уж больно обаятелен. И смотрит на меня так удивительно…

Мэниге просто не хватает внутренней свободы провинциальных столиц. Внешне здесь всё подчинено этикету. На самом же деле город гораздо более глубок, чем кажется.

Нет-нет-нет! Что это я? Какой Цервемза, когда где-то живёт мой единственный и долгожданный. Или выдумала я всё, и он всего лишь моя мечта? Всё равно, надо его ждать… А если его нет в этом мире, и мы никогда не встретимся — чего же мне тогда ждать… А счастье-то совсем рядом, даже руку протягивать не нужно — само в ладонь ложится…

Мне порою кажется, что все строения в городе появились задолго до того, как в эти края пришли люди. Похоже, до них здесь жили какие-то гиганты. Длиннолицые. Гривастые. Мудрые и справедливые. Наверное, таких существ и не бывает, но отчего-то хочется, чтобы они существовали хотя бы где-нибудь. Во всяком случае, дома Мэниги только что вслух не кричат о своих прежних хозяевах.

И во сне и наяву мне мерещится другое лицо, другой облик и другой голос… Цервемза меня почему-то пугает, а тот — незнакомый и безымянный… кажется совсем близким и таким родным… Странно как!

Нормальному человеку не может быть уютно и спокойно в столь высоких зданиях с уходящими в немереную высь сводами потолков. Конечно, можно было бы снести старый город и построить на его месте новый. Но, вероятно, было жалко разрушать древнюю архитектуру, и тогда новые жители древней Мэниги стали приспосабливать её к своим нуждам. Постепенно город оброс нелепыми украшениями и архитектурными излишествами, которые хотя бы зрительно делали здания ниже.

Этот мужчина из моих снов… Он ведь тоже всё не решался сделать признание. Но ведь сделал же! Да-да! И мы были вместе. Совершенно неразлучны. И в любви и в смерти. Или нет? Может быть, его и не было никогда, а так какая-то моя древняя память из прошлых времён говорит? Может быть, я потеряла этого человека когда-то в иной жизни. Ничего не понимаю и не помню. Даже имя… вот разве что… глаза… Точнее, взгляд…"

VIII

Римэ уверенно и величаво шла по бесконечной анфиладе. Она была погружена в свои путаные думы, где причудливо переплетались любовь и память, безумие и предвидение. Она не совсем понимала, чего от неё хотят, но… когда Цервемза обратился к ней с просьбой о пророчестве, подтверждающем истинность и законность действий Императора или каком-то бреде вроде этого — не смогла отказать. В другое время и в другом месте она стала бы возражать или задавать неудобные вопросы. Но… дело происходило сейчас и в Мэниге, а посему Прорицательница делала лишь то, на что соглашался её внутренний голос. А голос этот был готов одновременно кричать от ужаса и смеяться от беспричинной радости — так странно действовало на неё питьё, приготовленное Ревидан. Внешне, впрочем, это никак не выражалось, если не считать особого взгляда Пророчицы, который был обращён ни на что и на всё сразу.

Выйдя из дворцового сумрака на парадный балкон, она сперва даже отпрянула от встретивших её яркого солнца и звонкого морозного воздуха. Вокруг были какие-то люди: царедворцы, Цервемза, Император с женой. Лицо Ревидан неприятно смахивало на чьё-то оставшееся в далёком прошлом.

Вдохновение и тайное знание безошибочно вели Прорицательницу. Не глядя ни на кого, она подошла к ограждению и мелодичным, хотя и несколько застоявшимся голосом произнесла:

— Совсем недолго осталось всем нам ждать того славного мига, когда место на Сударбском Престоле займёт человек, который имеет на это все права. Он бесстрашен и молод. Благороден и мудр. Став Императором, он прервёт порочную череду лже-Йокещей, которые занимали трон последние полторы сотни лет и полностью подчинялись злой воле Конвентуса и Лоза…

До Арнита её слова долетали лишь эхом. Но Император не был готов услышать правду, поэтому понял из речи Прорицательницы лишь то, на что рассчитывал.

Что происходило за несколько минут до того, как Цервемза схватил и опоил её? Перед глазами Римэ ярко вспыхнула потерянная сценка. Квадры. Мальчишка, похожий на Арнита, лихо отплясывающий на столе. Сиэл… Вот на кого похожа Ревидан! До ужаса и жути. КИНРАНСТ!

Память вернулась. Вся и целиком. Но сил на её возвращение потратилось слишком много…

— …он восстановит справедливость и станет основателем династии — самой достойной в Сударбе. И вскоре после того вернётся отобранное… И у каждого дома будет хозяин, а у хозяина — дом… Это ли не повод…

Прорицательница не договорила, она судорожно глотнула холодный воздух, показавшийся ей раскалённым, и упала на чьи-то руки…

— Дурной знак… — зашептали в толпе.

— Да уж верно недобрый, если человек прорицает-прорицает, да и падает без чувств…

— Недолго этот, как его там?

— Арнит, кажется…

— Во-во! Недолго он у власти продержится! — никак не унимался какой-то самодеятельный толкователь пророчеств.

Его никто не поддержал; впрочем, и спорить особо тоже было не о чем — всё происходившее вокруг уже давным-давно было недобрым знаком…

IX

Римэ вскоре пришла в себя, но почти сразу стало понятно, что она погибает. Разрушение души и тела Прорицательницы шло всё быстрее и быстрее. Вокруг неё засуетились лекари и знахари. А она уходила всё дальше… Похоже, это было неизлечимо.

Ревидан понимала, что Цервемза рано или поздно дознается, кто и что послужили причиной этой болезни. Лихорадочно пытаясь найти для себя хоть какую-то лазейку, она придумывала самые разные объяснения. В ход пошли и разговоры о том, что Прорицательница просто переутомилась, и вскоре всё встанет на свои места. Потом ведьма пыталась убедить дядюшку в злокозненности самой Римэ, которая давно положила на него глаз и напилась каких-то зелий, чтобы соблазнить его…

Спасение пришло совсем неожиданно. Цервемзе взбрело в голову посоветоваться с Алчапом. Как-никак тот постоянно имел дело со всякой отравой.

Он явился далеко не сразу, что было странно, но вопросов ему задавать не стали, а сразу отвели в комнаты Римэ. Едва увидев её постаревшее осунувшееся лицо, он сразу сказал:

— Наша работа… Она каким-то чудом умудрилась спастись…. Потом… — Алчап вспомнил, как пытался опоить её вторично, но вслух лишь добавил. — Потом кто-то пытался её приворожить… А тут ещё и потрясение от того, что пришлось пророчествовать. Чего же вы хотите? Счастье, что она вообще сразу не умерла. Таких крепких особ я ещё никогда не видел, — с почтением глядя в её отрешённые глаза, пробормотал воин-палач.

— Может, её хотели убить? — вкрадчиво поинтересовался Цервемза, искоса бросая испепеляющие взгляды на Ревидан.

— Поверьте, почтеннейший господин Наместник, этого с лихвой хватит и без яда… — Алчап на некоторое время задумался, а потом так же бесстрастно, как и всегда, произнёс: — Я попробую ей помочь. Но… готовьтесь к тому, что даже если эта женщина каким-нибудь чудом выживет — рассудок к ней, скорее всего, больше не вернётся. Здесь я бессилен. Нужна помощь того, кто помог ей выкарабкаться много лет назад…

Ещё несколько минут помолчав, он куда-то вышел. Потом вернулся. Потребовал, чтобы его оставили наедине с больной. Что уж он там делал — неизвестно, но когда Цервемза смог войти в её комнату, Римэ сладко спала.

ОТЭП

I

Многовековой человеческий опыт показывает, что в жизни далеко не всё идёт в худшую сторону, а посему рано или поздно заканчивается любой процесс, даже уборка. Хорошо за полночь основные последствия погрома в "Неудавшемся гладиолусе" были ликвидированы. Измотанные обитатели гостиницы сонно разбрелись по комнатам. В общем зале остались лишь тётушка Шалук, Рёдоф и Хаймер, которые занялись ребятами из Квадры. Риаталь тоже порывалась остаться, но после пережитого чувствовала такую дурноту, что легко поддалась на уговоры Первооткрывателя и, едва дойдя до постели, мгновенно заснула.

Брату Мренду с трудом удалось увести потерявшего голову Кинранста в свою мастерскую, чтобы уговорить не пытаться пешком догонять зайца, а попросту говоря — не бросаться сломя голову на поиски Римэ. Хаймер попытался было помочь, но Художник решительно сказал, что если Волшебник сейчас вообще в состоянии воспринимать человеческую речь, то скорее послушает его, чем кого-то другого. Затем, втащив друга по лестнице, брат Мренд протиснулся с ним в узкую дверь своей комнатки. Затем, одним движением смахнул беспорядочную груду вещей со служившего ему этажеркой для книг и разных мелочей стула. Усадил друга. Сам присел рядом на корточки. Взял Волшебника за руки и, какое-то время помолчав, начал без особых предисловий:

— Слушай внимательно и не перебивай — сбиться с толку я сумею как-нибудь и без твоей помощи! Похоже, нам понадобится много терпения… Я сказал терпения, а не дерготни! — с этими словами он с усилием вернул на место резко вскочившего Волшебника. Сделал глубокий вдох и, выдержав короткую паузу, продолжил: — Совершенно очевидно, что следы неведомого злодея непременно приведут в Мэнигу, поскольку сейчас неприятности всех калибров и мастей исходят именно оттуда, — рассуждал, стараясь выглядеть спокойным, Художник. — Вопрос только в том, насколько серьёзная опасность угрожает твоей жене. Конечно, может быть, её похитили, чтобы использовать как приманку для всех нас… Но это вряд ли — в таком случае было бы легче поймать кого-то из детей.

Он не знал, слышит ли его Волшебник, а если слышит, то понимает ли. Утешать его или жалеть было бессмысленно. Художник знал одно — что останавливаться сейчас нельзя. Выслушивать бредовые возражения — тем более. Поэтому говорил и говорил. Первое, что приходило в голову. Потом второе. И третье. Не заботясь о связности мыслей.

— Просто актом возмездия это похищение назвать трудно, поскольку тогда бы мы нашли не случайно оброненный медальон, а истерзанное тело с какой-нибудь запиской, мол, так будет со всяким… — вдохновенно вещавший брат Мренд осёкся на полуслове, увидев, как помертвело лицо друга.

Художник сделал рукой странный жест, как будто пытаясь отогнать саму тень такого ужасного предположения. Спустя несколько мгновений он постарался придать своему голосу уверенный тон и, положив руку на плечо Волшебника, продолжил:

— Ты можешь себе представить, чтобы Римэ сдалась без сопротивления?

Кинранст, до которого плохо доходил смысл слов, всё ещё не мог говорить и лишь обречённо помотал головой.

— Вот видишь! Там, где был найден её оберег, снег едва притоптан. То есть схватили её неожиданно…

— Кто? — отчаянно прохрипел Волшебник, хватаясь за полы одежды друга так, как будто мог оттуда вытряхнуть похищенную женщину. — Кто… и зачем?

Брат Мренд воспользовался моментом и мягко отцепил от своей одежды пальцы Кинранста. Потом что-то вспомнил, поставил на стол кувшин с вином и тщетно попытался отыскать на полках с кистями хотя бы пару чистых стаканов.

— Думаю, Квадрам нынешней ночью явно было не до отлова волшебниц. Остаётся лишь Цервемза…

— Зачем этому болвану могла понадобиться именно Римэ? — наконец раздался пересохший голос Волшебника. — Дай сюда! — он схватил кувшин и начал хлебать через край.

Вино несколько привело Кинранста в чувство. Тот наконец-то вскочил и начал метаться из угла в угол. Он был настолько взволнован и сосредоточен, что на этот раз не задел и не уронил ни одного предмета…

— Ну, не знаю… — хмуро усмехнулся брат Мренд. — Может быть, приглянулась она ему… Знаешь, это, конечно, смешно… Влюбился олух на склоне лет…

Волшебник умоляюще посмотрел на друга. Хотел что-то сказать. Может быть, какую-то резкость. И вдруг остановился.

— А ведь ты прав… — произнёс он окончательно упавшим тоном. А потом заорал так, что сам удивился: — Так что же теперь делать? Он же замучает её… — после резкой вспышки голос Волшебника пресёкся.

— Я, наверное, старый дурак… — переждав бурю, сказал Художник. — Но знаешь… Ключевое слово здесь старый. Вот что я тебе скажу, дружище…

Он тоже отхлебнул прямо из кувшина:

— Опыта у меня, конечно, маловато… и мнения никто особенно не спрашивает… Но, знаешь, если бы мне пришлось перед закатом влюбиться… то такую женщину я берёг бы. Как экзотическое растение… — недобро улыбнувшись, прибавил он и начал рассеянно вертеть между пальцами кисть. — Да-да! Прятал бы от всех и берёг…

— Так то ты… Ты — Художник, создатель дюков и вообще — мудрая голова! А Цервемза — солдафон и совершенный урод! — перестав носиться, обессилевший Кинранст навзничь плюхнулся на узкую тахту, стоявшую в алькове, и с ненавистью уставился на трещину в потолке, как будто именно она была виновницей свалившейся на него беды.

— Я ещё раз повторяю: Цервемза стареет. Если бы ему понадобилась просто женщина, он не стал бы тащиться за нею в Амграману. Смазливые личики есть и поближе. А вот охмурить даму из стана врагов… — это в его глазах должно быть едва ли не подвигом. Получив такой ценный трофей, он не будет набрасываться на него, чтобы тупо сожрать… Не-ет, он будет упиваться своим благородством… И потом, думается мне, что из такого лакомого кусочка Цервемза захочет приготовить особенно изысканное и роскошное блюдо… Так что, если я правильно понимаю, Римэ пока в относительной безопасности. Хотя от постоянных ухаживаний ей никуда не деться.

— Но если она в Мэнигском дворце… Тогда необходимо отправляться ей на выручку! — окончательно очухавшийся Кинранст снова начал своё бесконечное движение.

— Как ты себе это представляешь? — Художник старался держать себя в руках, но и его терпению пришёл конец. Сломанная кисть полетела на пол. Брат Мренд машинально схватил другую. — По-твоему, мы все должны помчаться в Мэнигу, ворваться во дворец, перерезать всех слуг, Цервемзу, а заодно и Арнита? Да нас ещё в дороге переловят по одному. И хорошо, если не перегробят на месте… В общем, и обидно и бессмысленно…

Не заметив как, он переломил ещё две кисти и теперь отрешённо крутил в пальцах карандаш. На мгновение присевший Кинранст опять вскочил и начал шарахаться по комнате.

— А вот так сидеть, рассудительно качать головой и ломать рабочие инструменты не бессмысленно и не обидно? — с напором спросил он, очередной раз пробегая мимо друга.

На этот раз мелкие предметы всё-таки посыпались на пол. Вид произведённого им разгрома подействовал на Волшебника успокаивающе. На мгновение он остановился. Приложился к кувшину и снова понёсся от окна к двери. Потом обратно.

— Пожалуй, ты прав… — пробормотал Кинранст, снова садясь на тахту. — Времени у нас совсем мало. Однако… Нужно всё спланировать… Ты что? — удивлённо прибавил он, увидев, что друг смотрит на него с явным подвохом.

— Да вот думаю — не позвать ли сюда Квадру… — совершенно серьёзным тоном произнёс Художник, кладя на место карандаш, который он, по-видимому, решил пощадить.