Неудавшийся гладиолус 9 page

Хаймер прибавил ходу. Мокрый и изрядно озябший, он широким шагом шёл к "Неудавшемуся гладиолусу", уверенный в том, что всё будет в порядке. Он точно знал, что делать дальше. По крайней мере, в ближайшее время…

V

— Это где тебя, парень, носило? — расхохотался Рёдоф, увидев промокшего до последней ниточки, но сияющего постояльца. — Что дома-то не сидится, господин Первооткрыватель?

Хаймер лишь весело отмахнулся и промчался в свою комнату переодеваться. На секунду замешкавшись у зеркала, он снова рассмеялся — настолько глубокомысленная рожа глянула на него из тяжёлой рамы.

"Вот ещё с полгодика проживу здесь и превращусь в дюка. Маленького такого и нелепого… Ворчать научусь, как Рьох!" — хихикнул молодой человек, подмигнув своему отражению.

Решив, что время обдумать данный факт у него ещё будет, а помирать голодной смертью меньшей мере бессмысленно, Хаймер спустился к Рёдофу.

На кухне было жарко. Хозяин сидел на корточках и помогал невестке перебирать коренья, сушившиеся на огромных противнях. Рядом на полу возились дети, отбирая друг у друга громадного мохнатого чёрного кота. Тот лениво отбрыкивался, но продолжал мурлыкать. Тётушка Шалук стряпала что-то неимоверно вкусное. Пристроившийся в уголке Мисмак чинил какую-то обувку. Казалось, что благословенный покой навсегда и неколебимо поселился в этом доме.

Едва увидев вошедшего гостя, Кайниол бросился к нему, с трудом волоча под мышкой отвоёванного у младших братьев зверя.

— Это кто же у вас такой пушистый? — пропыхтел Хаймер, пытаясь одновременно обнять паренька и удержать здоровенного кота. — Где такого красавца добыли?

— Тийнерет… Сам нас нашёл. Голодный был. Переночевал, да так и остался, — проворковала Шалук. — Пускай живёт, хороший мой!

— Да и детям радость, — мрачно добавил Мисмак, пытаясь утихомирить разревевшихся сыновей.

Постепенно страсти улеглись. Котище растянулся на толстой кошме, точно между детьми, очевидно, не желая никого обижать. Тщательно, волосинка к волосинке, причесал роскошный блестящий мех. Потом, щуря огромные зелёные глазищи на огонь, задремал, предоставив любому желающему гладить его сколько душе угодно. Он, как и все коты, был выше любых человеческих дрязг.

Хаймер подумал, что впервые за долгое время видит животное в доме. У менигских аристократов иногда жили меленькие собачки с мерзкими голосами и характерами да какие-то крупные клочковатые грызуны, которых держали в качестве домашних клоунов, исключительно по причине их неказистости и несъедобности. Но это была привилегия немногих избранных. В остальных краях к животным относились лишь как к слугам. Но вся эта живность обитала за пределами человеческих домов. Зачастую ещё и потому, что служила предметом различных нелепых предрассудков. В основном, дурных. Поэтому тётушка Шалук, вечно подкармливавшая всякий гавкающий и мяукающий сброд, даже в Амграмане слыла чудачкой.

VI

— Так о чём ты хотел поговорить? — спросил Рёдоф, когда они с Хаймером привычно уединились в каморке, не забыв прихватить кувшин и пару стаканов.

Посидеть было о чём, и Хаймер начал без предисловий:

— Знаешь что я тут недавно понял? Мы ждали военного вторжения, так?

— Ну, вроде бы…

— Ты хотя бы примерно представляешь себе, сколько народу нужно сюда заслать, чтобы дюков победить? У нас, конечно, Империя огромная. Народу много. Армия, соответственно, тоже не мала. Но… не в эт-том дело, — усмехнулся Первооткрыватель. — Насколько я понимаю, ещё ни одному человеку с дурными намерениями не удавалось пересечь границы нашего анклава безнаказанно. Не думаю, что императорские военачальники настолько глупы, чтобы соваться сюда с оружием. Значит, нужно идти окольными путями. Так ведь?

— Похоже. Есть какие идеи?

— Ну-у… — Хаймер задумался, подбирая слова поточнее. — Ты был прав, когда бранил новомодную траву. Не знаю точно как, но думаю, что именно с ней связаны все неприятности последнего времени…

— Дошло, наконец! — злорадно вставил Рёдоф. И с грустной озабоченностью добавил. — Конечно связаны! И откуда она только взялась?

— Вот и я тоже подумал, что военных или бандитов дюки не пропустили бы. Так? А что ты скажешь о торговцах? Никому и в голову не пришло бы досматривать их тюки и корзины… Подумаешь, семена да рассада. Всегда возили беспрепятственно, вот и нынче всё прошло почти как обычно… Причём в качестве невольных курьеров могли оказаться вполне безобидные люди. Знаешь, как это бывает… — Первооткрыватель прервался, как будто пытался ухватить ускользающую. — Хорошо бы только понять, что это за гадость нам заслали из Мэниги…

— Тут я, пожалуй, могу кое-что объяснить. Сам я, правда, с этой пуганью никогда не имел дела. Но слышал немало, — старик крепко ругнулся, прежде чем продолжить, — судя по всему, в наши сады проник так называемый оньрек Лоза. Растение редкое. Настолько, что никто не может точно сказать, растение это или нечто другое. Важно вот что: эта пакость стремится высосать душу из всего живого — людей, животных, растений и даже из домов. Постепенно порабощая всё на своём пути, парализуя волю своих рабов, оньрек начинает диктовать им свои мысли, поведение и даже чувства. Беда в том, что размножается чудо-сорняк молниеносно, а вот истребить его — проблема большая… Яду нужно столько, что весь Сударб перетравить можно. Выпалывать нужно всё, до самого незаметного корешочка. Единственное по-настоящему действенное средство — это не допускать оньрек в свой сад.

Наступила долгая трудная пауза. Хаймер лихорадочно пытался подобрать точные слова для того, чтобы сформулировать своё открытие. Потом махнул рукой, разлил по стаканам остаток вина и смущённо пробурчал:

— Тут ещё вот какое дело… Конечно, может быть, я просто сошёл с ума или это наваждение, навеянное злосчастным… как ты сказал?

— Оньреком.

— Вот-вот, именно им… оньреком. Вот ведь напасть — язык свернуть можно!

— Ты не крути! Мы тут все, так или иначе, не совсем нормальные. Говори, давай! И без мэнигского занудства. Если, конечно, ты в состоянии, — не выдержал изрядно взвинченный Рёдоф. — А если я сочту, что ты действительно спятил — отдам Сиэл на растерзание. Она знает, как всякую придурь лечить.

— Ну… тогда вот что, — Хаймер наконец решился. — Кажется, я знаю противоядие от твоего чахлика… Самое смешное, что находится эта панацея прямо у нас под носом. Точнее, в твоём саду…

Молодой человек рассказал о том, что пережил за последние дни. Хозяин гостиницы слушал внимательнейшим образом. Ни тени улыбки не скользнуло по его суровому, рубленому лицу.

— М-да… — протянул он, сходив за добавкой. — Идея не лишена смысла. Только вот хватит ли яблок-то? У меня сад, безусловно, большой, но не бесконечный. Ну, ещё парочку нетронутых садов найдём… Но Амграмана-то уж больно велика…

— Думаю, в лекарственных целях любые фрукты сгодятся, и овощи, и даже вино. Ну, а уж если и этого не хватит, чтобы горожанам головы прочистить, тогда…

— У дюков позаимствуем — они не откажут! — дружно резюмировали оба.

VII

"Ну, чего они все от меня хотят?" — Риаталь и сама не могла понять причины своей хандры.

Вообще-то и раньше девушка не отличалась смирением, но последнее время она просто стала подобна горной реке прорвавшей плотину. Ближе к середине лета Хранительнице вдруг стало тесно в тихом и доброжелательном мире. Ей стало казаться, что все окружающие ждут от неё каких-то не то чудес, не то решительных действий… Да и на их с Хаймером любовь начал наслаиваться вязкий ил рутины.

"В общем, всё как у всех, — невесело констатировала она. — И, кажется, уже не выпутаться… Да, наверное, и не надо".

В довершение всех бед у Риаталь ни с того ни с сего пропал голос. Точнее, она перестала чувствовать песню. Вероятно, девушка подхватила обыкновенную простуду, но травки, которыми отпаивала её Сиэл, почему-то не помогали. Короче говоря, всё складывалось хуже некуда.

Неизвестно, чем бы это закончилось, но сегодня ей пришлось улепётывать от грозы, неожиданно съехавшей с гор. Как в детстве, подобрав юбку, она понеслась к ближайшему укрытию, которым оказался "Неудавшийся гладиолус".

Едва перешагнув порог, Риаталь споткнулась обо что-то мягкое и мохнатое. Многострадальный котяра возмущённо мяукнул, но тут же начал тереться об её ноги, как бы приглашая в дом. Вокруг девушки поднялась весёлая суета. Вымокшую с головы до пят гостью немедленно потащили обсушиться у камина. Рёдоф притащил неизменный кувшин, а Хаймер почему-то — яблоко… Во всём происходившем живо участвовал кот, с озабоченным видом шатавшийся по залу.

Догадка Первооткрывателя блестяще подтвердилась: прошло каких-нибудь несколько минут, и всё стало на свои места. Риаталь быстро приходила в себя. Пока друзья наперебой объясняли, что происходит, она окончательно отогрелась. Котяра успокоился, забрался к девушке на колени и утробно размурлыкался с таким видом, как будто именно он уладил все недоразумения. Объясняться с Хаймером не пришлось — они просто, как и прежде, взялись за руки и больше не расставались.

На следующее утро к Риаталь вернулся голос.

VIII

Под различными предлогами целебные плоды и вина раздавались амграманцам. Действие нетрадиционного лекарства сказалось незамедлительно — в город стало возвращаться прежнее настроение. Очухавшиеся садоводы тут же начали, поначалу казавшуюся абсолютно безнадёжной, борьбу с чахликом. Простым горожанам очень понравилось презрительное словцо, однажды брошенное Рёдофом!

Это была единственная в истории война человека с растением. Бои велись не на жизнь, а на смерть. Травка, которую выдирали в одном месте, тут же появлялась в другом. Тогда додумались сжигать вырванные кустики. Но даже это нехитрое мероприятие проходило с трудом: костры разгорались неохотно, а сгоравший бурым вонючим пламенем оньрек жутко верещал, пугая детей и суеверных старушек. Правда, вскоре все попривыкли и перестали обращать внимание на предсмертные вопли врага. Однако, несмотря на то, что прополка продолжалась даже по ночам, силы были слишком неравными. Дюки в эту странную битву предпочли не вмешиваться, ограничившись тем, что бесперебойно снабжали город здоровыми овощами, фруктами и рассадой.

Постепенно люди всё же начали уставать и даже унывать. И тут у них появились совершенно неожиданные помощники. На заросли зловредной травы ополчились амграманские кошки. Оказалось, что в столице их великое множество. Где они таились до того, как решили вступить в войну, и что подвигло прийти на помощь недолюбливавшим их людям, так и осталось загадкой. Похоже, зверькам грозила та же опасность. Кошки поровну разделили между собою территорию и принялись за дело. Мохнатые садовники выполняли свою работу не хуже, чем их двуногие коллеги. Поскольку кошки всё видят не так, как люди, они безошибочно определяли те части чахлика, уцепившись за которые можно было вытащить его полностью и без остатка. Пользуясь этим знанием, зверьки выдирали гнусную травку и долго трясли, как будто пытались задушить. Людям оставалось только собирать вянущие листья в кучи и поджигать. А кошки на этом не останавливались: выполов зелень, они тщательно, вдумчиво и презрительно затаптывали освободившуюся почву. На всякий случай! Если людьми руководил, естественно, Мэнигский Садовник, то в кошачьих рядах то тут, то там чёрным грозовым флагом развевался пуховой хвост Тийнерета. С появлением усатой и хвостатой гвардии дела пошли намного быстрее. Не один день на это понадобился, но постепенно чахлик стал отступать, а потом и вовсе выродился.

Справившись с ботанической напастью, амграманцы принялись приводить в порядок изрядно потрёпанные сады. Благо климат позволял вырастить второй урожай. Вот тут-то и пригодилась рассада из дюковских запасов. Даже гладиолусы стали восстанавливаться. Воздух в городе очистился, и настроение у всех улучшилось. Снова над столицей Дросвоскра полились песни фонтанов, птиц и девушек. Хозяйки начисто вымыли окна и распахнули их, как весной…

А ещё в Амграмане теперь стало считаться хорошим тоном и доброй приметой привечать кошек, которые так помогли в трудное время. Пушистые рыцари принимали воздаваемые им почести как должное. Многие, пользуясь случаем, выбрали себе хозяев, отъелись, похорошели и теперь часами нежились на солнышке или дурачились, развлекая детей.

Вторая половина лета сулила быть доброй и мирной…

IX

…Звон разбитого стекла разбудил хозяев небольшого домика, находившегося недалеко от рыночной площади. Произошло невероятное — в дом влезли грабители. Воры, похоже, сами испугались, поэтому, так ничего и не взяв, удрали. Тогда на ночное происшествие никто не обратил особого внимания.

Потом, когда у каретника и портного одновременно пропали лошади, все решили, что животные просто захотели свободы и сбежали к диким собратьям.

И даже когда одной злосчастной ночью ни с того ни с сего загорелся один из самых красивых домов в городе, это списали на оплошность служанки.

Поскольку люди не придавали значения происходящему, дюки по-прежнему не считали необходимым вмешиваться. Убедившись в своей безнаказанности, неизвестные злодеи продолжали тревожить покой горожан. Почти каждый день случались неприятные казусы: некто неуловимый крал вещи, сманивал животных, вытаптывал цветы, поджигал повозки и сараи, рушил беседки, осквернял фонтаны — чем дальше, тем более изощрёнными и жестокими становились выходки. Тщетно амграманцы, забыв своё благодушие, пытались изловить пакостников. Ужас состоял в том, что было непонятно, кого и где искать. В результате однажды произошло то, что давно считалось в Амграмане невозможным — пролилась кровь. Бессмысленно и нелепо погиб самый искусный в городе пекарь. Это уже не могло быть простым совпадением.

Надо сказать, что к хлебопёкам во всём Сударбе, а уж тем более в Дросвоскре, всегда относились с большим уважением. Так повелось, что учиться этому почтенному ремеслу позволялось далеко не всем, а только самым достойным и порядочным юношам. Обучение длилось долго. Зато и хлеб пекли только настоящие мастера.

И вот главу пекарского цеха, балагура и добряка, неким утром нашли мёртвым прямо в пекарне. Казалось (а может, так и было?), что кому-то просто доставляет удовольствие запугивать горожан. То, что это преступление далеко не последнее, стало понятно всем…

Мера несправедливости была переполнена. Тогда из Тильецада вышли дюки. Все. Одновременно. Строги и печальны были их длинные лица. Ни гнева, ни злобы не отражали загадочные глаза, только скорбь и досаду. Войдя в город, невиданная процессия остановилась. Хотя никто не предупреждал амграманцев, улицы мгновенно обезлюдели. Дюки выстроились в одну линию и взялись за руки. То же сделали и дюксы, встав за спины своих мужей. Затем все негромко, но грозно запели и медленно двинулись по улице.

Когда дюки вышли на главную площадь, их охватило радужное свечение. Сначала едва заметное, оно быстро разгоралось, становясь всё ярче. Потом поющие просто утонули в сиянии. А затем свет распался на множество нестерпимо сверкающих лучей, которые стали заполнять амграманские улицы. Даже самые любопытные в страхе отпрянули от окон и затаились, ожидая, когда свершится великое правосудие. Они не видели, как, промчавшись по всем улицам, лучи снова собрались воедино. И этот Луч Правды как молния ударил в давно заброшенный дом, стоявший на отшибе. Только два почти бесцветных пятна в форме человеческих тел остались на его полу. А затем снова понеслись по улицам сверкающие лучи. Теперь чтобы вернуться к пославшим их дюкам. Потом свечение вокруг длиннолицых гигантов стало затухать. Затихла и песня. Дюки разомкнули руки. Повернулись и в том же порядке, как пришли, торжественно отправились в обратный путь.

Потрясённые амграманцы ещё долго не решались выйти на улицы.

Дюки же, восстановив справедливость, вернулись в Тильецад, и некоторое время появлялись в Амграмане только по великой необходимости — даже тем, кто, казалось бы, соткан из магии, иногда следует отдохнуть…

X

В это время Хаймер и Риаталь находились довольно далеко от Амграманы. Им было необходимо побыть вдвоём. Повод для кратковременного бегства нашёлся самый превосходный: Первооткрыватель решил пройтись по дальним окраинам Дросвоскра и поглядеть, нет ли там ещё каких-нибудь весёлых сюрпризов вроде чахлика; а Хранительница вызвалась хотя бы на время защитить границы анклава. Похоже, Дросвоскр был в полной безопасности. Ни оньрека, ни подозрительных персонажей — вообще ничего странного или опасного в этих благословенных безлюдных краях они не заметили. Зато обнаружили целые заросли диких, но от этого не менее прекрасных гладиолусов совершенно неожиданных форм и цветов. Ни в Амграмане, ни в Тильецаде такие не водились. Прихватив некоторое количество луковиц в качестве сувениров для Рёдофа и дюков, они направились в обратный путь.

Надо ли говорить, что возвращались влюблённые оч-чень медленно? Они знали, что это их время. Поэтому оно идёт совсем не так, как в Амграмане, Стевосе, Мэниге или где-нибудь там… скажем, в Шаракоме. И торопить это время не надо — такое не повторяется…

МАСТЕР ПРИДВОРНОГО ПОРТРЕТА

I

Обычно спокойный и миролюбивый брат Мренд наконец взбунтовался. Годившийся ему в сыновья, щенок-Император, не переживший на своём веку и пятой части выпавшего на долю Художника, попытался его — Мастера Придворного Портрета — запугивать! Чего стоил хотя бы совершенно идиотский спектакль с арестом. Правда, в качестве места заточения, по счастью, была выбрана не тюрьма, а две большие, изолированные от остального здания комнаты во внутренних покоях дворца. Скромные по мэнигским меркам помещения, были более чем роскошны для уроженца Шаракома. Художник даже порадовался отсутствию лишних деталей в интерьере и довольно скоро освоился. Некоторое время его вообще не тревожили, однако недурно кормили. Из этого Мренд сделал вывод, что он весьма необходим Императору, а значит, можно будет торговаться за личную безопасность, те же гарантии для друзей, а если повезёт — попробовать добиться, чтобы Дросвоскр со всеми его обитателями оставили в покое. А если не получится, то хотя бы время потянуть, чтобы в Амграмане и Тильецаде успели придумать что-нибудь толковое.

Взамен свободы пленнику была предоставлена возможность сколь угодно долго бродить по дворцовому саду, и он мог вволю рисовать растения, дорожки и статуи. Точнее, статуи-то как раз он и не рисовал, предпочитая хотя бы на эскизах освобождать пейзаж от тяжеловесных и бездарных скульптур и оставлять только красоту деревьев, трав и цветов. Здесь за Художником не присматривали. Да он и не собирался никуда сбегать.

Так продолжалось не один и не десять дней…

Однажды Художник забрёл в один из незнакомых уголков. И тут его взору открылась совершенно неожиданная картина: прямо посреди пышных зарослей каких-то мудрёных растений находилась совсем ровная весёлая площадка, заросшая мягкой изумрудной травкой, расцвеченной мелкими синими, красными и жёлтыми цветами.

"Совсем как на моих детских рисунках", — улыбнулся мастер.

Похоже, ни одному человеку из многих поколений Императорских Садовников не удавалось справиться с этим местом и придать ему сколько-нибудь культурный вид. Ну, и постепенно все махнули на непокорный участок рукой. Художник увлёкся работой, рисуя прогалинку в разных ракурсах, но как он ни старался, изображению чего-то не хватало. Немножко подумав, он добавил четыре роскошных бархатных гладиолуса. Отошёл, полюбовался новым шедевром и, удовлетворённо хмыкнув, решил, что в таком виде работа вполне завершена. Интуиция и осторожность подсказали брату Мренду, что место необходимо запомнить, а зарисовки, как ни жаль, уничтожить.

Едва он успел вернуться в свои комнаты, как вошёл Цервемза. Лично. И осведомился, свободен ли в данный момент господин Мастер Придворного Портрета, и если да, не соблаговолит ли он проследовать в покои Его Величества Бессмертного Императора Йокеща для некоей архиконфиденциальной беседы?

— А что, старик, есть варианты? — наивно осведомился Художник.

Затем, чувствуя свою безнаказанность, панибратски похлопал Императорского Советника по плечу.

Вообще-то Цервемза был старше брата Мренда всего лет на пять, но возможность выказать своё презрение действовала на Художника как глоток живительной влаги. Злопамятный царедворец лишь сверкнул глазами, отложив ответ, равно как и жестокое отмщение, на неопределённое время.

II

Несмотря на внешнюю браваду, брат Мренд побаивался этой встречи. Он прекрасно понимал, что слишком многое зависит от того, сможет ли Узурпатор диктовать свои условия. То, что попытается, он даже не сомневался. Художник почему-то совершенно отчётливо представлял, как, Йокещ своим насмешливым тоном начнёт обвинять его в государственной измене и ещё чём-нибудь столь же нелепом.

Пройдя по душной анфиладе мелькающих яркими пятнами комнат, залов и коридорчиков, миновав оранжерею, пахнущую не столько цветами, сколько затаённой опасностью, брат Мренд оказался в уже знакомом аудиенц-зале. Цервемза и стражники удалились, оставив его одного. В помещении ничто особенно не изменилось, правда, интерьер дополнился двумя напольными светильниками грубой работы с тяжеловесными и крайне неудобными полочками, предназначавшимися, очевидно, для мелочей. От нечего делать Художник отошёл к окну и с безразличным видом начал разглядывать ветку дерева, пытавшуюся влезть хотя бы в форточку.

Наконец Его Величество вспомнил о назначенной аудиенции. Он вошёл в комнату через потайную дверь, спрятанную за гобелен, весьма натуралистично изображавший охоту на крылатых морских котов-лежбиков.

Йокещ кивком отпустил свиту, состоявшую из Цервемзы, неопрятного старика-предсказателя и невзрачного слуги, кажется, садовника. Подождал, пока гобелен с кровавой сценой займёт своё место. Уселся в то же кресло, в котором позировал для портрета. Нарочито-замедленным движением указал на стул, который может занять собеседник. Из этого Художник заключил, что разговор предполагается секретный, серьёзный и продолжительный.

Император не начинал разговора и выдерживал паузу, пристально разглядывая Художника, который отвечал тем же. Обоим было не до церемоний.

Один молчал и смотрел…

Другой — смотрел и молчал…

Наконец, все так же не отводя слегка прищуренных глаз, Йокещ заговорил:

— Ну, вот мы и встретились, господин Мастер Придворного Портрета… Рад тебя видеть при дворе… Очень рад… Заботы о благе Сударба задержали меня и не дали возможности поприветствовать тебя сразу же по прибытии, — Император старался говорить язвительно и с угрозой в голосе, но Художник расслышал, что Арнит подавлен и не знает, с чего начать. — Надеюсь, дорога была приятна?

— Дорога?.. О, да, сир! Только я ведь предпочитаю путешествовать по старинке, безо всяких там колдовских ухищрений. Так что если не считать ухабов и прочих неприятностей, дорога была просто великолепна, — в упор глядя на Йокеща своими наивными глазами, которые от верноподданнического усердия стали ещё светлее, чем были, ответствовал брат Мренд. — А приём! Да-а, он превзошёл все ожидания. Покои и кухня — выше всех похвал! Особенно же умиляет потрясающая забота о личной безопасности такой ничтожной персоны, как я. Мною дорожат настолько, что без сопровождения я могу выходить только в сад, откуда никто и никогда, насколько мне известно, даже и не пытался сбежать… Благодарю вас, сир, — теперь мне остаётся бояться разве что самого себя!

— Мренд, прости ты моих остолопов! — Йокещ пытался отшутиться. — Ты же знаешь придворных глупцов. Выслужиться хотят, ну и…

Не дав ему договорить, Художник взорвался, плюя уже не только на этикет, но и на элементарные правила приличия. Но, в конце концов, он был старше, Император сильно нуждался в его услугах, поэтому брат Мренд мог кое-что себе позволить. Отчётливо произнося каждое слово, он тихо, даже несколько задумчиво осведомился:

— То есть, ошиблись они, да? Так надо понимать? Только ведь меня здесь не как гостя ждали — как пленника…

— Помилосердствуй… — Йокещ нервно рассмеялся, пытаясь при этом героически сохранить остатки величия. — Да кто же?

— Если я правильно понимаю, Ваше Величество не знает, что делают или говорят его слуги?

Наверное, никто не смел так обращаться к Сударбскому Правителю. И в другое время человеку, позволившему себе такую вольность, грозило бы жестокое наказание.

Но это другому человеку и в другое время…

— Да как ты!.. — гневный огонь обжёг лицо Императора, однако он быстро взял себя в руки и продолжил: — Так кто же из царедворцев посмел стеснить твою свободу?

— Да хотя бы этот старый грубиян. Высоченный такой. Как его там? — Художник помедлил. — Ах, да! Цервемза. Верно-верно, именно Цервемза! Если я, конечно, не путаю… Плохо у меня с памятью на имена…

Он почтительно склонил голову. Достаточно смиренно, но так, чтобы Император успел заметить его лукавую улыбку. Брата Мренда от души забавляла складывавшаяся ситуация: похоже, сейчас он мог говорить всё, что угодно — Император не потерпел бы только рукоприкладства. Но этого Правитель мог не опасаться — даже в пылкое время юности Мренд не опускался до вульгарных драк.

— Значит, он… — Йокещ что-то обдумывал. — Так я и полагал. Чем же тебя задел мой преданный Советник?

— Помилуйте, сир! Я не говорил, что кто-либо меня оскорблял или что-то в этом роде. Просто, по словам вашего слуги, — казалось, Художник пропустил мимо ушей должность Цервемзы, — я был арестован вашим именем и по вашему же приказу!

— Арестован? — по удивлённому тону Императора трудно было понять, превысил ли Советник свои полномочия или действовал строго в рамках государева поручения.

— Именно так, сир!

— Я не отдавал такого приказа… Да и к чему нужно было тебя арестовывать? Странно… — Йокещ недоумённо пожал плечами.

— А можете себе представить, Государь, каково было мне? Получив ваш приказ, я, как верный подданный Короны, бросил все дела и немедленно отправился в Мэнигу. Никуда скрываться не собирался, — брат Мренд чуть не плакал то или от огорчения, то ли от едва сдерживаемого смеха. — Приезжаю… А тут такое!

Снова наступила затяжная пауза.

— Ладно! С Цервемзой я потом разберусь, — Император полностью совладал с собой. — Перейдём к делу. Знаешь ли, зачем я пригласил тебя ко двору?

— Могу только предполагать, сир.

— Вот что… — голос Императора дрогнул. — Мне не нравится мой предыдущий портрет. Твоей, между прочим, работы!

— Наймите другого, если я не подхожу! — беспечно бросил Художник, буквально сразу смекнувший, к чему клонит оппонент. — Полагаю, в столице достаточно прекрасных мастеров, готовых выполнить любое ваше пожелание.

Он говорил об этом так, как если бы речь шла о распущенных придворных красавицах.

— Не-ет, брат Мренд, — Йокещ придвинул своё перекошенное от злобы лицо почти вплотную к лицу Художника. — Не тот ли, кто оскорбил моё Величество, и обязан восстановить мою честь?

— И этот святотатец — я?

— Ты поразительно догадлив!

— И чем же, позвольте узнать, я оскорбил вас, сир?

— То, что ты сделал, будет, пожалуй, пострашнее, чем оскорбление. Кто, по-твоему, изобразил меня с печатью скорой смерти на лице?.. Меня! Бессмертного Императора! — Йокеща передёрнуло от ужаса. — Думаешь, я глупее тебя? Я не собираюсь выяснять, за что или зачем ты это сделал, но исправить ты это обязан!

— Боюсь, сир, что буду вынужден отказаться, — речь Художника была так же спокойна и насмешлива, а взгляд глуповат и подобострастен. — Не мне и не вам это говорить, но… отобранного-то не вернуть! Не так ли? Да если бы я и мог что-либо изменить, зачем это мне? Деньгами такую услугу не оплатить… Ну не пытать же вы меня прикажете?

— Тебя? Нет, не прикажу, — в голосе Императора зазвенели льдистые презрительные нотки. — Но уничтожить всех, кто тебе дорог, вполне могу.

— Ваше Величество изволит мне угрожать? — нехорошим тихим тоном осведомился брат Мренд, и вдруг заорал на Правителя, как на последнего мальчишку, — Я, может быть, и стал бы слушать Императора! Императора! Но не тебя — господин Арнит!

III

…Арнит вздрогнул…

…воцарилась долгая пауза…

…казалось, ей не будет конца…

Художник встал, отошёл к окну и снова воззрился на дерево, всё так же лезшее в форточку. За спиной, обдумывая ответ, нервно вышагивал из угла в угол Император.

Мренд несколько выдохся, поэтому потихоньку выскользнул на балкон подышать. Настырная ветка тут же благодарно ворвалась в зал, шелестя слегка примятыми листьями.

Вечерело. Воздух был напоён прохладным ароматом.

…и снова потянулись бесконечные минуты ожидания…

Наконец нервические шаги стихли. Арнит тоже вышел на балкон.

— Тем лучше, — сказал он таким тоном, как будто ничего не произошло. — Давно ты узнал?

— Ещё когда писал тот портрет, — спокойно ответил Художник. — И смерть Йокеща тоже видел…

— Так действительно лучше, — неопределённо протянул Император. — Если знаешь ты — узнают и другие. Надо им помочь. Рано или поздно мне придётся открыться своим подданным. Видишь ли, я решил, что пора возвращаться к древним традициям и основывать династию. Для того и женился. Но загвоздка вот в чём: сам по себе Йокещ, который мне смертельно надоел, не может снова стать Арнитом. Ты должен написать мой новый портрет. Если не хочешь возвращать тому, первому, силу, ладно — пусть себе прежний Император тихо ждёт своего корабля в Дальний Мир. Но на правильном портрете изъянов быть не должно…