Центральная позиция

Однажды августовским утром 490 года до н. э. по Афинам разнеслась весть о том, что в двадцати четырех милях севернее города к прибрежным равнинам Марафона подошел огромный персидский флот. Над городом нависла растерянность и тревога, люди чувствовали, что Афины обречены. Ни для кого из афинян намерения персов не были секретом – захватить их город, разрушить молодую демократию и восстановить на троне недавно свергнутого тирана Гиппия, продать в рабство многих и многих жителей Афин. Лет за восемь до того Афины высылали свои корабли на помощь греческим городам в Малой Азии, восставшим против царя Дария, правителя Персидской империи. Афиняне вернулись домой довольно скоро: после первых же сражений стало очевидно, что восстание обречено на провал. Однако они приняли участие в поджоге города Сарды, который сгорел дотла, и Дарий жаждал отмщения за этот возмутительный поступок.

Известны, однако, случаи, когда французы сталкивались не с одной, а с двумя или целой чередой неприятельских армий, расположенных на таком расстоянии, что могли поддерживать друг друга. В этой непростой ситуации Наполеон часто прибегал ко второй системе маневрирования – стратегии центральной позиции. Нередко в подобных обстоятельствах французы оказывались в численном меньшинстве по отношению к силам противника в целом, превосходя, однако, числом любую из частей его объединенной армии. Вот этот – то второй фактор и помогал им одержать полную победу. «Полководческое искусство состоит в том, чтобы, находясь в численном меньшинстве по отношению к неприятелю (в целом), превзойти его на поле сражения». Если сказать кратко, Наполеон ставил перед собой задачу отделить одну часть армии неприятеля, собирая против нее заведомо превосходящие силы, чтобы обеспечить уверенную победу и по возможности полный ее разгром, а затем, развернувшись, атаковать оставшуюся часть противостоящей армии. Вместо одного решительного удара он планировал серию ударов меньшей мощи против рассеянных сил неприятеля – эти удары разбивали бы их поочередно. Каким образом его план можно было осуществить? И снова последовательность наполеоновских атак помогает понять, в чем секрет успеха. Прежде всего император собирал максимально подробную информацию о войсках, с которыми предстояло встретиться, заимствуя ее из перехваченных газет, от дезертиров, паче же всего – из наблюдений своих конных разведчиков. На основании полученных таким образом сведений он тщательно выстраивал диспозиции противника, наносил их на карту, а затем выбирал место, где соприкасались границы неприятельских армий. Это было сочленение, или «сустав», стратегических диспозиций противника, место, наиболее уязвимое для нападения. Этот участок он и избирал для своей первой молниеносной атаки – такие Наполеон проводил нередко, причем не в полную силу. Под прикрытием кавалерии французская армия обрушивалась как гром среди ясного неба на горстку войск, защищавших этот центральный пункт. Практически не было случая, чтобы этот бешеный штурм, этот налет не увенчался успехом. Сразу же после этого Наполеон собирал свою армию здесь, в этом только что захваченном пункте. Он был мастером центральной позиции – можно сказать, что он умело вклинивался между двумя армиями неприятеля, которые, в идеале, отступали, ошеломленные внезапным натиском, увеличивая – чего и добивался император – расстояние между собой и своими соратниками. Это неизбежно приводило к тому, что противник вынужденно действовал на внешних линиях (т. е. растянув фланги на невероятно большие расстояния), в то время как французы, пользуясь преимуществами более выгодной позиции, имели удобный доступ к обеим частям вражеской армии.

Дэвид Дж. Чэндлер «Кампании Наполеона», 1966

Казалось, участь Афин предрешена. Армия персов была громадной – более 80 тысяч человек на сотнях кораблей; они располагали превосходной кавалерией и лучшими лучниками в мире. У афинян между тем была только пехота, около 10 тысяч воинов. Немедленно отправили гонца в Спарту с просьбой о подкреплении, но вот беда – у спартанцев проходили торжества, на время которых участие в военных действиях было строго запрещено. Они обещали выслать войска, как только это будет возможно, не позднее чем через неделю – но к тому времени могло быть уже слишком поздно. Среди афинян были и такие – главным образом, представители богатых родов, – кто симпатизировал персам, питал отвращение к демократии и мечтал о возвращении Гиппия. Эта группировка вела подрывную работу изнутри, сея недовольство среди горожан. Таким образом, Афинам не просто предстояло сражаться против персов самостоятельно, без помощи союзников – само население было разделено на разные политические фракции.

Лидеры демократических Афин собрались, чтобы обсудить сложившееся положение. Все предлагаемые варианты никуда не годились. Большинство высказывалось за то, чтобы выставить войска в оборонительный кордон вокруг города и дожидаться, когда подойдут персы, чтобы воевать с ними в хорошо знакомой местности. Однако персидская армия была настолько велика, что могла окружить город не только с суши, но и с моря, взяв Афины в кольцо блокады. Поэтому один из афинян, Мильтиад, внес совсем другое предложение: чтобы афинская армия в полном составе отправилась по направлению к Марафону, туда, где дорога проходила через узкое горное ущелье. Правда, сами Афины при этом оставались незащищенными, ведь, пытаясь задержать персов на суше, греки никак не обороняли город с моря. Но Мильтиад продолжал приводить доводы в защиту своего предложения: заняв ущелье, говорил он, можно обезопасить город от окружения и блокады. Ему приходилось сражаться с персами в Малой Азии, он по праву считался одним из самых опытных афинских военачальников. Собрание проголосовало за его план.

Через несколько дней десять тысяч афинских пехотинцев выступили на север, за ними следовали рабы, которые несли тяжелые доспехи, и мулы с ослами, нагруженные продовольствием. Когда они подошли к горному проходу, откуда открывался вид вниз, на Марафонскую долину, сердца у них упали: длинная полоса земли вдоль побережья насколько хватало глаз сплошь была покрыта бесчисленными шатрами, вокруг которых сновали воины Персидской империи. На воде у берега теснились корабли.

В течение нескольких дней ни одна из сторон не предпринимала ничего. У афинян не было выбора, им оставалось лишь охранять свою позицию: без конницы, безнадежно уступая врагу в численности, могли ли они начинать битву в Марафоне? Если бы удалось потянуть время, можно было бы рассчитывать на подкрепление из Спарты. Время действительно работало на греков. Но чего выжидали персы?

Двенадцатого августа в предрассветных сумерках несколько греческих разведчиков, которые якобы служили у персов, прокрались в афинский лагерь с поразительными вестями: только что под покровом ночи персидский флот отошел к Фалеронскому заливу, рядом с Афинами. Персы забрали с собой почти всю кавалерию, оставив в долине лишь отряд в пятнадцать тысяч солдат. Они намеревались атаковать Афины с моря, затем двинуться на север и с двух сторон зажать греческую армию в ущелье.

Среди одиннадцати командиров афинской армии лишь Мильтиад держался спокойно и хладнокровно, казалось, он даже испытывает облегчение: это, заявил он, та возможность, которой мы должны воспользоваться. До восхода солнца он уговаривал остальных: необходимо незамедлительно напасть на персов. Другие военачальники возражали, противились этой идее: даже этот оставшийся вражеский отряд все же превосходит их численностью, у персов имеется кавалерия, множество лучников. Лучше дождаться спартанцев, они ведь скоро должны появиться. Но Мильтиад возражал: персы разделили свои силы! Он дрался с ними раньше и знает, что греческие пехотинцы превосходят их, они более дисциплинированы и лучше сражаются. Персов в Марафоне не намного больше, чем греков, нужно напасть на них и победить.

Кроме того, персидским кораблям даже при попутном ветре потребуется не меньше десяти – двенадцати часов, чтобы обогнуть берег и добраться до Фалерона. На то, чтобы высадить на берег конников, тоже потребуется некоторое время. Если афиняне не станут мешкать и быстро справятся с оставшимися в Марафоне персами, то можно будет успеть в тот же день вернуться в Афины и во всеоружии встретить врага. Если же они будут медлить и раздумывать, дело обречено на провал: спартанцы могут и не появиться; персы окружа т армию, а их сторонники из числа изменников – греков – и это самое опасное – могут впустить врагов в город. Нужно действовать безотлагательно – теперь или никогда. Пять командиров высказались против этого плана, шестеро поддержали Мильтиада, так, с перевесом в один голос, было принято решение нападать на заре.

Около шести часов утра афиняне начали атаку. Хотя стрелы персидских лучников сыпались на них дождем, они так быстро достигли вражеского лагеря, что схватка перешла в рукопашную, и – как предсказывал Мильтиад – в ближнем бою греки оказались сильнее. Они оттеснили персов к северу долины, где начинались топи. Тысячи персидских воинов нашли там свою смерть. Вода стала красной от крови. К девяти утра все было кончено; афиняне потеряли менее двух сотен воинов.

Теперь афинянам, как ни устали они от битвы, предстояло за семь часов проделать немалый путь – двадцать четыре мили до родного города, чтобы прибыть туда вовремя и остановить персов. У них просто не было времени на отдых, и они бежали, бежали со всех ног, в тяжелых доспехах и с оружием. Их подгоняла мысль о той опасности, которой подвергаются их родные и близкие в Афинах.

К четырем часам пополудни самые быстрые из воинов достигли места, с которого можно было видеть Фалеронский залив. Вскоре подтянулись и остальные. Они успели как раз вовремя: не прошло и часа, как в заливе показались персидские корабли. Неприятное зрелище предстало глазам захватчиков: тысячи афинских воинов, покрытых коркой из пыли и запекшейся кропи, плечом к плечу стояли на берегу, готовые дать отпор.

Персы простояли на якоре несколько часов, затем развернулись и вышли в открытое море. Афины были спасены.