Глава 8. Ментор стоял перед огромным зеркалом в собственном номере и поправлял шелковый шейный платок, завязанный тугим хитроумным узлом

Ментор стоял перед огромным зеркалом в собственном номере и поправлял шелковый шейный платок, завязанный тугим хитроумным узлом. На память пришла вчерашняя шаль Сенеки Крэйна – морская волна, ультрамодный цвет сезона. Но, в отличие от Главного Распорядителя, он не чувствовал себя модником. Скорее, висельником: было ощущение, будто ему на шею накинули петлю и теперь медленно затягивают ее, не позволяя дышать.

А он-то наивно понадеялся, что, поскольку Цинна весь день занят с Китнисс, ему будет позволено одеться самостоятельно! Он уже присмотрел в своем богатом гардеробе черный костюм, вполне подходящий будущему мероприятию. И даже подобрал черную же сорочку… получилось мрачно, но довольно торжественно. Хеймитч хмыкнул: он всего неделю общался с Цинной, а уже сказывалось дурное влияние Мастера – неужто старый пропойца начал разбираться в «актуальных цветах» и «модных стилях»?

Самостоятельности не получилось: ровно за три часа до начала интервью в дверь его номера настойчиво постучали, и, опасаясь непредсказуемых последствий, он вынужден был открыть. Цинна прислал своего помощника. Очаровательный молодой человек с жеманными манерами и высоким, но приятным голосом почти час порхал вокруг ментора, причесывая его космы и придавая щетине на физиономии вид легкой модной небритости. Траурный черный наряд подвергся безжалостной критике. После долгих споров у распахнутого шкафа ментор и стилист сошлись на антрацитовом костюме, белой сорочке и том самом платке, который сейчас отчаянно пережимал Двенадцатому шею. Все бы ничего, но в довершение издевательств молодой человек возмущенно прощебетал, что без маникюра не выпустит своего клиента за дверь. Ментору искренне захотелось поддать мальчику хорошего пинка, и только чувство глубокого уважения к Цинне помешало ему сделать это.

Когда он вышел к служебной машине, ожидавшей его и Эффи Бряк у входа в отель, никто не узнал в нем Хеймитча Эбернети. Капитолийка спустилась следом за ним. Ее шелковое драпированное платье неожиданного стального цвета на удивление выгодно подчеркивало сегодняшнюю боевую раскраску и ядовито-розовый парик. Окинув своего спутника придирчивым взглядом, Эффи довольно заулыбалась. Он закатил глаза и оскалился в усмешке, надеясь, что выглядит достаточно свирепо, чтобы она догадалась удержать свои комментарии по поводу его внешности при себе.

Всю дорогу до Тренировочного центра они молчали, и ментор смог прокрутить в голове вчерашний разговор с Одиннадцатым. В Панеме штормило? Он как-то не заметил особых волнений дома в Двенадцатом, когда покидал родной дистрикт. А может, ему просто не было дела? Телефон, положенный победителю, он уничтожил в своем доме еще много лет назад, телевизор смотреть привычки не имел. Да и с общением у него всегда была напряженка. Единственным человеком в Двенадцатом, кто мог быть в курсе дел и не побоялся бы рассказать об этом, был мэр Андерси. И, может, парочка молодых миротворцев, которые симпатизировали старому ментору. Старуха Риппер, у которой он покупал самогон, знала все на свете, но даже она никогда не говорила ничего подобного. И, тем не менее, он не сомневался в словах Рубаки. Одиннадцатый не был болтуном, и если он говорил, что в стране неспокойно, значит, у него были основания так говорить. В конце концов, не все менторы вели такой же затворнический образ жизни, как Двенадцатый. Многие на правах победителей общались и даже гостили друг у друга. Хеймитч Эбернети был, пожалуй, единственным, кого мысль о гостях и поездках приводила в бешенство. Вероятно, поэтому он и не знал о том, что творилось в других дистриктах.

Его мысли прервал шум толпы – они подъехали к месту презентации, сцене перед Тренировочным центром. Машина остановилась, перед ним бесшумно распахнули дверцу. Он смачно выругался, выбираясь наружу – до чего непривычно было двигаться в строгом узком костюме! Зато Эффи выпорхнула из машины, словно большая экзотическая бабочка, рассыпая вокруг очаровательные улыбки. Кому-кому, а этой глупой женщине подобная мишура доставляла непередаваемое удовольствие! Особенно сейчас: даже у тщательно огороженного служебного входа миротворцы с трудом сдерживали бурлящую толпу фанатов. Продираясь сквозь руки визжащих капитолийцев, которые пытались хотя бы коснуться легендарного Двенадцатого, он почувствовал, как внутри закипает досада и злость.

Чему они радовались? Очередному шоу? Очередной бойне?

- Нам лучше подняться наверх, - буркнул он Эффи и потащил ее к лифту. – Хочу увидеть ребят до выхода на сцену.

И сказать им пару слов, вертелось на языке.

Наверху у лифта их уже ожидал Цинна – самый удивительный человек, которого Хеймитч встретил в Капитолии за последние несколько лет. Из гримерной вышла Порция – она выглядела уставшей, но довольной. Никто за четверть века не сделал для трибутов Двенадцатого столько, сколько сделали эти двое, внезапно подумал ментор.

- Как дела у Огненной Китнисс? – негромко поинтересовался он у Цинны.

- Сейчас сам увидишь, - так же негромко отозвался молодой человек.

Следом за Порцией появился Пит Мелларк - невозможно взрослый и мужественный в своем черном, расшитом языками пламени костюме. Стильно растрепанные волосы, прямой упрямый взгляд. Не мальчик, но мужчина. Хеймитч с тревогой заглянул в его голубые глаза - они светились твердостью и решимостью. Эх, парень, только не подведи, как заклятье прошептал ментор, тайком скрестив за спиной пальцы.

А вот и девчонка… на мгновение он потерял дар речи. Если бы не колючий стальной взгляд, он не поверил бы, что это Китнисс: огромные темные глаза, яркие полные губы, ресницы, от взмаха которых разлетались искры света. Она вся сияла, словно окутанная золотой пыльцой. Изысканная коса с вплетенными красными прядями покоилась на обнаженном плече. Роскошное платье было усыпано драгоценными камнями и при малейшем движении вспыхивало разноцветными огненными языками. Его так и подмывало сказать что-нибудь ободрительно-приятное этой восхитительной красавице, но, судя по настороженному выражению ее лица, его похвалы интересовали ее в последнюю очередь.

Его снова выручила Эффи: восхищенно ахая, капитолийка засыпала девушку комплиментами, не забыв отдать должное стилистам и визажистам. Иногда даже от нее бывал толк!

Уже перед самым выходом на сцену он решился – подошел сзади и негромко буркнул:

- Не забывайте, вы все еще пара друзей, и ведите себя соответственно.

Китнисс дрогнула, распрямила спину и вслед за Мелларком на негнущихся ногах вышла навстречу софитам, занимая указанное кресло среди сидящих полукругом трибутов.

Теперь он мог спуститься в зал на свое место в первых рядах, позади Цинны и Порции. VIP-зона, для особо важных персон. Ментор огляделся. Сплошь и рядом знакомые лица, за четверть века он мог бы поименно назвать каждого сидящего здесь. Балконы здания справа занимала элита и распорядители Игр, остальные были усеяны камерами и телевизионщиками. На улицах, примыкающих к месту событий, ревела восторженная толпа.

На сцену выскочил Цезарь Фликерман, бессменный ведущий на протяжении вот уже невозможного количества Игр. То же усыпанное белой пудрой лицо, тот же синий костюм. Тот же возраст, что и двадцать лет назад. Если бы из года в год Хеймитч не присутствовал на презентациях лично, он бы ни за что не поверил, что в прямом эфире был действительно живой человек. В этот раз волосы, губы и веки Цезаря отливали зеленовато-голубым… черт подери, опять та же морская волна! Ментор жалобно застонал - на кой черт Цинна заставил его нацепить этот платок? Теперь Капитолий будет упиваться смехотворным зрелищем супермодного Двенадцатого! Да что там Капитолий – весь Панем!

Оставался старый проверенный способ – включить дурака.

Каждому трибуту отводилось ровно три минуты. Хеймитч выглядел скучающим, но на деле старался не пропустить ни единого слова будущих соперников его ребят. Заносчивая кукла из Первого кичилась своей красотой и боевыми навыками. Здоровяк из Второго, безжалостная машина для убийств. Третий, Четвертый, Пятый… ментор беззвучно шевелил губами, машинально повторяя слова трибутов, но даже не пытался их осмыслить - в голове тикал механизм, четко расставлявший говоривших по местам на шахматной доске. Шестой, Седьмой, Восьмой… пешка, ладья, слон…

Представь, что это просто партия в шахматы, сказал он себе. Как там говорил ему в детстве отец - белые начинают и выигрывают?

Он даже не отреагировал на спокойную мощь Цепа, подопечного Рубаки. Только однажды его шахматный отсчет сбился - когда на сцену выпорхнула напарница Цепа, птичка-кроха из Одиннадцатого. У ментора болезненно сжалось сердце. Неужели за нее не нашлось добровольца? Малышке всего двенадцать, какой из нее убийца? Он с сочувствием посмотрел на Рубаку: если бы не Китнисс Эвердин, его девочке-трибуту было бы столько же.

Очередь неумолимо приближалась к трибутам Двенадцатого. Когда Цезарь произнес имя Китнисс, ментор заметил, как отчаянно побледнели ее щеки под слоем грима. Зал восторженно зашумел – Капитолию успела приглянуться пылающая девушка. Китнисс поднялась со своего места и медленно вышла на середину сцены, не сводя испуганных глаз с Цинны в первом ряду. Мастер ободрительно улыбнулся ей, давая понять, что все идет, как надо. Хеймитч слышал его напутствия: быть собой, улыбаться, не нервничать, отвечать на вопросы и разговаривать с Цезарем, как с лучшим другом – непринужденно и приятно.

Ну-ну, невесело усмехнулся он. Лучший способ отшить всех будущих спонсоров – это попросить Китнисс Эвердин сказать капитолийцам что-нибудь приятное.

- Итак, Китнисс, Капитолий, должно быть, немало отличается от Двенадцатого дистрикта. Что тебя поразило здесь больше всего? - спросил Цезарь.

Она выдержала паузу, задумчиво склонив голову на бок, а потом выдавила:

- Тушеное филе барашка. С черносливом.

Цезарь засмеялся, она улыбнулась, и Хеймитч почувствовал, как отлегло от сердца. Теперь он за нее не боялся. Хуже точно не будет. У Фликермана был непревзойденный талант – он мог найти общий язык с кем угодно. А сколько раз его красноречие спасало трибутов от абсолютного провала на презентации! Не зря за все эти годы Капитолий так и не нашел ему замену: Цезарь умел быть очаровательным, непринужденным, внимательным и насмешливым одновременно. Ментор усмехнулся. Был еще один человек, совсем мальчишка, у которого это вышло бы не хуже. Этот человек сидел сейчас на сцене и, наверняка, нервничал, ожидая своей очереди. Какая удача, что он последний!

Хеймитч тяжело вздохнул - он возлагал на его интервью очень большие надежды.

- Кстати, Китнисс, - продолжал в это время Цезарь мягким доверительным тоном, - когда я увидел тебя на церемонии открытия, у меня едва не остановилось сердце. А ты что подумала о своем костюме?

- Вы имеете в виду, после того, как я перестала бояться, что сгорю в нем заживо? – насмешливо уточнила она, и ей вторил взрыв неподдельного хохота со стороны зрительного зала. Хеймитч удивленно вскинул брови – у девочки, оказывается, есть чувство юмора?

- Я подумала, – продолжала тем временем Китнисс, – что Цинна замечательный, и это самый потрясающий костюм из всех, какие я видела. Я просто поверить не могла, что он на мне. И не могу поверить, что сейчас на мне это платье. Вы только посмотрите!

Она встала с кресла, кокетливо расправила юбку и медленно начала кружиться, поднимая руки вверх и вращаясь все быстрее и быстрее. Развеваясь, юбка сверкнула всполохами пламени, казалось, еще мгновение – и она действительно загорится! Публика завизжала от восторга. Еще бы - и платье, и сама Китнисс произвели настоящий фурор: потрясающе красивая девушка в потрясающем произведении искусства!

Цинна многозначительно оглянулся на Хеймитча. То ли еще будет, кивнул ему в ответ ментор, загадочно усмехаясь собственным мыслям.

- Не прекращай! – взмолился Цезарь, подхватив девушку за талию, когда она, наконец, остановилась и начала пошатываться от кружения.

- Придется, - Китнисс легкомысленно хихикнула и схватила его за руку, пытаясь сфокусировать сверкающий от возбуждения взгляд. - У меня все плывет перед глазами!

- Не бойся, я тебя удержу! – Фликерман бросил дурашливый взгляд на Двенадцатого и выразительно вскинул брови. - Не позволю тебе последовать по стопам твоего ментора.

Ага, смейтесь, добродушно кивнул Хеймитч всеобщему гиканью и улюлюканью. Долго еще ему будут припоминать в столице его нырок с трибуны на Жатве. Ничего, эту мелочь он переживет. Смейся, Капитолий… посмотрим, кто будет смеяться последним на этот раз.

Цезарь спросил о показе - как она умудрилась заработать одиннадцать баллов? Китнисс бросила в зал многозначительный взгляд и пошутила, что ее выступлению лучше остаться тайной - разумеется, с разрешения кое-кого из официальных лиц. Ей ведь не стоит рассказывать об этом? Хеймитч вспомнил о распорядителе, который искупался в пунше, и посмотрел на балкон, чтобы определить, кто станет возмущаться громче других. Ну, надо же – это Плутарх Хавенсби! Ментор ошеломленно наблюдал, как почетный сенатор Капитолия и правая рука Сенеки Крэйна широко улыбался и кричал «нет» со своего места.

- Ты молодец, парень. – Ментор наклонился к Цинне и благодарно сжал его плечо. – Без тебя она бы не справилась.

- Ошибаешься, - шепотом отозвался молодой человек, не сводя с Китнисс восхищенных глаз. Там, на сцене, она шутила и смеялась. До сих пор Хеймитч вообще не представлял, что эта девушка умеет шутить и смеяться. – В этом нет моей заслуги. Разве ты не видишь, Двенадцатый – она на самом деле такая…

А потом ее спросили о сестре, и шутки закончились. Над Круглой площадью мгновенно повисла гнетущая тишина. Ментор почувствовал, как визжавший до этой минуты зал затих в тревожном ожидании. Мониторы крупным планом показали каменное лицо Китнисс – на нем больше не было смеха и легкомыслия. Серые глаза отливали холодом и сталью.

- Ее зовут Прим, - твердо и глухо отозвалась она. – Ей всего двенадцать. И я люблю ее больше всех на свете.

- Что она сказала тебе после Жатвы? – осторожно спросил Фликерман. - После того, как ты заняла ее место?

Цинна замер, Хеймитч затаил дыхание и скрестил пальцы. Давай, девочка, скажи им - и пусть весь Панем услышит и запомнит это!

- Она просила меня очень постараться и победить. И я поклялась, что постараюсь.

Теперь можно было и закругляться. Цезарь попрощался, Китнисс сдержанно, только из вежливости, качнула головой и вернулась на свое место в полукруге трибутов. Испуганный взгляд стальных глаз вопросительно метнулся к Цинне. Все в порядке, одними губами произнес тот и показал в ответ два поднятых больших пальца. Китнисс облегченно выдохнула, кривя губы в вымученной улыбке.

Когда последним к Цезарю вышел Пит, Хеймитч почувствовал, как сдавило в груди и перехватило дыхание. Черт подери, он так не боялся даже собственной презентации двадцать пять лет назад! Но он напрасно волновался: мальчишке с ходу удалось завоевать зрительские симпатии - из толпы то и дело раздавались крики и смех. Легко и непринужденно улыбаясь, Пит поделился с Цезарем своими наблюдениями о столице, сравнил трибутов с хлебом из их дистриктов, пошутил об опасностях, которые таили в себе капитолийские ванны. «Скажите, я все еще пахну розами?» - спросил он у Фликермана, и они принялись на пару дурачиться и обнюхивать друг друга, заставляя зрителей покатываться со смеху.

Так прошла почти половина интервью, когда Цезарь, наконец, задал Питу тот самый вопрос: каждый год ведущий спрашивал у кого-нибудь из юношей одно и то же - не ожидает ли их дома прекрасная девушка?

- Не может быть, чтобы у такого красивого парня не было возлюбленной! Давай, скажи нам, как ее зовут! - не отставал Цезарь, по-дружески подталкивая локтем собеседника.

Хеймитч сжался – он видел, что парень колеблется.

- Ну… есть одна девушка… я люблю ее, сколько себя помню. - Голос Пита предательски дрогнул. Он поднял глаза на ментора в зале, и на мгновение их взгляды встретились. - Только... я уверен, до Жатвы она даже не знала о моем существовании.

Из толпы раздались возгласы понимания и сочувствия. Безответная любовь - ах, как трогательно! Хеймитч коротко глянул на Китнисс: она чуть сдвинула брови, на ее сосредоточенном лице читалось легкое удивление. И еще что-то непонятное. Ох, что сейчас будет…

- У нее есть другой парень? – не унимался Цезарь. Пит неопределенно повел плечами.

- Не знаю… многие парни в нее влюблены…

- Значит, все, что тебе нужно, это победа! - ободрительно улыбнулся Фликерман. - Победи в Играх и возвращайся домой, тогда она точно тебя не отвергнет!

- К сожалению, не получится. Победа... в моем случае не выход.

- Почему нет? - озадаченно спросил ведущий, вопросительно оглядывая зрителей.

Хеймитч почувствовал, как дернулось сердце Мелларка, словно это было его собственное. Он без преувеличения мог сказать, что весь Панем замер в ожидании ответа.

Пит на мгновение умолк, потом покраснел и, опустив глаза, наконец, выдавил:

- Потому что... потому что... мы приехали сюда вместе.