Старый профессор

«Лавка древностей и ломбард Никербокера»

Эф прилепил к ветровому стеклу плакатик «Срочная доставка крови» и припарковался на Восточной 119‑й улице, в зоне, где разрешалась только короткая остановка для доставки товаров в окрестные магазинчики, а потом последовал за Сетракяном и Норой к ломбарду, расположенному на соседней улице. Дверь закрывала решетка, окна – металлические жалюзи. Несмотря на табличку «ЗАКРЫТО», у двери отирался мужчина в облегающей куртке из черной шерстяной ткани и высокой вязаной шапке, какие носят растаманы; правда, дредов у мужчины не было, вот шапка и обвисала, как схлопнувшееся суфле. Он переминался с ноги на ногу, держа в руках коробку из‑под обуви.

Сетракян достал кольцо с ключами, начал отпирать замки на решетке. Со скрюченными пальцами эта задача требовала определенной сноровки.

– Сегодня ломбард не работает. – Он искоса глянул на коробку.

– Посмотрите. – Мужчина достал из коробки льняную салфетку и развернул ее – там лежали девять или десять столовых приборов. – Хорошее серебро. Вы покупаете серебро, я знаю.

– Да, покупаю. – Сетракян, открыв замки на решетке, приставил высокую трость к своему плечу, отобрал один нож, прикинул его вес, провел пальцами по лезвию. Похлопав по карманам жилетки, повернулся к Эфу: – Доктор, у вас есть десять долларов?

Чтобы побыстрее добраться до главного, Эф достал из кармана деньги, отделил десятку и протянул мужчине с коробкой.

Сетракян отдал ему и салфетку с остальными столовыми приборами.

– Это твое. Серебро не настоящее.

Мужчина с благодарностью взял все и попятился с коробкой под мышкой.

– Благослови вас Бог.

– Что ж, довольно скоро увидим, – и с этими словами Сетракян вошел в ломбард.

Эф проводил взглядом свои деньги, уходящие по улице, потом последовал за стариком.

– Свет на стене справа, – сказал тот. А сам вновь запер решетку.

Нора щелкнула всеми тремя выключателями сразу, осветив стеклянные выставочные шкафы, полки с товаром и прихожую, где они стояли. Магазинчик был маленький, словно бы вбитый в городской квартал ударом деревянного молотка. Первым делом в голову Эфа пришло слово «утиль». Горы и горы утиля. Старые стереосистемы. Видеомагнитофоны и прочая устаревшая электроника. Стена музыкальных инструментов, включая банджо и пульты для электронных гитар из 1980‑х годов. Культовые статуэтки и коллекционные тарелки. Несколько проигрывателей и маленькие микшерные пульты. Запертый стеклянный прилавок с дешевыми брошами и разной бижутерией. Одежда, главным образом зимние пальто с меховыми воротниками.

При виде всего этого утиля сердце у него упало. Он тратил драгоценное время на безумца?

– Послушайте, – обратился Эф к старику, – один наш коллега… мы думаем, он заражен.

Сетракян прошел мимо него, постукивая по полу большой тростью. Рукой в перчатке поднял прилавок, закрепленный с одной стороны на петлях, пригласил Эфа и Нору пройти.

– Мы поднимемся наверх.

Лестница привела их к двери на втором этаже. Прислонив трость к стене, старик, прежде чем войти, прикоснулся к мезузе. Они очутились в старой квартире с низкими потолками и истертыми коврами. Мебель не сдвигали с места лет тридцать.

– Вы голодны? – спросил Сетракян. – Поищите, что‑нибудь да найдете. – Он снял крышку со стоявшего на столе пластикового контейнера. Внутри лежала коробка с шоколадными пирожными. Старик достал одно, снял с него целлофановую упаковку. – Нельзя истощать запасы энергии. Ее нужно пополнять. Она вам понадобится.

Старик с пирожным в руке ушел в спальню, чтобы переодеться. Эф оглядел маленькую кухню, потом посмотрел на Нору. Помещение пахло чистотой, несмотря на внешний беспорядок. Нора взяла со стола, у которого стоял только один стул, рамку с черно‑белой фотографией молодой женщины. Черные как смоль волосы, простое темное платье. Женщина позировала, стоя на громадной скале, выпиравшей из пустынного пляжа, симпатичное лицо озаряла победная улыбка. Эф вернулся в коридор, через который они прошли, посмотрел на старые зеркала, развешанные по стенам, десятки зеркал, самого разного размера. Состаренные временем, они едва отражали свет. Старые книги стопками лежали у стен, сужая коридор до узкой тропы.

Старик вернулся, поменяв один твидовый костюм на другой, тоже с жилеткой, при галстуке, в коричневых кожаных туфлях. Только перчатки на изуродованных руках остались прежние.

– Я вижу, вы коллекционируете зеркала, – заметил Эф.

– Определенные зеркала. Я обнаружил, что в старинных зеркалах истина видна лучше всего.

– Вы готовы рассказать нам, что происходит?

Старик склонил голову набок.

– Доктор, это будет не рассказ. Откровение.

Мимо Эфа он направился к двери, через которую они вошли в квартиру.

– Пожалуйста… пойдемте.

Эф спустился за ним по лестнице, Нора – следом. Они миновали торговый зал на первом этаже и продолжили спуск уже по винтовой лестнице. Старик переступал со ступени на ступень осторожно, держась одной рукой за железные перила. Его голос наполнял узкий проход.

– Я считаю себя хранилищем древних знаний, полученных от умерших людей и почерпнутых из давно забытых книг. Знаний, собранных за долгую жизнь…

– Остановив нас у морга, вы нам кое‑что сказали, – прервала его Нора. – Дали понять, что вам кое‑что известно о трупах, доставленных с самолета. О том, что они не разлагаются, как положено.

– Совершенно верно.

– И на чем основывалась это ваше предположение?

– На моем опыте.

На лице Норы отразилось недоумение.

– На опыте, связанном с другими авиационными инцидентами?

– Тот факт, что трупы находились в самолете, чистая случайность. Я сталкивался с этим феноменом раньше. В Будапеште. В Басре. В Праге и в десяти километрах от Парижа. Я видел такое в маленькой рыбацкой деревушке на берегу Желтой реки. Я видел это на высоте двух тысяч метров в Монголии. И – о да! – я сталкивался с этим в Америке. Видел следы. Обычно от этого отмахивались как от случайности или объясняли бешенством, шизофренией, безумием, а в последнее время заговорили о серийных убийствах…

– Подождите, подождите. Вы видели трупы, которые не разлагались?

– Это первая стадия, да.

– Первая стадия, – повторил Эф.

Витая лестница привела к запертой двери. Сетракян достал ключи, отделил два нужных, отпер два висячих замка, большой и маленький. Дверь распахнулась внутрь, автоматически зажегся яркий свет, они вошли в большой подвал.

Прежде всего взгляд Эфа упал на древнее оружие, выставленное у одной стены: полный комплект рыцарских доспехов, железные пластины, защищающие торс и шею японского самурая, плетеные из полосок кожи нагрудники, многое, многое другое. Хватало здесь мечей, кинжалов, ножей с клинками из сверкающей стали. Более современные вещицы лежали на длинном деревянном столе, с аккумуляторами, вставленными в зарядные устройства. Эф узнал приборы ночного видения и модифицированные гвоздезабивные пистолеты. И зеркала, по большей части карманные, поставленные так, что он мог видеть себя, изумленно уставившегося на эту выставку… чего?

– Магазин… – старик указал на потолок, – …обеспечивает меня средствами на жизнь, но я занялся этим делом не из любви к транзисторам или фамильным драгоценностям.

Он закрыл дверь, и вокруг нее по всему периметру загорелся черный свет: в светящихся трубках Эф узнал ультрафиолетовые лампы. Световой барьер создавался с тем, чтобы не пропускать в подвал микробы?

Или что‑то еще?

– Нет, – продолжил старик, – я стал владельцем ломбарда, потому что эта профессия обеспечила мне доступ к подпольному рынку, имеющему отношение к эзотерике. Старинные вещи, книги. Приобреталось все тайком, но по большей части без нарушения закона. Для моей личной коллекции. Для моих исследований.

Эф вновь огляделся. Представленное в подвале скорее походило не на музейную коллекцию, а на маленький арсенал.

– Для ваших исследований? – переспросил он.

– Именно. Многие годы я был профессором восточноевропейской литературы и фольклора в Венском университете.

Эф посмотрел на старика. Действительно, он одевался как венский профессор.

– Вы ушли на пенсию, чтобы стать владельцем ломбарда в Гарлеме?

– Я не ушел на пенсию. Меня заставили уйти. С позором. Некие силы объединились против меня. И однако, оглядываясь назад, я понимаю, что, канув тогда в небытие, я спас свою жизнь. – Он повернулся к ним лицом, заложил руки за спину, по‑профессорски. – Это бедствие, ранние стадии которого мы сейчас видим, существовало столетия. Тысячелетия. Я подозреваю, хотя и не могу этого доказать, что оно уходит к началу веков.

Эф кивнул, но не потому, что понимал старика. Просто радовался, что наконец‑то они сдвинулись с мертвой точки.

– Так мы говорим о вирусе?

– Да. В каком‑то смысле. О штамме болезни, которая разлагает как тело, так и душу. – Старик стоял так, что мечи на стене справа и слева от него смотрелись стальными крыльями. – Вы говорите, вирус? Да. Но я предпочитаю другое слово, тоже начинающееся с буквы «в».

– И что это за слово? – спросил Эф.

– Вампир.

Слово, произнесенное с жаром, на мгновение, казалось, повисло в воздухе.

– Вы думаете, – продолжал Сетракян, бывший профессор, – о мрачном типе в черном атласном плаще. Или об отчаянном властолюбце со скрытыми клыками. Или о какой‑то экзистенциальной душе, обремененной проклятием вечной жизни. Или… в общем, Бела Лугоши в компании Эбботта и Костелло.[72]

Нора снова оглядела подвал.

– Я не вижу ни распятий, ни святой воды. И чеснока вроде бы нет.

– Чеснок определенно повышает иммунитет и зачастую очень полезен. Поэтому его присутствие в мифологии биологически оправдано. Но распятия и святая вода? – Сетракян пожал плечами. – Продукты своего времени. Продукты воспаленного воображения викторианского писателя и религиозного климата той эпохи.

Сомнение на лицах Эфа и Норы старика не удивило.

– Они существовали всегда, – продолжал он. – Гнездились, кормились. Тайно и в темноте, потому что такая у них природа. Их семь, они известны как Древние. Владыки. Их больше, чем по одному на континент. Как правило, они не одиночки, живут кланами. До последнего времени… последнего с учетом их бесконечного жизненного цикла… они селились на огромной территории, объединяющей то, что сегодня нам известно как Европа, Азия, Россия, Арабский полуостров и Африка. То есть в Старом свете. Потом среди них произошел раскол. Причина конфликта мне не известна. Знаю только, что случилось это за много столетий до открытия Нового света. Потом создание американских колоний открыло дверь в новый, богатый, стремительно развивающийся мир. Трое Древних остались в Старом свете, трое отправились в Новый. И первые, и вторые уважали сферу влияния каждой стороны, поэтому сохранялось установленное перемирие.

Проблемой стал седьмой Древний. Он – отшельник, одиночка, повернувшийся спиной к обоим кланам. И пусть пока я не могу ничего доказать, внезапность случившегося наводит меня на мысль, что это его рук дело.

– Это? – спросила Нора.

– Вторжение в Новый свет. Срыв перемирия. Нарушение баланса их существования. Развязывание войны.

– Войны вампиров, – уточнил Эф.

Сетракян сухо улыбнулся.

– Вы все упрощаете, потому что не можете поверить. Уменьшаете, принижаете… Потому что приучены сомневаться и разоблачать. Сводить все к известным фактам, чтобы находить легкие решения. Потому что вы – доктор эпидемиологии, человек науки, и потому что это Америка, где все известно и понятно, Бог – милосердный диктатор, а будущее всегда светлое. – Сетракян как мог – мешали скрюченные пальцы – хлопнул в ладоши. – Такой здесь настрой, и это прекрасно. Я говорю не в насмешку. Это прекрасно, верить только в то, во что хочется верить, и пренебрегать всем остальным. Я уважаю ваш скептицизм, доктор Гудуэдер. И говорю это вам в надежде, что вы с уважением отнесетесь к моему опыту в этом вопросе и допустите мои доводы в ваш высокоорганизованный, нацеленный на решение научных проблем разум.

– Так вы говорите, самолет… Один из них прилетел на нем. Этот одиночка.

– Совершенно верно.

– В гробу. В грузовом отсеке.

– В гробу, заполненном землей, – уточнил Сетракян. – Они – из земли, вот и любят возвращаться туда, откуда поднялись. Как черви. Vermis. Они зарываются в землю. Мы бы назвали это сном.

– Подальше от дневного света, – вставила Нора.

– От солнечного света, да. Они наиболее уязвимы, когда находятся вне своих гнезд.

– Но вы сказали, это война вампиров. Не против людей? А как же все эти мертвые пассажиры?

– И это вам будет сложно принять. Для них мы – не враги. Мы – не достойный их противник. Они нас таковым не считают. Для них мы – добыча. Мы – еда и питье. Животные в загоне. Бутылки на полке.

Эф почувствовал бегущий по спине холодок, однако быстро взял себя в руки.

– Но ведь для любого ваши слова звучат как научная фантастика.

Сетракян нацелил на него скрюченный палец.

– Это устройство в вашем кармане. Ваш мобильный телефон. Вы набираете номер и тут же говорите с человеком, который находится на другом конце света. Вот это научная фантастика, доктор Гудуэдер. Научная фантастика, ставшая реальностью. – Тут Сетракян улыбнулся. – Вам нужны доказательства?

Он подошел к низкой скамье у длинной стены. На ней что‑то стояло, под покрывалом из черного шелка, и этого покрывала Сетракян коснулся странным образом – вытянув руку и взявшись за самый край, стараясь находиться как можно дальше, – а потом сдернул его.

Они увидели стеклянную банку, в каких обычно хранят лабораторные образцы. Такие продаются в любом медицинском магазине.

Внутри, в темной жидкости, плавало хорошо сохранившееся человеческое сердце.

Эф присмотрелся к нему.

– Судя по размеру, сердце взрослой женщины. Здоровой. Достаточно молодой. Свежий образец. – Он повернулся к Сетракяну. – И что это доказывает?

– Я вырезал его из груди молодой вдовы около Шкодера, в северной Албании, весной тысяча девятьсот семьдесят первого года.

Эф улыбнулся, услышав эту стариковскую байку, и наклонился, чтобы лучше рассмотреть сердце.

Что‑то, похожее на щупальце, вырвалось из него, конец присосался к стеклу прямо напротив глаза Эфа.

Тот быстро выпрямился и замер, глядя на банку.

– Э‑э… что это было? – спросила Нора.

Сердце пришло в движение.

Оно пульсировало.

Билось.

Эф наблюдал, как распластанная, похожая на рот присоска ползает по стеклу. Посмотрел на Нору, которая, стоя рядом с ним, не отрывала глаз от сердца. Посмотрел на Сетракяна, сунувшего руки в карманы.

– Оно оживает, как только рядом оказывается человеческая кровь.

На лице Эфа отразилось недоверие. Он сместился вправо от щупальца. Присоска тут же отделилась от стекла, и щупальце вновь попыталось его атаковать.

– Господи! – воскликнул Эф. Пульсирующий орган плавал в растворе, как мясистая рыба‑мутант. – Оно живет без…

Поступления крови к органу не было. Эф осмотрел обрубки сосудов, аорты, полой вены.

– Оно не живое и не мертвое, – сказал Сетракян. – Оно анимированное. Одержимое, можно сказать. Только вселился в него не бес. Присмотритесь, и вы увидите.

Эф некоторое время наблюдал за пульсациями и скоро понял, что ритм нерегулярный, не такой, как у настоящего сердца. А потом заметил, что внутри что‑то движется. Извивается.

– Это… червь? – спросила Нора.

Тонкий и бледный, цвета губ, пяти‑семи сантиметров длиной. Они наблюдали, как он кружит по сердцу, будто одинокий часовой, патрулирующий давно брошенную войсками базу.

– Кровяной червь, – уточнил Сетракян. – Капиллярный паразит, который размножается в инфицированных организмах. Я подозреваю, хотя доказательств у меня нет, что он и есть переносчик вируса.

Эф качал головой, не в силах поверить услышанному.

– А как насчет этой… присоски?

– Вирус видоизменяет хозяина, перестраивает его жизненно важные органы под себя. Другими словами, колонизирует и приспосабливает хозяина под собственное выживание. В данном случае хозяин – вырезанный человеческий орган, плавающий в банке, и вирус нашел способ перестроить его для получения питания.

– Питания? – переспросила Нора.

– Червь живет на крови. Человеческой крови.

– Крови? – Эф смотрел на сердце, в которое вселился червь. – Чьей?

Сетракян вытащил из кармана левую руку. В перчатке, из которой торчали кончики пальцев. Подушечку среднего покрывали шрамы.

– Ему хватает нескольких капель, а кормить надо каждые два дня. Он проголодался. Меня же не было.

Старик подошел к скамье, снял с банки крышку. Эф встал так, чтобы все видеть. Сетракян наколол палец острием перочинного ножа. Даже не поморщился, это привычное действие больше не вызывало боли.

Кровь капнула в раствор.

Присоска втянула в себя красные капли, как голодная рыба.

Закончив с кормлением, старик залепил ранку на пальце медицинским клеем из маленького пузырька, который стоял на скамье, накрыл банку крышкой.

На глазах Эфа присоска стала красной. Червь в сердце задвигался более плавно, силы у него явно прибавилось.

– Так вы говорите, что держите у себя это…

– С весны тысяча девятьсот семьдесят первого года. Отпуск я беру редко… – Сетракян улыбнулся, посмотрел на уколотый палец, потер засохший клей. – Она была выходцем с того света, зараженной. Обращенной. Древние, которые не хотят выдавать своего присутствия, убивают, покормившись, с тем чтобы предотвратить распространение их вируса. Один человек каким‑то образом остался в живых, вернулся домой и заразил родных, друзей и соседей, всех, кто жил в его маленькой деревне. В тело вдовы вирус попал за четыре часа до того, как я ее нашел.

– Четыре часа? Как вы узнали?

– Я видел метку. Метку стригоя.

– Стригоя? – переспросил Эф.

– В Старом свете так называют вампиров.

– А метка?

– Место проникновения. Узкая полоска на шее, которую, как я понимаю, вы уже видели.

Эф и Нора кивнули, думая о Джиме.

– Я не отношусь к людям, для которых вырезать сердце – обычное дело, – продолжил Сетракян. – Я столкнулся с вдовой совершенно случайно. Но понимал, что без этого никак не обойтись.

– И вы с тех пор держите этого червя у себя? – спросила Нора. – Кормите… как домашнюю зверушку?

– Да. – Сетракян глянул на банку чуть ли не с любовью. – Он служит мне каждодневным напоминанием. О том, что мне противостоит. О том, что противостоит нам всем.

Эф пришел в ужас.

– И все это время… почему вы никому этого не показывали? Медицинскому центру? Репортерам?

– Будь все так просто, доктор, об этом секрете узнали бы давным‑давно. Но есть силы, которые действуют против нас. Это древний секрет, корни его уходят глубоко. Затрагивают интересы многих. Правду никогда не позволили бы донести до широкой общественности, ее подавили бы, а вместе с ней и меня. Вот почему я прятался… прятался у всех на виду… долгие годы. И ждал.

От этого разговора волосы на затылке у Эфа встали дыбом. Вот она, правда, перед ним: человеческое сердце в стеклянной банке, ставшее хозяином для червя, который набирал силу от крови старика.

– На меня нельзя рассчитывать при хранении секретов, угрожающих будущему человечества. Больше никто об этом не знает?

– Кто‑то знает. Да. Кто‑то могущественный. Владыка… он не смог бы путешествовать без чьей‑то помощи. Охрану и безопасный перелет через океан обеспечил ему союзник‑человек. Видите ли, вампиры не могут пересекать водяные пространства без помощи человека. Человек должен их пригласить. А теперь договоренность… перемирие… нарушено. Этим союзом между стригоем и человеком. Вот почему это вторжение получилось столь внезапным. И крайне опасным.

Нора повернулась к Сетракяну.

– И сколько у нас времени?

Старик уже все подсчитал.

– Им понадобится меньше недели, чтобы покончить с Манхэттеном, и менее трех месяцев, чтобы захватить всю страну. А через шесть месяцев – весь мир.

– Никогда, – мотнул головой Эф. – Этому не бывать никогда!

– Я восхищаюсь вашей уверенностью, – сказал Сетракян. – Но вы просто не знаете, с чем вам предстоит столкнуться.

– Ладно, – кивнул Эф. – Тогда скажите мне… с чего мы начнем.