Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Управление главного судебно‑медицинского эксперта, Манхэттен. На судмедэксперте, который встретил Эфа и Нору, крови не было





 

На судмедэксперте, который встретил Эфа и Нору, крови не было. Что уже показалось им странным. Обычно на вскрытии у патологоанатома водонепроницаемый халат забрызган кровью, а пластиковые нарукавники запятнаны до локтей. Но не сегодня. Этот судмедэксперт – смуглый мужчина с карими глазами, с решительным выражением лица, прикрытого пластиковым щитком, – скорее напоминал гинеколога с Беверли‑Хиллс.

Он представился как Госсетт Беннетт.

– В сущности, мы только в начале пути. – Беннетт указал на столы. В секционном зале стоял шум. Если операционная – тихое и стерильное место, то в морге все наоборот: визжат пилы, льется вода, врачи диктуют ассистентам, наговаривая процесс вскрытия. – У нас в работе восемь трупов с вашего самолета.

Тела лежали на восьми столах из нержавеющей стали. Они были на разных стадиях вскрытия. Из двух, говоря на патологоанатомическом жаргоне, уже сделали «каноэ». Это означало, что грудная клетка и брюшная полость были вскрыты, вынутые внутренние органы лежали в раскрытом пластиковом мешке, расположенном на голенях, а патологоанатом делал срезы на специальной доске, словно каннибал, готовящий сашими из человеков. Шея у каждого трупа была рассечена, язык просунут в разрез, кожа с верхней части лица откинута вниз, как резиновая маска, обнажившиеся черепа распилены циркулярной пилой. Один головной мозг как раз в этот момент отделяли от спинного – в дальнейшем его поместят в раствор формалина, чтобы он отвердел, и это будет последним этапом вскрытия. Ассистент стоял рядом, держа наготове комок ваты, чтобы заполнить опустевший череп, и большую кривую иглу с продетой в ушко толстой вощеной ниткой.

От одного стола к другому передали секатор с длинными ручками – очень похожий на те, которые продаются в магазинах для садоводов, – и еще один ассистент, стоя на металлической скамеечке и возвышаясь над телом, начал одно за другим перерубать ребра, чтобы вынуть сразу всю грудную клетку вместе с грудиной, как кровавую фигурную решетку. Запах стоял ужасный – всепоглощающая смесь пармезана, метана и тухлых яиц.

– После того как вы позвонили, я начал проверять шеи, – рассказывал Беннетт. – У всех трупов обнаружился разрез, о котором вы говорили. Но не шрам. Открытая рана, очень ровная и чистая. Мне таких видеть не доводилось.

Он подвел их к еще не вскрытому трупу женщины, лежавшему на столе. Под шею был подложен пятнадцатисантиметровый металлический брусок, поэтому голова трупа завалилась назад, грудь выгнулась, а горло выпятилось. Эф провел по нему затянутыми в латексную перчатку пальцами и обнаружил тонкую линию, сравнимую с порезом, который оставляет бумага. Он мягко развел края раны, подивился аккуратности и глубине разреза. Когда Эф убрал руку, рана неторопливо закрылась, как сонный глаз или губы после робкой улыбки.

– И что могло быть причиной такой раны? – спросил он.

– В природе подобное не встречается, – покачал головой Беннетт. – Во всяком случае, я ничего похожего не видел. Обратите внимание на точность разреза, словно его нанесли скальпелем. Рана, можно сказать, выверенная – и по месту расположения, и по глубине. При этом края закруглены, то есть она, скорее, органического происхождения.

– А какова глубина? – спросила Нора.

– Точно до сонной артерии. Причем стенка артерии пробита только с одной стороны. Сквозной перфорации нет.

– Во всех случаях?! – поразилась Нора.

– Во всех без исключения. Я имею в виду трупы, которые я осмотрел лично. На каждом теле обязательно есть такой разрез, хотя, признаюсь, если бы вы меня не предупредили, я бы этого не заметил. Особенно если учесть все прочее, что творится с этими телами.

– Что значит – прочее?

– Мы сейчас к этому перейдем. Почти все разрезы на шее. Впереди или чуть сбоку. За исключением одной женщины, у которой разрез обнаружился на груди, значительно выше сердца, и одного мужчины, которого нам пришлось осматривать особо. Разрез мы нашли и у него – на внутренней стороне бедра, над бедренной артерией. Каждая рана проходит сквозь кожу и мышцы, а заканчивается точнехонько внутри главной артерии.

– Может быть, игла? – предположил Эф.

– Что‑то куда более тонкое. Я… Мне нужно продолжить исследования, мы ведь только начали. И тут еще столько непонятного, пугающего дерьма… Вы, полагаю, в курсе?

Беннетт подвел их к двери большой холодильной камеры. Размерами она превышала гараж на два автомобиля. В камере стояло около пятидесяти каталок, на большинстве лежали трупы в мешках, с молниями, расстегнутыми до середины груди. Лишь немногие трупы были полностью извлечены из мешков – эти обнаженные тела уже взвесили, измерили, сфотографировали – и подготовлены к вскрытию. Тут же лежали восемь или девять трупов, не имеющих отношения к рейсу 753. Они лежали на голых каталках, без мешков, со стандартными желтыми бирками на пальцах ног.

Холод замедляет разложение – в том же смысле, в каком он предохраняет фрукты, овощи и мясо от порчи. Однако трупы, доставленные из аэропорта, не выглядели испорченными. С момента катастрофы прошло уже тридцать шесть часов, а они оставались такими же свеженькими, как и в ту минуту, когда Эф впервые увидел их, поднявшись на борт самолета. В отличие от трупов с желтыми бирками – те распухли; из всех отверстий, словно черный понос, сочились телесные выделения; плоть, лишенная испарившейся влаги, стала темно‑зеленой и кожистой на вид.

– Для трупов они слишком хорошо выглядят, – заметил Беннетт.

По телу Эфа пробежала дрожь, не имеющая отношения к низкой температуре холодильной камеры. Он и Нора прошли дальше, миновав три ряда каталок. Тела выглядели… нет, не здоровыми, потому что они слегка скукожились и обрели бескровный, сероватый вид… но уж точно нельзя было сказать, что эти люди давно умерли. На всех лицах была характерная маска смерти, однако создавалось впечатление, что смерть наступила не более получаса назад.

Вслед за Беннеттом Эф и Нора вернулись в секционный зал, к трупу той женщины, у которой разрез обнаружился на груди. На теле женщины – лет сорока с небольшим – не было никаких отметин, кроме разве что шрама, оставшегося от кесарева сечения примерно десятилетней давности. Ее уже приготовили к вскрытию. Но вместо скальпеля Беннетт взял инструмент, который никогда не использовался в морге. Стетофонендоскоп.

– Я заметил это раньше, – сказал Беннетт и предложил инструмент Эфу.

Эф вставил в уши оливы, а Беннетт призвал всех прекратить работу. Один из ассистентов побежал выключить льющуюся воду.

Беннетт приложил диафрагму к груди трупа чуть ниже грудины. Эф слушал с тревогой, боясь того, что может услышать. Но не услышал ничего. Он посмотрел на Беннетта – лицо патологоанатома оставалось бесстрастным, выжидательным. Эф закрыл глаза, сосредоточился.

И услышал. Слабый звук. Очень слабый. Как если бы что‑то скользило и извивалось в грязи. Тихое шевеление, безумно тихое – Эф не мог понять, действительно ему что‑то слышится или просто мерещится.

Он передал фонендоскоп Норе.

– Черви? – спросила она, послушав.

Беннетт покачал головой.

– Если уж на то пошло, заражения паразитами нет вовсе, в частности потому, что нет разложения. Однако некие интригующие аномалии все же наличествуют…

Беннетт махнул рукой, чтобы все продолжили работу, а сам взял с подноса большой скальпель – шестой номер. Однако, вместо того чтобы начать с груди, с обычного Y‑образного надреза, он потянулся другой рукой за широкогорлой банкой для хранения препаратов, стоявшей на эмалированном подносе, поставил ее под левую руку трупа, а потом, полоснув скальпелем по внутренней стороне запястья, взрезал его, словно собирался снять шкурку с апельсина.

Из руки женщины брызнула молочно‑белая, с радужными переливами жидкость. Сначала струя пошла вбок, несколько капель попали на перчатку Беннетта и прикрытое халатом бедро, однако Беннетт тут же среагировал, и жидкость полилась в банку, со звоном ударяясь о дно. Она текла быстро, но, поскольку не подгонялась бьющимся сердцем, вскоре замедлила бег, а когда ее набралось около ста миллилитров, струйка и вовсе ослабла. Беннетт наклонил руку женщины, чтобы жидкости натекло побольше.

Эф, увидев столь грубо произведенный разрез, испытал шок, который мгновенно уступил место изумлению. Из запястья женщины струилась не кровь. Кровь после смерти застаивается и сворачивается. Она не вытекает, как машинное масло.

И не становится белой.

Беннетт вернул руку на стол и поднял банку, чтобы показать Эфу.

«Лейтенант… эти трупы… они… они обескровлены!»

– Поначалу я подумал, что происходит отделение белков, – сказал Беннетт. – Ну, примерно как водно‑масляная смесь в конечном итоге разделяется на воду и масло. Но это совсем не то.

Жидкость была мучнисто‑белая, как если бы по жилам женщины текла простокваша.

«Лейтенант… О Боже…»

Эф не верил своим глазам.

– Они все такие? – спросила Нора.

Беннетт кивнул.

– Обескровленные. Крови в них нет.

Эф смотрел на белую жидкость в банке. У него скрутило желудок: он ведь так любил молоко.

– Это еще не все. Внутренняя температура повышается. Каким‑то образом тела генерируют тепло. Более того, мы нашли на некоторых органах темные пятна. Не некроз, но что‑то вроде… кровоподтеков.

Беннетт поставил банку с молочно‑белой жидкостью на столик и подозвал ассистентку. Она принесла ему непрозрачный пластиковый контейнер с крышкой – в такие наливают суп на вынос. Ассистентка сняла крышку, и Беннетт, достав из контейнера некий орган, положил его на разделочную доску, словно стейк, только что принесенный из мясной лавки. Это было человеческое сердце. Пальцем, затянутым в перчатку, Беннетт указал на те места, где оно соединялось с артериями.

– Видите клапаны? Такое ощущение, будто они открыты с рождения. В жизни такое невозможно. Клапаны должны открываться и закрываться, чтобы перекачивать кровь. То есть врожденным дефектом это быть не может.

Эф пришел в ужас. Такая патология означала верную смерть. Как известно любому анатому, внутри люди такие же разные, как и снаружи. Но ни один человек с таким сердцем не мог прожить достаточно долго, чтобы стать взрослым.

– У вас есть медицинская карта этого пациента? – спросила Нора. – Выписки из истории болезни? Хоть что‑нибудь, с чем мы могли бы сопоставить увиденное.

– Пока нет. Наверное, не будет до утра, и это заставило меня притормозить весь процесс. Сильно притормозить. Через какое‑то время мы приостановимся и отложим работу до утра, чтобы завтра у меня было как можно больше данных. Я хочу проверить все, каждую деталь. Например – вот такую.

Беннетт подвел их к трупу взрослого мужчины среднего веса. Вскрытие его было уже завершено. Горло мужчины рассекли до задней стенки глотки, так что обнажились гортань и трахея, и теперь были видны голосовые связки, располагающиеся чуть выше гортани.

– Видите складки преддверия? – спросил Беннетт.

Складки преддверия гортани называются также ложными голосовыми связками – это толстые слизистые мембраны, единственная функция которых заключается в том, чтобы прикрывать и защищать настоящие голосовые связки. С анатомической точки зрения они совершенно необычны: складки преддверия могут полностью обновиться даже после хирургического удаления.

Эф и Нора наклонились ниже и увидели отросток, отходящий от складок, – розоватый, мясистый выступ, не проникающий извне сквозь стенку гортани, не бесформенный, как опухолевая масса, а именно отросток, ответвляющийся от внутренней стенки глотки несколько ниже языка. Свежее, казалось бы, спонтанное разрастание мягких тканей нижней челюсти.

 

Выйдя из секционного зала, они долго обрабатывали руки – гораздо старательнее, чем обычно. Обоих потрясло увиденное в морге.

Эф заговорил первым.

– Я вот все думаю: неужели привычный ход вещей когда‑нибудь восстановится?.. – Он полностью высушил руки, остро ощущая прикосновение свежего воздуха к ладоням, наконец‑то лишенным перчаток. Потом пощупал шею у себя под подбородком, примерно там, где у жертв располагались разрезы. – Ровная, глубокая колотая рана на шее… И вирус, который, с одной стороны, замедляет посмертное разложение, а с другой – явно вызывает спонтанный предсмертный рост тканей.

– Это что‑то новое, – откликнулась Нора.

– Или… что‑то очень, очень старое.

 

Они вышли из приемного отделения и направились к тому месту, где Эф незаконно припарковал свой «Эксплорер», прилепив к ветровому стеклу пропуск «Срочная доставка крови». Последние полосы дневного тепла плавно сходили с неба.

– Мы должны проверить другие морги, – сказала Нора, – узнать, вдруг там обнаружили такие же отклонения.

Просигналил мобильный телефон Эфа. Пришло текстовое сообщение от Зака:

 

«Смо3 на4асы. Ты где???? 3»

 

– Черт, – вырвалось у Эфа. – Я забыл… слушания о попечении…

– Прямо сейчас?! – огорченно спросила Нора и тут же осеклась. – Ну хорошо. Поезжай. Я встречу тебя, после того как…

– Нет. Я им позвоню… Этого будет достаточно. – Эф оглянулся по сторонам, чувствуя, что разрывается надвое. – Нам нужно еще раз взглянуть на пилота. Почему у него рана закрылась, а у остальных – нет? Очень важно хорошенько разобраться с патофизиологией этого дела.

– А также с другими выжившими, – сказала Нора.

Эф нахмурился, вспомнив, что все прочие пациенты покинули инфекционное отделение.

– Надо же, так лопухнуться!.. На Джима это не похоже.

Нора решила защитить Кента:

– Если им станет плохо, они вернутся.

– Только… возможно, будет уже поздно. И для них, и для нас.

– Что значит – «для нас»?

– Мы можем не успеть добраться до сути. Ведь должен же где‑то быть хоть какой‑нибудь ответ, какое‑нибудь объяснение. Логическое обоснование. Происходит что‑то невероятное, и нам нужно понять, почему это происходит, а затем остановить.

На Первой улице, возле центрального входа в Управление главного судебно‑медицинского эксперта, телевизионщики уже устанавливали свое оборудование, чтобы передать в прямой эфир последние новости. Здесь уже собралась изрядная толпа прохожих – их нервозность была так велика, что ощущалась даже из‑за угла. Тяжелая неизвестность просто витала в воздухе.

От толпы отделился мужчина – тот самый, которого Эф приметил еще на пути в морг. Это был старик с белыми, как березовая кора, волосами; в руке он держал трость, слишком высокую для него, поэтому мужчина сжимал ее как жезл, обхватив пальцами под внушительным серебряным набалдашником. Больше всего он походил на Моисея из мюзикла, вот только одет этот человек был безупречно и торжественно, по старой моде: легкий черный плащ, под ним – габардиновый костюм, на жилетке провисает золотая цепочка часов. И – что совершенно не вязалось со всем остальным замечательным гардеробом – серые шерстяные перчатки с отрезанными пальцами.

– Господин Гудуэдер?

Старик знал его фамилию. Эф еще раз окинул мужчину взором и спросил:

– Мы встречались?

– Я видел вас по ящику. – Мужчина говорил с акцентом, возможно, славянским. – По телевизору. Я знал, что вы должны приехать сюда.

– Вы ждали именно меня?

– То, что я имею сказать, доктор, очень важно. Жизненно важно.

Эф немного отвлекся, рассматривая набалдашник, который венчал высокую трость старика. Это была серебряная голова волка.

– Знаете, не сейчас… Позвоните мне в офис, договоритесь о встрече… – И Эф двинулся прочь, на ходу набирая номер на своем мобильном телефоне.

На лице старика отразилась тревога; этот человек был сильно возбужден, но пытался говорить спокойно. Он напустил на лицо свою лучшую джентльменскую улыбку и представился, адресуясь не только Эфу, но и Норе:

– Авраам Сетракян, так меня зовут. Для вас это имя ничего не значит. Вы видели их там. – Он указал тростью на морг. – Пассажиров с самолета.

– Вы что‑то об этом знаете? – спросила Нора.

– Конечно. – Старик благодарно улыбнулся ей и вновь посмотрел на морг с видом человека, который слишком долго ждал, чтобы высказаться, и теперь не знает, с чего начать. – Вы обнаружили, что они не очень‑то изменились, правильно?

Эф выключил телефон, прежде чем успел дозвониться. Слова старика прозвучали как эхо его собственных необъяснимых страхов.

– В каком смысле – «не очень‑то изменились»? – спросил он.

– Я говорю о мертвецах. Их тела не разлагаются.

– Так вот, значит, о чем здесь судачат, – сказал Эф скорее озабоченно, чем заинтригованно.

– Мне никто ничего не говорил, доктор. Я – знаю.

– Вы – знаете, – повторил Эф.

– Расскажите, что еще вам известно, – вмешалась Нора из‑за спины Эфа.

Старик прочистил горло.

– Вы нашли… гроб?

Гудуэдер не увидел, но почувствовал, что Нора вытянулась сантиметров этак на десять.

– Что вы сказали? – вскинулся Эф.

– Гроб. Если гроб у вас, тогда он еще в вашей власти.

– «Он» – это кто? – спросила Нора.

– Уничтожьте его. Немедленно. Не оставляйте для исследований. Вы должны уничтожить гроб без малейшего промедления.

Нора покачала головой.

– Ящик исчез, – сказала она. – Мы не знаем, где он.

Сетракян с горьким разочарованием сглотнул слюну.

– Этого я и боялся.

– Зачем его уничтожать? – спросила Нора.

– Если пойдут такие разговоры, поднимется паника, – вставил Эф, обращаясь к Норе. Он взглянул на старика. – Кто вы? Где вы услышали об этих вещах?

– Я владелец ломбарда. И я ничего не слышал. Об этих вещах я – знаю.

– Знаете? – переспросила Нора. – Как вы можете это знать?

– Ну пожалуйста! – Теперь Сетракян обращался только к Норе, считая ее более восприимчивой. – То, что я имею сказать, я буду говорить не с легким сердцем. Я буду говорить в отчаянии и с предельной честностью. Эти все тела… – Он указал на морг. – Говорю вам, их нужно уничтожить до прихода ночи.

– Уничтожить? – В голосе Норы впервые послышались враждебные нотки. – Но почему?

– Я рекомендую сжигание. Кремацию. Просто и наверняка.

– Вот он! – послышался голос от одной из боковых дверей. Служащий морга вел к ним патрульного полицейского. Вел – к Сетракяну.

Старик не обратил ни малейшего внимания на идущих к нему людей, только заговорил быстрее.

– Ну пожалуйста! – еще раз сказал он. – Вы и так почти что опоздали.

– Вот он, – повторил служащий морга, вышагивая к Сетракяну и указывая на него полицейскому. – Тот самый деятель.

– Сэр! – с добродушным и даже несколько скучающим, безразличным видом обратился к старику полицейский.

Сетракян опять проигнорировал патрульного. Он твердил свое, видя перед собой только Эфа и Нору:

– Нарушено перемирие. Нарушен древний, священный договор. Нарушен человеком, который давно уже не человек, а сама мерзость. Ходячая, всепожирающая мерзость!

– Сэр, – сказал полицейский, – могу я переговорить с вами?

Сетракян протянул руку и перехватил запястье Эфа, пытаясь привлечь его внимание.

– Он теперь здесь. Здесь, в Новом свете. Именно в этом городе. Именно в этот день. Именно в эту ночь. Вы понимаете? Его нужно остановить.

Пальцы старика, торчавшие из обрезанных шерстяных перчаток, были шишковатые, кривые и больше походили на когти. Эф выдернул руку из хватки старика, не грубо, но достаточно сильно, чтобы тот подался назад. Трость ударила полицейского по плечу, едва не угодив в лицо, и безразличие патрульного мгновенно сменилось гневом.

– Ну хватит! – воскликнул полицейский, выкрутил трость из руки старика и крепко взял его под локоть. – Пошли.

– Вы должны остановить его! – прокричал Сетракян, уводимый полицейским.

Нора повернулась к служащему морга.

– В чем дело? Что вы творите?!

Прежде чем ответить, служащий скользнул взглядом по ламинированным карточкам, висевшим на шнурках на груди Норы и Эфа, – там были четкие красные буквы: «ЦКПЗ».

– Незадолго до вашего появления он пытался проникнуть в морг, прикидывался родственником кого‑то из погибших. Настаивал, чтобы ему разрешили осмотреть тела. – Служащий посмотрел старику вслед. – Просто упырь какой‑то.

Старик продолжал отстаивать свое.

– Ультрафиолетовый свет! – кричал он через плечо. – Пройдитесь по телам ультрафиолетовым светом…

Эф замер. Правильно ли он расслышал?

– Тогда вы поймете, что я прав! Поймете, что я прав! – вопил старик, пока полицейский запихивал его, сложив едва ли не вдвое, на заднее сиденье патрульной машины. – Уничтожьте их! Сию же минуту! Пока еще не поздно…

На глазах у Эфа дверца захлопнулась, приплюснув старика, полицейский забрался на водительское место, и патрульная машина уехала.

 

Date: 2015-09-22; view: 234; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию