Манхэттен

Ньюйоркцы собрались в Центральном парке, заполнив Главную лужайку площадью двадцать два гектара, словно предстоял какой‑нибудь летний концерт. Те, кто еще с утра разложил одеяла и расставил раскладные стулья, теперь стояли в полный рост, как и все остальные. Дети сидели на плечах отцов. Матери держали младенцев на руках. Над парком серо‑лиловой громадой нависал замок Бельведер – мрачная нотка готики в этой зеленой пасторали, зажатой с востока и запада высотными зданиями.

Гигантская островная метрополия замерла в ожидании, и эту недвижность города чувствовали все его жители. Тревожное чувство было как при аварии энергосистемы – мучительное и всеобщее. Затмение словно бы накрыло город со всеми его обитателями колпаком равенства, на пять минут сняв все социальные барьеры. Все стали равны под солнцем – точнее, в отсутствие оного.

Тут и там на лужайке звучали радиоприемники, настроенные на волну «Зед‑100»;[34]собравшиеся подпевали Бонни Тайлер,[35]исполнявшей «Полное затмение сердца» – семиминутный хит, известный всем любителям караоке.

На мостах Ист‑Сайда, соединяющих Манхэттен с остальным миром, машины не двигались – люди стояли рядом или сидели на капотах. Несколько фотографов, установив на объективы специальные фильтры, делали снимок за снимком.

На крышах устраивались вечеринки с коктейлями, совсем как в канун Нового года, только веселый новогодний праздник меркнул перед сегодняшним зловещим небесным спектаклем.

Гигантский экран «Панасоник астровижн», установленный на Таймс‑сквер, словно бы внезапно погрузившейся в ночь, показывал затмение в реальном режиме времени: призрачная солнечная корона, мерцающая над «Перекрестком мира», воспринималась как грозное предупреждение из дальнего района галактики. По изображению то и дело шли полосы помех.

На номера 911 и 311 сплошным потоком шли звонки, включая и те, которые поступали от женщин на ранних сроках беременности, считавших, что у них начались роды, «спровоцированные затмением». Машины «скорой помощи» исправно выезжали на вызовы, хотя весь остальной транспорт на острове стоял.

В двух психиатрических клиниках на острове Рандалл в северной части Ист‑Ривер врачи распорядились запереть буйных пациентов в палатах и опустить там все шторы. Не буйных собрали в кафетериях с занавешенными окнами, где им стали показывать фильмы – конечно же, разнузданные комедии, – однако в минуты полного затмения многие пациенты стали выказывать нервозность и желание покинуть кафетерий, хотя внятно объяснить причину они не могли. В «Бельвю» психиатрическое отделение испытало пик поступления новых пациентов еще утром, до начала затмения.

Между «Бельвю» и Медицинским центром Нью‑йоркского университета, двумя крупнейшими больницами в мире, стояло, возможно, самое уродливое сооружение во всем Манхэттене. Управление главного судебно‑медицинского эксперта располагалось в бесформенном прямоугольном здании тошнотворно бирюзового цвета. Когда из очередного рефрижератора выгрузили упакованные в мешки трупы и на каталках развезли их по секционным залам и подвальным холодильным камерам, Госсетт Беннетт, один из четырнадцати судмедэкспертов управления, вышел на улицу для короткого перерыва. Из маленького парка позади больничных комплексов он не мог наблюдать за игрой Солнца и Луны – мешало здание самого Управления, – зато ему хорошо были видны люди, созерцающие затмение. Вдоль всего шоссе Франклина Делано Рузвельта, проходившего мимо парка, меж припаркованных автомобилей стояли зрители – и это на магистрали, где движение не замирало никогда. По ту сторону шоссе текла Ист‑Ривер – она казалась потоком угольной смолы, в котором отражалось мертвое небо. На противоположном берегу реки мрак накрыл Куинс. Сияние солнечной короны отражалось только в немногих окнах верхних этажей высоких зданий, смотрящих на запад, – словно это были ослепительно‑белые факелы какого‑то загадочного химического завода.

«Вот так, пожалуй, будет выглядеть начало конца света», – подумал Беннетт, прежде чем вернуться в здание и продолжить перепись мертвецов.