Диспетчерская вышка аэропорта Кеннеди. Чиновники Управления сидели в кабине и слушали запись радиообмена между Джимми Епископом и пилотом 753‑го

Чиновники Управления сидели в кабине и слушали запись радиообмена между Джимми Епископом и пилотом 753‑го. Епископ по своему обыкновению стоял, ожидая, когда от него потребуются комментарии. Внезапно у гостей бешено затрезвонили мобильные телефоны.

– Самолет открыт, – сообщил один из парней. – Кто‑то задействовал третий люк по левому борту.

Все вскочили и переместились к окну, стараясь хоть что‑то разглядеть. Джимми Епископ тоже уставился из кабины на освещенный прожекторами самолет. Отсюда, сверху, люк не выглядел открытым.

– Изнутри? – спросил Калвин Басс. – И кто выходит?

Парень покачал головой, все еще не отрываясь от телефона:

– Никто. Пока никто.

Джимми Епископ схватил с полки полевой бинокль и навел его на «Реджис 753».

Вот она! Темная черта над крылом. Черный шов – как рана на боку самолета.

Во рту у Джимми пересохло. При открытии самолетный люк сначала чуть выдвигается наружу, а потом, поворачиваясь на шарнире, уходит вглубь и откидывается к внутренней стене. То есть, строго говоря, все, что произошло, – это разгерметизация. Сам люк еще не открылся.

Епископ положил бинокль на полку и попятился. По какой‑то причине рассудок твердил ему, что самое время бежать отсюда со всех ног.

Рулежная дорожка «Фокстрот»

Газоанализаторы и датчики радиации, поднесенные к щели, ничего не показали. Спецназовец, лежа на крыле, с помощью длинного изогнутого шеста смог приоткрыть крышку люка еще на несколько сантиметров. Два других спецназовца прикрывали его с летного поля, держа люк на прицеле. В щель просунули параболический микрофон, который донес множество звуков: чириканье, прерывистые гудки, мелодии рингтонов, – звонки на мобильные телефоны пассажиров оставались без ответа. Рингтоны звучали жутко и жалобно, как робкие сигналы бедствия.

Потом на конец шеста прикрепили зеркало, похожее на увеличенную копию стоматологического инструмента, с помощью которого дантисты осматривают задние зубы. Но увидеть удалось только два откидных сиденья в проходе между салонами. Оба пустовали.

Команды, которые спецназовец прокричал в портативный мегафон, не принесли результатов. Самолет оставался безответен: ни проблеска света, ни малейшего движения, ничего…

Два офицера спецподразделения, одетые в кевларовую броню, сошли с рулежной дорожки, чтобы посовещаться. Они внимательно рассмотрели схему самолета. Пассажиры сидели в нем по десять в ряд: три кресла у одного борта, три – у другого, четыре – в центральной части. В самолете было тесно, поэтому спецназовцы, готовясь к ближнему бою, сменили штурмовые винтовки «Хеклер‑Кох» на более компактные пистолеты «Глок‑17». Они прицепили к поясу баллончики с «мейсом», пластиковые наручники и патронные сумки с дополнительными обоймами, надели шлемы, снабженные противогазными масками, радиопередатчиками и приборами ночного видения, а поверх шлемов прикрепили крохотные – размером с ватную палочку – видеокамеры с пассивными инфракрасными объективами.

По выдвижной лестнице офицеры поднялись на крыло, подошли к люку и распластались по обшивке по обе его стороны. Один спецназовец ногой втолкнул дверь – она, повернувшись на шарнире, отъехала к внутренней стене, – после чего кубарем вкатился в самолет и замер на корточках у перегородки салона. Его партнер нырнул в люк следом.

Из мегафона раздалось предупреждение:

«Всем, кто находится на борту „Реджис семьсот пятьдесят три“. К вам обращаются представители Управления нью‑йоркских портов. Мы входим в самолет. Ради вашей безопасности, пожалуйста, оставайтесь на местах. Руки, сплетя пальцы, положите на голову».

Спецназовец, вошедший первым, вжался спиной в перегородку и прислушался. Его маска заглушала звуки, превращая их в неясный шум, словно бы он находился под стеклянным колпаком. Никакого движения офицер не улавливал. Он опустил на глаза прибор ночного видения, и внутренности самолета окрасились в горохово‑зеленый цвет. Спецназовец кивнул напарнику, снял «Глок» с предохранителя и на счет «три» вошел в салон.