Мечты сбываются

Павлиний Трон по‑прежнему поражал великолепием, но мужчина, восседавший на нем, уже не блистал.

В окна Диван‑и‑Ам падали косые лучи солнца, однако в самом зале царил сумрак, так как свечи здесь не зажигали. В огромном помещении теперь были только отец, Дара и я. После смерти мамы Аурангзеб получил ограниченные полномочия командующего армией и сейчас вел военные действия на севере, пытаясь завоевать территории, у которых не было правителя и обитатели которых нередко вторгались на наши земли.

В тот период у нас было очень много врагов. На севере потрясали оружием ужасные персы, стремившиеся расширить границы своей империи. На юге лежал Декан – часть Хиндустана, управляемая железным кулаком султана, боровшегося за независимость. Другие враги нападали с флангов: с запада – кланы свирепых раджпутов[18], из‑за моря – христиане.

Аурангзеб всем давал отпор.

А отец превратился в тень того человека, которого я некогда знала. Он ходил нечесаный, его траурная белая туника была вся в грязных пятнах. За месяц, что прошел со дня смерти мамы, он сделал только одно – купил на берегу реки огромный участок земли. На этой земле его жена будет покоиться вечно.

Мне было трудно поверить, что мама умерла. Просыпаясь каждое утро, я ожидала увидеть ее, но потом вспоминала, что ее нет, и новый день встречала неохотно. Я открывала книги, но читать не могла. Ела лакомства, но вкуса их не ощущала. Каждая мысль о ней порождала тоску – пустую, безжизненную боль, которой прежде я никогда не знала. Казалось, смерть мамы – вопиющая несправедливость, и я пыталась научиться жить без мамы, но ни в чем не находила смысла, ведь меня некому было наставить на путь истинный.

Мама просила, чтобы я была сильной, и я старалась помочь отцу, проводя с ним как можно больше времени. Мы вместе молились. Вместе скорбели. Или делились воспоминаниями, если настроение тому соответствовало.

– Отец, – произнес Дара, выводя меня из раздумий, – ты должен возобновить свои приемы при дворе. Ты нужен империи. – Его слова повторились гулким эхом в пустом Диван‑и‑Ам. – Ты нужен мне.

Отец, казалось, не желал его слышать. Но когда он наконец, заговорил, я была немало удивлена.

– Вельможи, – сказал он, – будут делать так, как ты скажешь. Они знают, что ты унаследуешь трон, и будут из кожи вон лезть, чтобы снискать твою благосклонность.

– Но мой авторитет будет выше, если за мной ты будешь стоять.

– А я и стою за тобой, – с обреченностью в голосе проговорил отец. Он поправил на лице очки в серебряной оправе и потер нос. – Даже лебедь не может скорбеть вечно, хотя, говорят, эти птицы до самой смерти хранят верность своей единственной любви.

– Вельможи...

– Пока, Дара, я предоставляю тебя самому себе. Разрешай их споры. Разбирайся с донесениями, что присылает тебе твой брат из района военных действий.

– Так он ведь ничего не сообщает.

– А Джаханара, – продолжал отец, как будто не слышал замечания сына, – поможет мне с мавзолеем. Как только его начнут строить, она возьмет проект под свой контроль, а я вернусь к своим обязанностям.

Хотя меня по‑прежнему одолевало горе, ради отца я постаралась почувствовать вдохновение. К тому же я хотела помочь.

– Когда начнем, отец? – спросила я отца.

На его лице появилась слабая улыбка, так не вязавшаяся с его нынешним обликом.

– Терпение, дитя мое. – Он призвал одного из стражей. – Приведи Устад‑Ису.

Устад по‑персидски означает «мастер», и я знала, что это должен быть каменщик, или скульптор, или каллиграф. Я ожидала увидеть сморщенного старика, едва переставляющего ноги, но, когда дверь распахнулась, в зал решительным шагом вошел молодой человек. Мне он напомнил ястреба. Лицо у него было узкое, умное и совсем не хищное. Брови изогнуты дугой, взгляд смелый, нос крючковатый. Его широкие, резко очерченные скулы частично скрывала аккуратная борода. Необычайно высокий, он был худощав, но широкоплеч и мускулист. Одет он был не так, как вельможи, являющиеся пред очи императора: на нем было не роскошное платье, а простая туника наподобие тех, какие носит рабочий люд.

– Добро пожаловать, Устад‑Иса, – сказал отец, вставая с трона.

Юноша поклонился.

– Премного благодарен за оказанную честь, мой повелитель.

Отец небрежно отмахнулся. Надев сандалии, он шагнул навстречу нашему гостю:

– Это ты оказал мне высокую честь. Твои творения украшают мою страну, слава о тебе гремит по всей земле.

– Слава мимолетна, мой повелитель, – тихо сказал незнакомец. – Лишь камни будут меня помнить.

Отец энергично тряхнул головой, так что на мгновение я позабыла о том, какое горе он переживает.

– Этого человека, дети мои, помнят не только камни. Мечети и крепости, что он построил, это не сооружения, а сотканные из камня ковры. И если мои источники верны, у него столько заказов на строительство дворцов для вельмож, что работы ему хватит до конца жизни.

– Аллах благословил меня, мой повелитель, – отозвался Устад‑Иса.

– В самом деле? Ты и впрямь так думаешь? – Отец обнял зодчего за плечи, хотя я ни разу не видела, чтобы он обнимал кого‑то из своих подданных. – Но если у поэта нет чернил, чтобы писать, а у музыканта нет инструмента, чтобы играть, разве можно считать, что их благословил Аллах? – Гость хотел было ответить, но отец продолжал: – Желал бы ты, Иса, построить нечто грандиозное, нечто такое, что будет стоять много веков после того, как твои кости превратятся в прах?

– Позвольте спросить... – Зодчий посмотрел на отца и запнулся. Держался он уверенно, но говорил приглушенным тоном, что, казалось, совсем не соответствует его характеру. – О какой постройке вы говорите, мой повелитель?

– Это будет Рауза‑и Мунаввара.

– Гроб... Гробница Света?

– Ты построишь мавзолей для моей жены, – объяснил отец, стиснув ладони при упоминании мамы. В этот миг я испугалась, что он сейчас заплачет, но он расправил плечи, задушив свою скорбь. – И когда строительство будет завершено, я надеюсь увидеть самое прекрасное сооружение на свете, ибо она, вне сомнения, была прекраснейшей из женщин.

В зале воцарилась тишина. За окнами, представлявшими собой проемы с ажурными решетками, ворковали голуби. Я заметила, что на лице зодчего появилась испарина.

– Мой повелитель, – наконец сказал он, – на возведение такого сооружения уйдут годы, возможно, десятилетия. Нужны тысячи рабочих и...

– Время у тебя есть, а люди будут.

– И как должен выглядеть мавзолей? – быстро спросил Иса. Чувствовалось, что он взволнован.

– Почти вся Агра красная, но я устал от песчаника, ибо это цвет крови. Нет, мавзолей должен быть белым, из кипенно‑белого мрамора. Белого, и только белого. И должен походить на женщину. В нем должны быть отражены ее грация, ее красота – величие прекраснейшего творения Аллаха.

– А как же мои договоры, мой повелитель?

Отец разорвал воображаемую бумагу:

– Пустяки. Я куплю их все.

– Где будет стоять мавзолей?

– Здесь. На поле для игры в поло.

Устад‑Иса быстро прошел мимо Дары к ближайшему окну. На противоположном конце нашего города, имеющего форму полумесяца, прямо вдоль берега простирался большой участок земли, до недавнего времени служивший площадкой для игры в поло. Наш гость стал теребить свою бороду. Мне казалось, я почти слышу, как он думает.

– Мне понадобится двадцать тысяч человек. Уже через три месяца.

– Ты готов так скоро приступить к работе?

– Нужно заложить фундамент, мой повелитель. Соорудить конструкцию, которая сможет выдержать огромную тяжесть... – Зодчий что‑то неслышно прошептал, вновь потрогал свою бороду. Неужели он забыл, что императрица умерла? – недоумевала я. Как‑то слишком неприлично он радуется, что его пригласили строить мавзолей. – Прежде чем я приступлю к работе, – вдруг тихо произнес Иса, – вы должны дать мне одну вещь.

– Что именно?

– Портрет вашей жены, на котором запечатлена вся ее красота.

Отец принужденно улыбнулся:

– Я могу предложить больше. Моя дочь, Джаханара, будет помогать тебе в этом проекте. Она похожа на свою мать, как одна капля воды похожа на другую.

Отец польстил мне, но я все равно покраснела. Устад‑Иса сделал мне еще один комплимент, сказав:

– Тогда это будет дивное сооружение, так как ваша жена, вне сомнения, заставляла поэтов улыбаться.

– Вот и чудесно, – заключил отец. – Джаханара будет связующим звеном между нами, так как мне, к сожалению, нужно управлять империей. Но ты не пренебрегай ее советами, ибо она умна, как крокодил, обитающий в пруду. – Многие мужчины ощетинились бы, если б им велели слушать женщину, но незнакомец лишь кивнул. Тогда отец обратился ко мне: – До тех пор, пока мавзолей не будет закончен, ты будешь жить в Красном форте, рядом с местом строительства. Естественно, мужа ты будешь навещать при каждой удобной возможности.

Я не сразу постигла смысл его слов. Как ни радовала меня мысль о том, что я смогу избавиться от Кхондамира, я опасалась, что у моего отца появится враг в лице моего мужа.

– Возможно, тебе следует заплатить моему мужу за мои услуги, – сказала я. – Думаю, мешок золота возместит ему все неудобства.

Глаза отца неожиданно наполнились слезами.

– Видишь, Иса, как моя жена живет в ней? – Устад‑Иса что‑то сказал в ответ, но я наблюдала за отцом. – Милая Мумтаз‑Махал, – прошептал он, – мне так тебя не хватает.

Я впервые слышала, чтобы отец называл маму этим именем. Оно означает «Украшение дворца», и я поняла, что отец обращался так к маме, когда они были вдвоем. Отец отвернулся и прошел к окну. Дара, проявив тактичность, поманил нас за собой. Устад‑Иса и я покинули зал, оставив императора наедине со своим горем.

Дара ушел – он должен был рассматривать прошения знатных горожан. Зодчий попрощался со мной, а потом, возможно пытаясь запомнить мое лицо, стал пристально смотреть на меня, так что вскоре мной овладело смущение.

– Это будет восхитительный мавзолей, моя госпожа, – пообещал он. – Прекраснее какого мир еще не знал.

Я смотрела, как Иса шагает по запруженной народом улице. Рослый, он выделялся статью среди своих соотечественников. Он начал оборачиваться, но потом, вероятно передумав, свернул в переулок и скрылся из виду.

* * *

В ПОСЛЕДУЮЩИЕ дни моя жизнь стала постепенно налаживаться.

Как я и ожидала, Кхондамир пришел в ярость, когда я сообщила ему о том, что перебираюсь в Красный форт. Он ударил меня ладонью по лицу прежде, чем я успела снять с себя массивное золотое ожерелье и бросить украшение к его ногам. То же самое я сделала с парой рубинов и инкрустированным изумрудами кинжалом.

– Он сильно переоценивает твои умственные способности, – сказал Кхондамир, с нескрываемым ликованием поднимая драгоценности.

– Он – император, – тихо проговорила я, чувствуя, как дергается моя щека. – Ему лучше знать.

От злости Кхондамир отвесил мне еще одну пощечину, но радость от его досады стоила боли. В ту ночь в постели он накинулся на меня с еще большей ожесточенностью, чем обычно, но, догадавшись о его намерениях, я намазала себе промежность козлиной кровью. Он проклинал меня за то, что у меня вечно все не вовремя, выражал свое отвращение, а я мысленно улыбалась. Как мало, думала я, глупцы, подобные ему, знают о женском организме.

На следующее утро я попрощалась с мужем. Мне выделили покои в Красном форте – надежное прибежище, откуда открывался чудесный вид на реку и бóльшую часть Агры. Комната была маленькая, но меня это не смущало. За пару дней я создала себе уютное гнездышко.

Второй раз я встретила Устад‑Ису возле реки, на большом участке земли, купленном отцом. Для мавзолея это было идеальное место. На востоке, западе и юге с участком соседствовали дворцы знати. С северной стороны текла Ямуна. Дальше на северо‑запад простиралась Агра и возвышался Красный форт.

Я одна отправилась к месту сооружения мавзолея, идя той же дорогой, которой некогда ходила с мамой. Выйдя за стены Красного форта, я зашагала по лабиринту оживленных улиц, вдоль которых по обеим сторонам вплотную стояли одноэтажные домики. Одни только постройки на этих улицах и сохраняли неподвижность, все остальное, что попадалось на глаза, двигалось. Помимо привычных зрелищ, я увидела трех китайских торговцев, горячо споривших с владельцем лавки, где продавали шелк. И хотя владелец лавки, смуглый мужчина из местных, был значительно выше китайцев и говорил так быстро и громко, что те попросту не могли его понять, его враждебность, казалось, придавала смелости чужестранцам. В желтых туниках и шляпах, походивших на перевернутые кубки, они показывали на рулоны ткани, что‑то лопоча на местном наречии.

Повернув налево, я пошла по более широкой улице, по пути обойдя стонущего верблюда, пытавшегося взобраться на верблюдицу. Какой‑то мужчина силился вставить его набухший половой орган в несчастную самку, которую держали еще несколько человек. Верблюды зачастую не желают спариваться, и подобное зрелище не было редкостью. И все же оно напомнило мне о муже, и я невольно прониклась состраданием к верблюдице.

Чем дальше я удалялась от Красного форта, тем реже видела сцены суматохи. Улица, по которой я шла, тянулась параллельно Ямуне. Я миновала огромное рисовое поле, на котором трудились волы и крестьяне, потом – несколько величественных дворцов на берегу реки. Я прошла по мосту из песчаника, под которым бурлил поток, и оказалась на западном краю участка земли, который отец купил для постройки мавзолея.

Поначалу Устад‑Иса меня не видел. Расхаживая по будущему месту застройки, он делал записи на больших листах бумаги, что были у него в руках. Как и прежде, на нем было небогатое одеяние. Его серый тюрбан пропитался потом; двигался зодчий торопливо. Но я заметила, что каждый его шаг по длине равен предыдущим. Так, делая неестественно длинные шаги, он прошел от северного края участка до его южной границы, потом с востока на запад и, наконец, обошел его по периметру. Процесс этот занимал много времени, и я отдыхала, пряча лицо от жаркого солнца.

Когда молодой зодчий все же заметил меня, он направился к тому месту, где я сидела на маленьком одеяле. Ему недоставало грациозности моих братьев, он сутулился и был лишен напыщенности воинов, но в его походке прослеживались достоинство и целеустремленность. И он был силен. Я видела, как под тканью его туники бугрятся мускулы. Железные мускулы силача, привыкшего поднимать камни и обрабатывать мрамор.

– Доброе утро, моя госпожа.

– Доброе утро, Устад‑Иса.

Я сразу вспомнила о маме, ведь именно строительство мавзолея в ее честь послужило причиной этой встречи. Но сегодня, в отличие от предыдущих дней, я не стала о ней скорбеть. Мама наверняка посоветовала бы мне не предаваться скорби, однако я, будучи слабой женщиной, не могла исполнить ее волю, хотя, надо признать, с тех пор, как я покинула дом Кхондамира, мне удавалось думать не только о своей утрате.

Я кивнула зодчему и поднялась. Из‑за того, что солнце светило ему в спину, на его худом лице обозначились тени, отчего он больше обычного походил на ястреба.

– Для тебя я просто Иса, моя госпожа. – Улыбка у него была неровная, будто один край его рта перевешивал другой.

– В таком случае я для тебя – Джаханара.

– Сегодня ты особенно восхитительна, Джаханара.

Я умышленно оставила почти все свои драгоценности в комнате и надела простой халат и покрывало, так как чувствовала, что Иса не особо жалует украшения, пусть сам он и строил настоящие сокровища. И все же я не знала, как реагировать на его комплимент.

– Позволь спросить, чем ты сейчас занимался?

Иса показал мне свои записи:

– Проверял, соответствуют ли размеры участка тем цифрам, что указаны в договоре.

– Ну и как, соответствуют?

– Почти. – Он свернул листы и положил их в корзину, где лежали другие рулоны.