Скрученный нос

Наш любимый Мастер...

Однажды, когда Хякудзё сидел рядом со своим учителем Ма-цзы, над их головами пролетела стая диких гусей. Ма-цзы спросил:

— Что это?

—Это дикие гуси, — ответил Хякудзё.

—Где они? — спросил учитель.

— Они улетели, — ответил Хякудзё.

Тогда Ма-цзы внезапно схватил Хякудзё за нос и скрутил его. Хякудзё закричал от боли. Ма-цзы сказал:

— Ты говоришь, что они улетели, но точно так же они были здесь с самого начала.

В это мгновение Хякудзё обрел просветление.

На следующий день, во время обычной церемо­нии, Ма-цзы еще не успел опуститься на циновку, как Хякудзё подошел и свернул ее. Учителю при­шлось сойти с возвышения. Хякудзё последовал за учителем в комнату.

Ма-цзы спросил:

— Что заставило тебя свернуть мою циновку еще до того, как началась церемония?

— Вчера глубокочтимый учитель скрутил мне нос, отчего я ощутил острую боль, — отве­тил Хякудзё.

—А где был твой ум вчера? — спросил Ма-цзы.

— Сегодня я не чувствую боли, — только и ответил ему ученик.

— Ты полностью понял вчерашний урок, — сказал на это учитель.

В другой раз, садясь на скамью дзадзэн, Ма-цзы плюнул на нее.

— Зачем ты плюнул на скамью? — спросил его монах.

— Когда я садился, передо мной простирались горы, реки, да и вся природа. Я плюнул, потому что мне все это не нравится, — ответил Ма-цзы.

— Но Вселенная прекрасна! — воскликнул мо­нах. — Почему же она тебе не нравится?

— Возможно, она прекрасна для тебя, — от­ветил Ма-цзы, — но отвратительна для меня.

— Как назвать ментальное состояние, в ко­тором ты пребываешь? — продолжал монах.

— Это состояние бодхисаттвы, — ответил Ма-цзы.

Маниша, все это — великие эпизоды из истории дзэн. Здесь осознание проявляется в поступках. Когда учитель поступает определенным образом, его ученик должен как-то ответить на это, но не с позиций ума, а с позиции пустого сердца.

Дзэн — это всего лишь прием, точнее, тысячи при­емов, разработанных многочисленными мастерами, чтобы спровоцировать твое пробуждение. Читая эти истории, можно подумать, что это всего лишь анек­доты, загадки, истории. Но это не так — это приемы общения, приемы, имеющие огромное значение.

Однажды, когда Хякудзё сидел рядом со своим учителем Ма-цзы, над их головами пролетела стая диких гусей. Ма-цзы спросил:

— Что это?

— Это дикие гуси, — ответил Хякудзё.

— Где они? — спросил учитель.

— Они улетели, — ответил Хякудзё.

Тогда Ма-цзы внезапно схватил Хякудзё за нос и скрутил его. Хякудзё закричал от боли. Ма-цзы сказал:

— Ты говоришь, что они улетели, но точно так же они были здесь с самого начала.

В это мгновение Хякудзё обрел просветление.

Для человека, привыкшего мыслить рационально, эти слова покажутся абсурдными. Но для того, кто знаком с медитацией, это может оказаться толчком для пробуждения. Дело совсем не в том, что Ма-цзы не знает, что дикие гуси были здесь, или не знает, что они улетели. Ему не нужен никакой ответ, заключающий в себе информацию о диких гусях. Ему нужен тот ответ, который Хякудзё не смог ему дать. Ведь спрашивая: «Что это?», Ма-цзы прекрасно знал, что это пролета­ли дикие гуси.

Запомните, это не была попытка узнать что-либо об объ­екте. И тут Хякудзё дал маху. Он отвечал с позиций ума:

«Это дикие гуси», — ответил Хякудзё.

Такой ответ мог дать кто угодно. Это не был ответ пустого сердца. Это не ответ человека, отражающего пустоту. Любой ребенок мог бы сказать то же самое. Ответ верен, но этот ответ дан не от пустого сердца, он исходит из ума.

«Это дикие гуси», — ответил Хякудзё.

Тут он промахнулся. Он должен был ответить на во­прос, не задумываясь о последствиях.

«Где они?» (учитель дарит своему ученику еще одну попытку) — спросил учитель.

«Они улетели», — ответил Хякудзё.

Он просто функционирует на ментальном уровне.

Тогда Ма-цзы внезапно схватил Хякудзё за нос и скрутил его. Хякудзё закричал от боли. Ма-цзы сказал: «Ты говоришь, что они улетели, но точно так же они были здесь с самого начала».

Куда же они могли деться? Они всегда были здесь и будут здесь. Здесь достаточно просторно. Где бы они ни были, они всегда будут здесь. Они никуда не мо­гут уйти из «здесь». Именно этого он ожидал от Хя­кудзё. Итак, Ма-цзы должен был схватить Хякудзё и скрутить ему нос, чтобы тот осознал, что он мыслит умом. А ум может приносить лишь боль, поскольку ум и есть боль.

Ма-цзы скрутил нос своему ученику так, что тот ощутил сильную боль и закричал, — не мысли по­верхностно, не принимай вещи за то, чем они кажут­ся. Этот крик боли не исходил из ума. Это был ответ всего его существа. В этот момент учитель мог гово­рить — его ученик находился в нужном пространстве. Он не думал умом — вся его сущность проснулась от боли.

Боль необходима для пробуждения. Многие учите­ля использовали боль, чтобы пробудить своих учени­ков. Все же остальные религии, напротив, убаюкивали, успокаивали человека: «Спи спокойно. Боженька на небесах, а на земле все спокойно. Тебе не о чем вол­новаться». Но дзэн не собирается успокаивать вас. Он стремится пробудить вас.

Когда Хякудзё закричал от боли, Ма-цзы и не поду­мал утешать его. Он даже не удосужился объяснить, по­чему скрутил ему нос. Он только сказал: «Ты говоришь, что они улетели, но они были здесь с самого начала».

В эту минуту Хякудзё ни о чем не думал — он лишь испытывал боль. Ум был пуст, нос болел, и Ма-цзы не беспокоили ни боль, ни нос его ученика. Его беспокои­ло лишь то, чтобы его мысль дошла до сознания Хя­кудзё: никто и ничто не может никуда отсюда деться. Здесь, как и сейчас, невероятно просторно. Где бы кто-то ни находился, он здесь. Эти дикие гуси послужили всего лишь предлогом, чтобы объяснить Хякудзё, что ничто не движется, ничто никуда не уходит.

В это мгновение Хякудзё обрел просветление.

Осознав вечность и безграничность здесь и сейчас, он тут же провалился в пустоту своего сердца и понял истину. Слова Ма-цзы мгновенно подтолкнули его к тому, что в дзэн называется просветлением. Он тут же осознал свою здесьность и сейчасность. Дикие гуси были лишь поводом.

Подобные истории нигде, кроме дзэн, не проис­ходят. Они не имеют аналогов из-за трудности пони­мания. Это анекдоты на пути к просветлению. Лишь люди пути, способные глубоко погружаться в медита­цию, могут понять то, что кажется полным абсурдом с точки зрения разума.

Нос здесь ни при чем, иначе обрести просветление было бы очень просто. Вообразите: ученик приходит к учителю, ему скручивают нос, он обретает просветле­ние и уходит домой. А Ма-цзы не скрутил бы нос любо­му ученику. Любому Джону, Смиту, Джорджу.

Хякудзё же созрел — он уже на пороге. Достаточно одного-единственного толчка, чтобы он сделал шаг во­внутрь. Это великая мысль: нигде нет времени и нигде нет пространства, пространство — лишь здесь, вре­мя — лишь сейчас.

Это применимо не только к диким гусям. Это приме­нимо ко всем вам и ко всему на свете — великая мысль и безмолвное наблюдение. Скрученный нос пробудил Хякудзё и помог ему обрести просветление.

На следующий день, во время обычной церемо­нии, Ма-цзы еще не успел опуститься на циновку, как Хякудзё подошел и свернул ее. Учителю при­шлось сойти с возвышения. Хякудзё последовал за учителем в комнату.

Ма-цзы спросил:

— Что заставило тебя свернуть мою циновку еще до того, как началась церемония?

— Вчера глубокочтимый учитель скрутил мне нос, отчего я ощутил острую боль, — отве­тил Хякудзё.

— А где был твой ум вчера? — спросил Ма-цзы.

— Сегодня я не чувствую боли, — только и ответил ему ученик.

— Ты полностью понял вчерашний урок, — сказал на это учитель.

Здесь, пожалуй, заключена еще большая тонкость. Обычно мастер дзэн проводит церемонию, и старший уче­ник сворачивает циновку, на которой сидел учитель, и от­носит ее в его комнату лишь после окончания церемонии. Но на этот раз Ма-цзы еще не успел опуститься на циновку, как Хякудзё подошел и свернул ее. Учителю пришлось сойти с возвышения. Хякудзё последовал за учителем в комнату.

Ему не пришлось говорить ни слова. Хякудзё сам стал просветленным мастером. Вчерашний урок... Сейчас он отвечает так же, как и его учитель. Сворачивая циновку, он говорит: «Мне больше не нужны никакие церемонии. Все, что мне было нужно, я получил вчера».

Ма-цзы спросил:

— Что заставило тебя свернуть мою циновку еще до того, как началась церемония?

— Вчера глубокочтимый учитель скрутил мне нос, отчего я ощутил острую боль, — отве­тил Хякудзё.

— А где был твой ум вчера? — спросил Ма-цзы.

«Не мог ли ты кое-чего не делать вчера?» — хочет спросить его Ма-цзы.

«Сегодня я не чувствую боли», — только и от­ветил ему ученик.

Он хочет сказать: «Я не нуждаюсь в утешении. Я не чувствую боли сегодня и больше не нуждаюсь ни в ка­ких церемониях. Вчера ты сказал мне все».

«Ты полностью понял вчерашний урок», — сказал на это учитель.

В другой раз, садясь на скамью дзадзэн, Ма-цзы плюнул на нее.

— Зачем ты плюнул на скамью? — спросил его монах. — Когда я садился, передо мной простира­лись горы, реки, да и вся природа. Я плюнул, потому что мне все это не нравится, — ответил Ма-цзы.

— Но Вселенная прекрасна! — воскликнул мо­нах. — Почему же она тебе не нравится?

— Возможно, она прекрасна для тебя, — от­ветил Ма-цзы, — но отвратительна для меня.

— Как назвать ментальное состояние, в ко­тором ты пребываешь? — продолжал монах.

— Это — состояние бодхисаттвы, — отве­тил Ма-цзы.

Эту часть анекдота понять еще труднее. Плевок Ма-цзы на скамью дзадзэн вовсе не свидетельствует о том, что ему не нравится Вселенная с ее реками, горами и звездами. Он этим проверяет, может ли ученик обхо­диться без суждений.

Дзэн стоит на позициях неосуждения. Не суди... по крайней мере ученик не должен судить поступки свое­го учителя — он должен просто смотреть, быть свиде­телем того, как сплюнул Ма-цзы. Ма-цзы провоцирует своего ученика. Он провоцирует его судящий ум. А мо­нах забыл, что дзэн учит никогда не судить. Только на­блюдать — особенно если это действия учителя. Неу­жели вы думаете, что Ма-цзы не понимает, что плевать на скамейку — отвратительно? Но он хочет, чтобы вы оставались просто наблюдателями, ничего не осужда­ющими наблюдателями — как зеркало.

Если бы за вами наблюдало зеркало, неужели вы думаете, что оно бы сказало: «Что вы делаете? Это не­хорошо!» Но ученик дал маху. Он пропустил возмож­ность обрести просветление. Запомните, не все приемы ведут к успеху, может выйти осечка.

Учитель искренне пытается подтолкнуть к просвет­лению своего ученика, но тот может находиться не в том пространстве, где попытка будет понята верно. Че­ловеку, хоть немного знакомому с медитацией, совер­шенно ясно, что Ма-цзы знает, что плевать на скамью дзадзэн — гадко. А потому нет нужды и задавать во­прос. Возможно, он провоцирует вас, провоцирует ваш судящий ум. В то самое мгновение, когда включается судящий ум, ваш наблюдающий ум исчезает. Запомни­те эти два слова «судящий» и «наблюдающий». Наблю­дать можно лишь тогда, когда не делаешь суждений.

Но ученик не смог удержаться. Он спросил: «Почему ты плюнул?» Он совершенно забыл о том, что здесь он должен учиться наблюдать, а не судить. Особенно если это касается поступков учителя.

«Когда я садился, передо мной простирались горы, реки, да и вся природа. Я плюнул, потому что мне все это не нравится», — ответил Ма-цзы.

Но ученик все равно не может понять, что дело во­все не в горах, реках и всей Вселенной, открывшейся перед скамьей Ма-цзы. Объяснение учителя направлено лишь на то, чтобы испытать его.

Ма-цзы сказал: «Я плюнул, потому, что мне все это не нравится».

Медитирующий ученик мог бы только шлепнуть Ма-цзы, ни о чем не спрашивая его. Учитель бы оце­пил этот поступок. Это и было бы просветлением. Здесь нельзя спрашивать, нужно лишь отвечать. Учи­тель, делая что-то не так, хочет спровоцировать учени­ка. Если бы ученик шлепнул учителя, ничего при этом не говоря, тот бы расхохотался и благословил ученика со словами: «Ты верно это понял». Но ученик не вос­пользовался случаем, и учитель предоставил ему воз­можность исправиться. Он сказал: «Я плюнул, потому что мне все это не нравится». Он хотел, чтобы уче­ник спросил: «Что случилось с твоим неосуждающим умом?» Но ученик совершенно забыл о неосуждающем уме — основе дзэн.

«Но Вселенная прекрасна! — воскликнул монах. —

Почему же она тебе не нравится?»

Он начал спорить. С учителем не спорят — учителю отвечают. Никогда не нужно вести дискуссий — вы мо­жете лишиться учителя и его великого сострадания.

«Но Вселенная прекрасна! — воскликнул монах. —

Почему же она тебе не нравится?»

Он сошел на уровень ума и готов обсуждать во­прос. Но дзэн не допускает обсуждений. Это не дебаты. Дзэн — чистое пробуждение от ума, освобождение от суждений.

«Возможно, она прекрасна для тебя, — ответил

Ма-цзы, — но отвратительна для меня».

Он вновь и вновь напоминает ученику, что тот дол­жен был шлепнуть его за эти «суждения», но тот со­вершенно забыл основные принципы.

«Как назвать ментальное состояние, в котором ты пребываешь?» — продолжал монах.

Он продолжает говорить о ментальном состоянии.

«Это — состояние бодхисаттвы», — ответил Ма-цзы.

Да, это состояние бодхисаттвы. Что здесь еще мож­но сказать? Ма-цзы завершил разговор, видя, что при­ем не сработал.

Запомните, приемы не всегда работают успешно, поскольку здесь всегда задействованы два человека: просветленный учитель и его ученик, который еще не обрел просветления. И последний поведет себя скорее всего как не просветленный, не чувствуя, что пришло время действовать необдуманно — не через ум, а через пустое сердце.

Восславляя Каннон, Даё писал:

Обрывы глубоки,

прибой кипит.

Мир совершенного единства

отличен в каждом новом месте.

Люди, встречаясь с ним лицом к лицу,

не узнают его.

Когда ж они освободятся

от пут иллюзий?

Каждое мгновение существования готово открыть перед вами дверь для единения. Нет какой-то особен­ной минуты, когда можно обрести просветление. Каж­дое мгновение особенное. Каждое мгновение несет в себе возможность обрести просветление — красивый закат, красивый рассвет, небо, полное звезд, или просто безмолвие. Нужно лишь оставаться просто наблю­дателем, просто пустым зеркалом.

Перед пустым зеркалом иллюзии не задерживаются. Все иллюзии исчезают. Они могут оставаться, только если вы интересуетесь ими.

Вопрос Даё исполнен сострадания: «Когда же они освободятся от пут иллюзий?»

Каждое мгновение — это подходящее время для об­ретения просветления. Каждое мгновение — это под­ходящий сезон, подходящий климат. Но вы упускаете мгновение за мгновением. Упускать становится вашей привычкой, и от этой привычки нужно избавиться. Нам нужно учиться утверждаться в каждом мгновении, концентрироваться в центре своего существа и наблю­дать, не давая ничему оценки — не произнося слов «хо­рошо», «плохо», «прекрасно».

Ничего не следует говорить, и все иллюзии исчез­нут, исчезнет всякая фальшь.

Маниша спрашивает:

Наш любимый Мастер!

История о плевке Ма-цзы раскрыла мне глаза на то, что все твои поступки направлены лишь на благо твоим ученикам.

Ты имеешь дело со столь разношерстной тол­пой — от танцующих слив до картошки с пер­цем, от твердолобых немцев до смеющихся сардарджи — и при этом ты всегда остаешься собой, словно вода, принимающая форму любого сосуда, не теряя при этом своих основных свойств.

Правда ли, что, лишь будучи никем, можно стать кем угодно?

Маниша, когда ты никто, ты уже все. «Никто» и «все» — это одно и то же. А то, что я называю некоторых из вас «танцующими сливами», «картошкой с перцем», «твердолобыми немцами» или «смеющимися сардарджи», — все это лишь уловки. И я знаю, что вы нахо­дитесь там, где должны находиться, и понимаете меня правильно. И даю я вам прозвища от любви и великого сострадания. Например, я назвал Авирбхаву «большой спелой сливой». Она поняла меня. Авирбхава послала мне воздушный поцелуй. А сейчас она сидит здесь, пряча яйцо. Авирбхава, принеси мне яйцо... принеси его сюда.

(Авирбхава кладет на подиум перед учителем боль­шое зеленое яйцо. Она разбивает его, и оттуда выска­кивают два цыпленка. Они скачут по подиуму, а учи­тель смеется.)

Да, это правильное яйцо!

Пришло время Сардарджи. Он сидит в первом ряду. Он перешел в первый ряд с самого последнего ряда.

Пэдди, придя в мрачное расположение духа, от­правляется к знаменитому медиуму, Мадам Гиппо.

— Ах, — говорит ему женщина, глядя в хру­стальный шар, — картина мрачная...

— Да, — говорит Пэдди, широко раскрыв гла­за, — и что же вы видите?

— Я вижу, — медленно говорит женщина, — что на этой неделе вы будете вдовцом!

Пэдди, вытирая со лба пот, откидывается на спинку стула.

— Я и сам это знаю, — говорит он. — Меня интересует другое: посадят ли меня?

Американский вице-президент Джордж Буш звонит в три часа утра в Департамент Юсти­ции. Он требует немедленно соединить его с вер­ховным судьей.

В конце концов он своего добивается.

— Да, что там стряслось? — спрашивает верховный судья.

— Ваша честь, — кричит в трубку Буш, — Рональд и Нэнси Рейганы только что в подзем­ном бункере Белого Дома вместе приняли яд! Оба мертвы!

— Ну да? — зевая, говорит судья.

—Да, да! — не унимается Буш. — Агент похо­ронного бюро уже здесь и готов уложить их в гробы.

— Ну да! — говорит судья сонным голосом.

—Да, да, — кричит Буш в трубку. — И, по­скольку я — вице-президент, я хочу занять ме­сто Рейгана!

—С моей стороны нет возражений, — отве­чает судья, — главное, чтобы агент похоронного бюро согласился!

Вальтер и Пегги Сью едут вдвоем в новеньком «форде-тандербёрд». Вальтер за рулем и ведет маши­ну так медленно, что Пегги Сью не выдерживает.

— Послушай, — говорит она, — за каждые при­бавленные тобой десять миль в час я буду сбрасы­вать по одному предмету своего туалета!

Вальтер тут же жмет ногой на педаль, и Пегги Сью сбрасывает туфли. Вальтер, доволь­но улыбаясь, продолжает жать на газ. На пол падает блуза. Глаза Вальтера лезут на лоб, он вжимает педаль акселератора в пол, и Пегги Сью избавляется от юбки, лифчика и, наконец, от трусиков. Вальтер возбуждается настолько, что его аппарат застревает в руле, машина те­ряет управление и, съехав с дороги, переворачива­ется. Никто из них не пострадал, но Вальтер не может выбраться из-под сиденья.

— Быстрее беги за помощью! — кричит он.

Испуганная и совершенно голая Пэгги начинает метаться во все стороны, прикрыв срам ботинком, слетевшим с ноги Вальтера. Тут она замечает не­вдалеке гараж и устремляется к нему. В гараже негр-механик — Большой Рафус — чинит машину.

—Вы должны немедленно мне помочь, — зады­хаясь, говорит Пэгги Сью, — мой парень застрял и не может выбраться!

Рафус, окинув девицу долгим взглядом, медлен­но говорит:

— Боюсь, леди, мне его не вытянуть — он слишком глубоко застрял.

Ниведано...

Ниведано...

Погрузись в тишину. Закрой глаза.

Почувствуй, как замерло твое тело.

А теперь обрати свой взгляд внутрь себя

с полным осознанием, немедля,

будто это самое последнее мгновение в твоей жизни.

Глубже и глубже.

Ты безошибочно достигнешь центра.

Центр твоей души является также и центром

Вселенной.

Истоки бытия питают тебя через центр твоей души.

Просто наблюдай безмолвие, покой,

бесконечное великолепие

своего существования.

Ты — будда, когда наблюдаешь;

все тот же ум, когда он пуст, становится буддой.

Будда — это лишь пустое зеркало —

никаких суждений,

лишь наблюдение,

лишь отражение,

и ты обрел.

Чтобы было понятнее,

Ниведано...

Расслабься.

Наблюдай. Ты — не твой ум. Ты — не твое тело.

Ты просто наблюдатель. Наблюдение — это ты.

Это твое просветление.

Возрадуйся!

Пропитайся насквозь благословением,

внезапно пролившимся в самом центре твоего существа.

Этот центр должен стать и твоей оболочкой.

Медленно, медленно...

ты должен быть буддой в своих словах, своих поступках,

в своем безмолвии.

День ото дня будда должен становиться

самим сердцебиением в твоей груди.

Этот невероятно прекрасный вечер

стал еще прекраснее оттого,

что десять тысяч будд просто наблюдают.

Вечность бытия, как и дикие гуси, всегда здесь.

Ты никогда нигде больше не был.

Ты всегда был здесь и сейчас.

Запомни это.

Возвращаясь,

принеси это воспоминание с собой.

Оно стало самой твоей жизнью, самой твоей сутью.

Ниведано...

Возвращайся, но возвращайся как будда.

Возвращайся как пустое зеркало

Посиди несколько минут как будда,

вспоминая свой внутренний мир,

вспоминая великое переживание.

—Хорошо, Маниша?

—Да, любимый Мастер.

— Можем ли мы отпраздновать праздник десяти тысяч будд?

—Да, любимый Мастер.