Взрыв в океане 3 page

«Утром радисты обеих лодок приняли сообщение из Москвы об отмене института военных комиссаров в армии и на флоте и о введении должностей заместителей по политической части, – сообщают нам далее Быховский и Мишкевич. – Комиссары лодок обменялись по семафору поздравлениями». Данный факт целиком является плодом воображения этих авторов, так как принятый 9 октября 1942 года Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР «Об установления полного единоначалия и упразднении института военных комиссаров в Красной Армии» был объявлен в Советском ВМФ лишь 13‑го числа, то есть спустя два дня после гибели Л‑16, и ее комиссар старший политрук И.М. Смышляков, таким образом, никак не мог «обменяться по семафору поздравлениями» со своим «коллегой» с Л‑15 старшим политруком С. Гонопольским Да и тот вряд ли поспешил бы поздравить кого‑либо с этой новостью, так как, по словам командира Л‑15, «услышав указ о заместителях, эту новость он болезненно перенес».

В 08.30 на борту Л‑15 произошла очередная смена вахт, вскоре после чего «с головной лодки поступил запрос о нагрузке, и в ответ по семафору с Л‑15 была передана утренняя рапортичка», – повторяют Быховский и Мишкевич рассказ тогдашнего вахтенного офицера первой боевой смены, командира объединенной артиллерийско‑минно‑торпедной боевой части (БЧ‑2–3) корабля лейтенанта Ивана Иосифовича Жуйко, который «внимательно следил за соблюдением дистанции между кораблями». Ее старший на переходе командир Л‑16 капитан‑лейтенант Д.Ф. Гусаров приказал поддерживать в пределах трех кабельтовых. Но так как Л‑16 развивала несколько большую скорость, чем предварительно обговоренная 8‑узловая, то дистанция иногда увеличивалась до 7–8 кабельтовых. Чтобы сократить ее, на Л‑15 периодически запускали второй дизель.

В 11.00 вахтенный командир Л‑15 так и поступил, и минут через десять дистанция между подводными лодками стала заметно сокращаться. Ничто не предвещало катастрофы…

О том, что произошло дальше, свидетельствуют архивные документы, написанные рукой командира Л‑15: «В 11 часов 15 минут (22 часа 15 минут московское время) в ряде документов и публикаций встречается ошибочное указание времени – 11.45/22.45) в точке с координатами Ш = 46°, Д=138°56′з. ПЛ Л‑16 была торпедирована с подводной лодки и утоплена со всем личным составом 55 человек; погода в это время была хорошая, видимость полная, море 1 балл. ПЛ шли строем кильватера Д = 3 кбт. Дистанция между ними составляла 3 кабельтова, ходом 8 узлов. ПЛ Л‑16 шла головной, по ней было выпущено две торпеды, я предполагаю, что 1‑я торпеда попала в район дизельного 6‑го отсека и 2‑я торпеда в район 5‑го отсека. Л‑16 погрузилась с дифферентом на корму 45°, лодка затонула через 25–30 секунд после торпедирования… на глубине 4888 метров Через 1 минуту после того, как погрузилась ПЛ Л‑16, я слышал два глухих подводных взрыва – считаю, что взорвались аккумуляторные батареи или лопнули внутренние цистерны…. Я принял решение уклониться – оторваться от места гибели ПЛ Л‑16 ходом 16 узлов. Отходя противолодочным зигзагом, предполагая, что ПЛ Л‑16 торпедирована с ПЛ…. Дан полный ход. Идём беспорядочным зигзагом, находясь на одном курсе не более минуты».

Обратимся к вахтенному журналу Л‑15, в котором в 11.15 11 октября 1942 года была сделана следующая запись: «Дан полный ход Уклоняемся от подлодки противника. Курсы переменные». Далее в документе было отмечено, что машины Л‑15 увеличили в это время обороты с 320/0 (левый дизель – 320 оборотов в минуту, правый – 0) до 360/360.

Быховский и Мишкевич так интерпретировали эти действия командира: «Оценив обстановку, он принял командование кораблем. Лодка шла под обоими дизелями. Комаров увеличил ход с малого до среднего и, отвернув на 90°, одержал лодку на случайном курсе, после чего перешел на противолодочный зигзаг…. Тщательный осмотр места гибели Л‑16 ничего не дал. Завершив осмотр, на Л‑15 увеличили ход до полного, и подводная лодка на противолодочном зигзаге стала удаляться».

Такое утверждение весьма странно. Невозможно даже представить, чтобы командир подводной лодки, находясь в трезвом рассудке, после торпедирования субмарины начал бы совершать некий осмотр места гибели торпедированного корабля. Такое решение почти стопроцентно обрекало его на такую же гибель. Какой там к черту осмотр всплывшего пятна соляра! Единственное, что надо было делать в такой ситуации (Комаров именно так и поступил), так это дать самый полный ход и противолодочным зигзагом удирать как можно быстрее и дальше от злосчастного места! Не могло быть и никаких митингов, не до этого! Все по боевой тревоге, все на боевых постах. Митинг, разумеется, провели, но не над местом гибели Л‑16, а значительно позднее, когда появилась возможность снизить степень боеготовности.

Свои описания произошедшего оставили два очевидца катастрофы Л‑16 – офицеры Л‑15, находившиеся в этот момент на ее мостике. Командир электромеханической боевой части (БЧ‑5) инженер‑лейтенант Валентин Васильевич Нестеренко вспоминал: «Утро 11 октября. Погода была солнечная, Тихий океан заштилен. Л‑15 и Л‑16 шли в надводном положении в кильватер прямым курсом со скоростью 8 узлов. Л‑16 шла головной. Вдруг на Л‑16 раздался сильный взрыв. Я в это время находился на мостике и лично видел и слышал первый взрыв, который произошел в районе дизельного и электромоторного отсеков. Взметнувшийся столб воды закрыл кормовую антенную стойку, расположенную над дизельным отсеком, задние крышки минных труб были отчетливо видны. Я быстро спустился в центральный пост и услышал еще три взрыва прямо по носу. Считаю поэтому, что Л‑16 была поражена четырьмя торпедами. С большим дифферентом на корму она стала погружаться и через 25–30 секунд исчезла с поверхности океана. Неизвестная ПЛ атаковала Л‑16 со стороны солнца Сигнальщики Л‑15 обнаружили два перископа, артиллеристы обстреляли их из 45‑мм орудия. Огибая большое масляное пятно, артиллерийская прислуга 100‑мм орудия, которое не вело огонь, наблюдала за поверхностью океана На поверхности никого не было обнаружено. Личный состав Л‑15 тяжело переживал гибель Л‑16. Вместе со всем экипажем Л‑16 погиб мой товарищ инженер‑механик лодки инженер‑капитан‑лейтенант Борис Сергеевич Глушко. На коротком митинге экипаж Л‑15 заявил о своей решимости повысить бдительность».

И.И. Жуйко вспоминал следующее: «В 11.11 с дистанции примерно 7 кабельтовых я поднял бинокль с сеткой для того, чтобы произвести очередной замер расстояния до переднего мателота. Но в окуляре бинокля, вместо подводной лодки Л‑16, я увидел огромный столб воды вперемешку с клубами черного дыма и листами железа Не поверив своим глазам и не поняв, в чем дело, я опустил бинокль и уже невооруженным глазом увидел ту же картину, но только в этот момент почувствовал сильный гидравлический удар о корпус нашей лодки. Через мгновение донесся оглушительный взрыв. Необходимо было уклониться от опасности… Почти машинально я пробил боевую тревогу и дал команду на вертикальный руль: “Право на борт!”. Уйти под воду при срочном погружении Л‑15 не могла – ведь имелся строжайший приказ совершать переход только в надводном положении! Почти в эти же секунды сквозь прогалины в поредевшем дыму с мостика Л‑15 я увидел высоко поднявшуюся над водой носовую часть подводной лодки Л‑16, которая быстро уходила под воду. Л‑15 в это время продолжала медленно циркулировать вправо. Мне казалось, что лодка слишком медленно разворачивается, хотелось как‑то подтолкнуть ее, чтобы ускорить поворот, длившийся целую вечность».

В это время, по данным историков В.И. Дмитриева и И. Боечина, «вахтенные сигнальщики с Л‑15 обнаружили характерный, пенистый след торпеды, которая прошла в 80 м перед форштевнем», что является лишь плодом их богатого воображения. Л‑15 никто не атаковал!

Обратимся вновь к отчету командира Л‑15: «В 11 часов 15 минут – 11 часов 17 минут 20 секунд в расстоянии 7–8 кабельтовых от точки гибели ПЛ Л‑16 за масляным пятном было обнаружено два перископа, по которым я открыл огонь из 45‑мм орудия – выпустил 5 снарядов, после чего неизвестная ПЛ погрузилась, а я прекратил огонь…. была сыграна боевая артиллерийская тревога и проведена боевая стрельба из 45‑мм орудия по перископу ПЛ противника. Было израсходовано пять боевых осколочно‑трассирующих снарядов. Огонь был открыт через 31 секунду после объявления боевой тревоги. Материальная часть во время стрельбы работала безотказно, личный состав хорошо».

В книге Быховского и Мишкевича эти записи были «творчески развиты» ее авторами до неузнаваемости: «Минуты через 2–3 после взрыва, продолжая наблюдать и осматривать место, где затонула Л‑16, сперва командир лодки В.Н. Комаров (капитан‑лейтенанта Комарова звали Василий Исакович), а затем лейтенант И.И. Жуйко и сигнальщик Смольников увидели два перископа, двигавшиеся по направлению к соляровому пятну. Полагая, что это вражеская лодка и что она может всплыть, командир Л‑15 объявил артиллерийскую тревогу. Через 15 секунд люди уже стояли на боевых постах по готовности номер один. А еще через 5–10 секунд был открыт огонь из 45‑миллиметрового лодочного орудия…. Первый же осколочный снаряд попал между перископами, четыре следующих, выпущенных почти прямой наводкой, попали в это же место. Через 30–40 секунд артиллерийский огонь был прекращен, так как перископы скрылись под водой… Командиру лодки было доложено о накрытии перископов неизвестной лодки.

– Сам наблюдал. Молодцы артиллеристы!

Открывая огонь, Комаров учитывал малоэффективность обстрела. Однако он надеялся, что с такой короткой дистанции, при полном штиле, всё же есть вероятность повредить противнику “глаза” осколочными снарядами лодочного орудия. И вполне понятно стремление командира А‑15 отомстить за гибель своих товарищей, – вот почему и велся артиллерийский огонь». Говоря о 5 выстрелах из 45‑мм орудия Л‑15, И. Боечин считает их «скорее всего оказавшимися безрезультатными».

Приводящееся затем в книге Быховского и Мишкевича описание дальнейших действий экипажа Л‑15 также серьезно отличаются от зафиксированного в процитированных выше архивных документах, но главной «заслугой» этих авторов следует считать «изобретение» ими следующей легенды: в момент открытия огня по перископам, по их данным,«… на мостик поднялся радист старший краснофлотец Баранов. Он протянул командиру Л‑15 капитан‑лейтенанту В.И. Комарову телеграфный (!) бланк: это был обрывок радиограммы с подводной лодки Л‑16 – обрывок короткий и потрясающий. “Погибаем от…” Больше ничего радист Л‑16 старшина 2‑й статьи Е.Н. Тимошенко, видимо, передать уже не успел. Либо смерть застала его на боевом посту, либо лодочная антенна ушла под воду…»

Комментировать подобный авторский вымысел, на мой взгляд, бессмысленно, тем более, что ни в одном из официальных документов Л‑15 никакой радиограммы с борта Л‑16 не было отмечено, так как она, разумеется, не могла быть составлена и передана за те 30 секунд, которые отделяли подводную лодку от момента ее торпедирования до гибели. К тому же в составе экипажа погибшего «ленинца» были два штатных радиста (кроме упомянутого выше Е.Н. Тимошенко, который имел звание краснофлотца, а не старшины 2‑й статьи, на Л‑16 старшиной группы радистов служил краснофлотец А.К. Макушев), и кто именно из них в момент гибели лодки нес радиовахту, так и останется неизвестным…

Историю с радиограммой на телеграфном бланке, говорящую о некой тайне, сочинили для придания интриги и некого романтизма. К сожалению, так бывает достаточно часто. Именно так реальные события истории постепенно обрастают многочисленными, ничем не подтвержденными, легендами и мифами. Увы, история гибели Л‑16 не оказалась исключением.

Говоря об осознанных исторических фальсификациях, нельзя не упомянуть здесь о той ошибке, которая неоднократно допускалась некоторыми авторами в их публикациях при определении координат точного места гибели Л‑16. Первоначальной ее причиной стала ошибка одного из сотрудников штаба бригады подводных лодок Северного флота, куда после своего благополучного прибытия в Заполярье была зачислена Л‑15. При перепечатке на машинке рукописи ее командира капитан‑лейтенанта В.И. Комарова неясно написанное число «46», указывающее количество градусов северной широты (в координатах точки гибели Л‑16), было неверно прочитано как «45», и именно эти цифры «пошли гулять» по страницам многих послевоенных публикаций. Подобные разночтения удалось выявить в процессе научно‑исследовательской работы с архивными документами, среди которых была и калька с карты перехода от Датч‑Харбора в Сан‑Франциско, прилагавшаяся к уже неоднократно цитировавшемуся выше отчету командира Л‑15, с указанным на ней условным знаком гибели подводной лодки Л‑16. Благодаря подвижничеству бывшего главного штурмана ВМФ контр‑адмирала в отставке Р.А. Зубкова удалось однозначно установить, что точными координатами точки, в которой погибла советская подводная лодка Л‑16, являются 46 градусов 41 минута северной широты, 138 градусов 56 минут западной долготы.

«Тяжело было видеть гибель товарищей и не иметь возможности помочь им. Моряки не скрывали застилавших глаза слез. На коротком митинге коммунисты и комсомольцы подводной лодки Л‑15 призвали весь экипаж повысить бдительность и еще ревностнее выполнять свои служебные обязанности… Трагическую гибель своих товарищей экипаж Л‑15 воспринял мужественно.

Каждый сделал для себя вывод: усилить бдительность, чётко, безупречно действовать на своих боевых постах», – кратко говорится в официальных советских изданиях.

Вот что сообщает об этом командир Л‑15 В.И. Комаров: «Поведение личного состава подводной лодки Л‑15 после гибели Л‑16 – нормальное, правда, в течение двух дней личный состав плохо спал. Личный состав говорил – “Война есть война, потери неизбежны”. Комиссар старший политрук С. Гонопольский во время первого взрыва ПЛ Л‑16 побежал в 6‑й дизельный отсек и приказал остановить дизеля, дать самый полный ход электромоторами назад, и при этом кричал “Мы на минном поле!”, хотя глубина моря была 4888 метров. В другом месте этого же документа глубина указана как 2400 саженей, но его приказание было отменено мною. Комиссар в течение 3‑х дней не спал, мало кушал, много плакал и говорил личному составу: “Нам до Полярного не дойти, нас утопят, наши семьи останутся сиротами”. Я приказал ему прекратить болтовню и быть комиссаром, а не тряпкой… Личный состав поведение Гонопольского перенес болезненно. После описанных выше событий помощник командира Л‑15 по политической части старший политрук С. Гонопольский 19 октября 1942 года лег в Сан‑Франциско в местный госпиталь с ревматизмом ног и категорически отказался возвращаться на свой корабль, объясняя свое поведение тем, что он не хочет быть на ПЛ балластом, и его пришлось оставить в США. 11 октября 1942 года в 19 часов я собрал команду и объявил о гибели ПЛ Л‑16, у многих краснофлотцев на глазах появились слезы, краснофлотцы говорили: “Мы должны отомстить за ПЛ Л‑16!” Я призвал личный состав к повышению бдительности при несении вахты на мостике и у механизмов».

Командир одной из четырех следовавших за «ленинцами» тихоокеанских подводных лодок – «эсок» – капитан‑лейтенант И.Ф. Кучеренко в своем отчете о переходе упоминал, что на борту его С‑51 о трагической судьбе Л‑16 стало известно 21 октября, и далее писал в этой связи следующее: «Объявили личному составу. Проинструктировали вахтенных командиров и наблюдателей о бдительности несения вахт. Высказываний боязни не было».

Командир другой участвовавшей в этом переходе «эски» – С‑56 – капитан‑лейтенант Г.И. Щедрин записал в своем дневнике следующее: «22.10 42 г. Берингово море. Радисты приняли радиограмму о гибели А‑16 на переходе Датч‑Харбор – Сан‑Франциско. Потоплена неизвестной подводной лодкой. Погибли наши друзья‑товарищи – Митя Гусаров, его комиссар Ваня Смышляков и пять десятков отличных ребят… Вечная память!» 12 декабря, прибыв в канадский порт Галифакс, он запишет: «Был у Васьки Комарова на Л‑15. Рассказал он все подробности гибели Гусарова. Трагическая гибель ребят».

Тем временем Л‑15 продолжала свой поход в одиночку и прибыла в Сан‑Франциско 16 октября 1942 года. Вот что можно прочесть об этом все в том же отчете ее командира: «До подхода к стенке военно‑морской базы Сан‑Франциско в Валеджо в 10 часов на ПЛ прибыл капитан 3‑го ранга Запорошенко и старший лейтенант Гусев, которым я сказал о гибели ПЛ Л‑16. С 10 часов до 13 часов к борту ПЛ подходило много катеров от адмирала, командующего западным побережьем Америки – все офицеры интересовались, где находится ПЛ Л‑16. они говорили, что американский эсминец 00 250 “Гашгепз” и самолеты ее ищут и не могут обнаружить. В 18 часов на борт прибыл генеральный консул СССР в Сан‑Франциско товарищ Я.М. Ломакин, которому я доложил о гибели ПЛ Л‑16, дал информацию для передачи НКВМФ СССР Народному комиссару ВМФ Союза ССР адмиралу Н.Г. Кузнецову, раньше я Наркому донести не мог, хотя делал попытку днем и ночью вызвать Петропавловск‑на‑Камчатке, Владивосток, Датч‑Харбор и Сан‑Франциско, для связи ответа от их радиостанций не получил. После доклада товарищу Ломакину, последний сообщил о гибели Л‑16 товарищу Литвинову (М.М. Литвинов – посол СССР в США в 1941–1943 годах. – В.Ш.) и сообщил об этом же американскому морскому командованию… На переходе Датч‑Харбор – Сан‑Франциско наши радисты слушали радиостанции Владивостока и Петропавловска‑на‑Камчатке. Их радиограммы и радиосигналы были нашими радистами приняты полностью. Материальная часть связи работала отлично. Наши радисты работали на передачу: давали радиограмму Петропавловску‑на‑Камчатке, но квитанция на нее не была получена. Наша радиограмма Петропавловском‑на‑Камчатке не принята ввиду того, что радиостанция на нашей ПЛ (в состав связного оборудования подводной лодки Л‑15 входили радиопередатчики “Окунь”, “Щука” и радиоприемопередатчик (радиофон) “Рейд”) маломощная. Для связи были сделаны вызовы радиостанции Сан‑Франциско. Наши сигналы были ей приняты, как по нашем приходе было выяснено, но американцы на них не отвечали, причина чего нам неизвестна. Замечаний по связи не было. Слышимость наших радиостанций Владивостока и Петропавловска‑на‑Камчатке была хорошая…. В порту Сан‑Франциско мы по плану должны были стоять пять дней, простояли девять дней с 16 по 25 октября 1942 года – по причине гибели ПЛ Л‑16. Наша ПЛ была готова выйти в море на пятые сутки, то есть 20 октября 1942 года».

Вопрос о том, чья именно подводная лодка потопила Л‑16, стал предметом длительной дискуссии военных и историков, продолжавшейся в течение нескольких десятилетий и после окончания Второй мировой войны. «Анализ сообщений морского министерства США в годы войны, мемуарной литературы японских подводников в послевоенный период, а также ряд других обстоятельств дает основание полагать, что Л‑16, скорее всего, была “ошибочно” торпедирована американской подводной лодкой», – говорится на этот счет в официальном военно‑историческом очерке А.Г. Макарова и А.И. Демьянчука о Тихоокеанском флоте «30 лет на боевом посту», вышедшем в свет во Владивостоке в 1962 году. «Конечно, Л‑16 могла погибнуть и от торпеды японской или даже немецкой (!) подводной лодки, но все же очень много фактов свидетельствует против американских подводников», – спустя два года, в 1964, сообщал своим читателям автор монографии «Атакуют подводники» кандидат исторических наук В.И. Дмитриев. Подобной же точки зрения в годы холодной войны между СССР и США придерживались и другие советские авторы. Основанием для таких утверждений было мнение одного из непосредственных свидетелей трагедии, командира Л‑15 В.И. Комаров, который в своем многократно цитировавшемся выше отчете писал по этому поводу следующее: «Я предполагаю, что Л‑16 была утоплена американской так ПЛ, как я ясно видел перископы, одинаковые с перископами американских ПЛ. В период нахождения Л‑15 в Датч‑Харборе ее командиром и офицерами были осмотрены 2 американские подводные лодки… Предполагаю, что ПЛ Л‑16 была атакована американской ПЛ, ибо перископы были такие же, как на американских ПЛ, которые я хорошо видел в Датч‑Харборе». В дальнейшем тексте отчета В.И. Комарова мы встречаем еще одно подтверждение его версии гибели Л‑16: «25.11.1942 года… Перед отходом на ПЛ в штабе мне офицер связи от командира ВМБ Гуантанамо… говоривший хорошо по‑русски, но он говорил, что он – болгарин… сказал, “что ПЛ Л‑16 была потоплена американской ПЛ”, так как не было договоренности между штабом военно‑морских баз Датч‑Харбор и Сан‑Франциско».

Историк Игорь Боечин «цитирует» фрагменты донесения В.И. Комарова следующим образом: «…Силуэт подводной лодки, которая всплыла (!!!) и открыла по нам огонь (!!!) после потопления Л‑16, был похож на рубку, виденную в Датч‑Харборе…. В Гуантанамо один из американских офицеров сказал мне, что американская лодка потопила Л‑16 по ошибке, не зная о ее проходе». И хотя в годы «холодной войны» «американская» версия гибели Л‑16 получила широкое распространение, однако поддерживавшие и «творчески развивавшие» ее официальные советские авторы не смогли привести никаких серьезных доказательств, что Л‑16 была потоплена именно S‑31. В качестве таковых приводилось, например, наблюдение, что Л‑16 была потоплена подводной лодкой, которая вышла на атаку «со стороны американского материка»! Писать такое мог только человек, абсолютно ничего не смыслящий в военно‑морском деле и страшно далекий от него.

Спустя 20 лет после трагедии В.И. Комаров сообщал своим читателям примерно то же, что и сразу после гибели «ленинца»: «Я предполагал и докладывал товарищу Ломакину, что Л‑16 была потоплена одной из подводных лодок США типа “S”, базирующихся на Датч‑Харборе. Стоя там, мне пришлось побывать на одной из них. За сутки до нашего выхода, 4 октября, американская S‑31 вышла в море в неизвестном направлении… Перископы с толстыми верхними головками, по которым (нами) был открыт артиллерийский огонь, очень походили на виденные мной в Датч‑Харборе». «Командование военно‑морской базы Сан‑Франциско и многие офицеры проявляли интерес к обстоятельствам гибели нашей лодки. Некоторые из них недвусмысленно намекали на то, что потопить Л‑16 могла по ошибке и их лодка», – писал впоследствии по этому поводу в своих воспоминаниях Г.И. Щедрин, но, чувствуя шаткость всех «доказательств» «американской» версии гибели Л‑16, он тем не менее сделал «безупречный логичный вывод»: «Кем бы ни была потоплена советская подводная лодка Л‑16 – японцами ли, с которыми мы тогда не воевали, или нашими союзниками – американцами, – в обоих случаях совершена величайшая подлость». Позволим здесь лишь напомнить, что в описываемое нами время шла Вторая мировая война, и гибель Л‑16, какой бы тяжелой для всех нас ни являлась, была гибелью боевого корабля воюющей стороны на театре военных действий…

Вместе с тем, уже в том же 1942 году были получены подтверждения того, что Л‑16 стала жертвой японских подводников. Так, 30 декабря 1942 года президент США Франклин Д. Рузвельт направил председателю Совета Министров СССР И.В. Сталину телеграмму, в котором говорилось следующее: «Я обратил внимание на радиосообщение из Токио о том, что 12 октября в Тихом океане японская подводная лодка потопила подводную лодку союзной нации. Вероятно, это сообщение касается Вашей подводной лодки Л‑16, потопленной противником 11 октября в то время, когда она находилась на пути в Соединенные Штаты с Аляски, и я посылаю Вам выражение сожаления по поводу потери Вашего корабля и его доблестной команды и выражаю мою высокую оценку вклада, который вносит в дело союзников также Ваш доблестный Военно‑Морской Флот в дополнение к героическим победам Вашей армии».

Основываясь на полученных от американской стороны данных, народный комиссар ВМФ адмирал Н.Г. Кузнецов 24 января следующего, 1943 года направил на имя 1‑го заместителя председателя Совета Министров СССР В.М. Молотова докладную записку следующего содержания: «Военно‑морской атташе СССР в США донес некоторые детали, уточняющие обстоятельства гибели нашей подводной лодки Л‑16 12.10.1942 в точке с координатами 46 градусов северной широты и 138 градусов 58' западной долготы, следовавшей из Датч‑Харбора в Сан‑Франциско.

1. К моменту выхода наших подлодок из Датч‑Харбор в районе острова Кадьяк и у западного побережья Канады отмечались японские подводные лодки, действующие на коммуникациях США.

2. В районе гибели Л‑16 4 и 5 октября были торпедированы два американских транспорта. Имеется в виду потопление 4 и 6 октября 1942 года субмариной И‑25 (командир – капитан 3‑го ранга Императорского ВМФ Японии Акейдзи Тагами) в Тихом океане в точках с координатами 43°43′ северной широты, 124°54′ западной долготы и 41°30′ северной широты, 125°22′ западной долготы американских дизельных танкеров «Кэмден» в 6653 брутто тонн и «Лэрри Доэни» в 7038 брутто тонн соответственно, а 9 октября в этом же районе, по данным американской разведки, вновь наблюдалась одна японская подводная лодка.

3. По сообщению Морского Министерства США, широковещательной радиостанцией Токио в 13.00 27.12.42, на японском языке, и в 7.00 28.12.42, на английском языке, были переданы следующие сообщения: а) “Наша подводная лодка, оперирующая у западного побережья США, добилась исключительных успехов, уничтожив подводную лодку противника. Потопив два транспорта по 10 000 тонн, подлодка на рассвете 12 октября обнаружила две большие лодки противника, следовавшие, по‑видимому, в Сан‑Франциско. С дистанции нескольких сот метров наша подлодка выпустила одну торпеду, вслед за тем был услышан взрыв, а через перископ можно было видеть, как одна подводная лодка противника тонула и другая уходила от нас”. б) “Мы получили сообщение о наличии подлодок противника. Немедленно погрузились и вскоре обнаружили две большие подлодки. Наш командир с небольшой дистанции выпустил торпеду, и через перископ было видно, как одна из подлодок после сильного взрыва затонула, а другая, немедленно отвернув, открыла безуспешный артиллерийский огонь”.

Содержание второй радиопередачи показывает, что о выходе наших подлодок японское командование было осведомлено, по‑видимому, через японское консульство в Петропавловске‑на‑Камчатке и вело наблюдение за их движением, информируя свои подлодки, находящиеся на, позициях. Изложенные события, предшествующие торпедированию подлодки Л‑16, дают основания предполагать, что атака была произведена японской подводной лодкой».

Таким образом, еще в начале 1943 года командованием советского ВМФ был сделан вывод о том, что Л‑16 потопила японская подводная лодка. Ныне однозначно можно сказать, что ей была японская субмарина И‑25, которой командовал капитан 3‑го ранга Акейдзи Тагами. К этому моменту на его счету уже имелся ряд побед: он потопил 2 американских танкера, о которых уже говорилось выше, и английский грузовой пароход «Колдбрук» в 5104 брутто‑тонн. Потопление Л‑16 стало предпоследней победой И‑25. Потопив еще один американский танкер – «Х.М. Стори» – в 10 763 тонны, подводная лодка довела общий боевой счет до четырех побед, общий же потопленный тоннаж составил почти 30 тысяч тонн. 3 сентября следующего, 1943 года, И‑25 была уничтожена в Коралловом море американским эскадренным миноносцем. Отметим, что к этому времени А. Тагами командовал уже другой субмариной. Он благополучно пережил войну и только спустя много лет, перед самой смертью, публично признался в потоплении советской подводной лодки.

Возвратившись же 22 октября 1942 года в Йокосуку, тогдашний командир И‑25 сообщил, в частности, что он «правильно классифицировал советские корабли (он был извещен штабом 6‑го флота о маршруте их следования) и не пытался атаковать». Одновременно с этим Тагами сообщил командованию о том, что именно 11 октября он «при наличии лишь одной оставшейся торпеды атаковал и потопил американскую подводную лодку» в точке с координатами 46° с.ш., 139° з.д. Его рапорт в кратком пересказе американцев и в последующем переводе на русский язык звучит следующим образом: «Будучи на позиции в северной части тихоокеанского побережья США, он 11 октября 1942 года обнаружил две американские подводные лодки в надводном положении. Сблизившись с ними на дистанцию 500 ярдов 450 метров, он выпустил последнюю оставшуюся у него торпеду. Последовал сильный взрыв, и одна из подводных лодок затонула». В книге «Потопленные» другого бывшего японского подводника, командира субмарины И‑58 Мотицуры Хасимото мы читаем о данном эпизоде следующее: «К северу от Сиэтла она обнаружила 2 американские подводные лодки, следовавшие курсом на юго‑восток. У подводной лодки И‑25 оставалась всего лишь одна торпеда. Сблизившись на дистанцию 450 метров, командир лодки выстрелил по цели. Последовал сильный взрыв, и американская лодка затонула». Впервые на русском языке книга Хасимото была издана еще в 1956 году, но это не помешало цитировавшимся выше авторам по прежнему с завидным упорством перекладывать вину за потопление Л‑16 с японцев на американцев.