Глава 27. Сорванная нетерпеливыми руками смятая одежда валялась на полу — блузка, нижняя юбка, бриджи, мужская сорочка Простыня под Самантой была такой же шелковистой

Сорванная нетерпеливыми руками смятая одежда валялась на полу — блузка, нижняя юбка, бриджи, мужская сорочка… Простыня под Самантой была такой же шелковистой и прохладной, а его пальцы, скользившие по всем изгибам ее тела, такими нежными и сильными. Свет лампы окрашивал золотом их тела.

Приподнявшись на локтях, он оторвался от ее губ. Глаза у него поблескивали — то ли в них отражался свет лампы, то ли они увлажнились от слез.

Она шепнула снова «Я люблю тебя» и притянула его к себе, желая лишь, чтобы их больше ничего не разделяло — никогда.

— Я люблю тебя, Николас Броган.

Он смотрел на нее и не мог наглядеться. Казалось, ему ничего на свете больше не нужно, лишь бы глядеть на нее целую вечность. Он снова завладел ее губами, а руки нетерпеливо ласкали ее, и она снова шепнула его имя, которое теперь звучало как призыв, как желание. Шелк его бороды щекотал ей щеку и подбородок, посылая жаркую волну всему телу, волосы на его груди, прикасаясь к чувствительным соскам, возбуждали ее. Саманта вся раскрылась ему навстречу, услышав, как он застонал от удовольствия и желания, ощутив встречный женский жар.

Он взял губами твердую жемчужину соска, и влажное прикосновение его языка заставило ее тело в нетерпении выгнуться ему навстречу.

Нежнейшим прикосновением большого пальца он тронул чувствительный бутончик, скрытый треугольником мягких волос, пока она не заметалась под ним. Запустив пальцы в его темную шевелюру, она снова притянула его к себе.

Он заключил Саманту в объятия, словно она была его жизнью. Она раскрыла губы под его губами, их дыхание и желание слились воедино. Сердца бешено колотились. Прошло всего несколько дней с тех пор, как они расстались, а казалось, прошла вечность. Боже милостивый, как же она без него соскучилась! Ей хотелось одного — чтобы Николас всегда был с ней рядом, душой и телом, день и ночь.

Мысль о том, что они расстались навсегда, разбила ее сердце, но теперь с каждым поцелуем, с каждым прикосновением, с каждым взглядом изумрудно‑зеленых глаз сердце ее вновь оживало. Он заставлял его биться сильнее, уводя с собой на новые высоты наслаждения.

Он не выдержал первый и решительно направил свою мужскую мощь к медово‑влажному входу в ее тело, вторгаясь в него неторопливыми настойчивыми движениями, которые вырвали стон из ее груди. Она инстинктивно приподняла бедра, принимая его полностью и постанывая в предвкушении, древнего как мир, таинственного слияния с ним. Она не замечала ни ночи, ни света лампы, ни гладкой простыни — остались только они двое, вместе. Их тела так безупречно подходили друг другу, как будто Господь специально создал их друг для друга.

Они как бы стали единым организмом. Чувства переполняли их, вознося на такие высоты наслаждения, что захватывало дух. Саманте даже показалось, что она умирает, хотя она знала, что возродится, набравшись новых жизненных сил.

Они достигли вершины наслаждения вместе, и ее негромкому замирающему лепету вторили его низкие стоны. Их губы слились в поцелуе, как будто скрепляя печатью слияние двоих в одно целое. Отныне и навсегда.

Она повторяла эти слова разумом и сердцем: отныне и навсегда.

Дом спал. Она лежала рядом с ним, положив голову ему на грудь, и, едва прикасаясь, обводила кончиком пальца клеймо.

— Я по тебе очень скучала, Николас, — шептала она. — О Боже, как сильно я по тебе скучала! Без тебя я чувствовала себя такой… такой… — Она не могла найти подходящего слова, чтобы объяснить свое чувство.

— Потерянной, — подсказал он. — Одинокой. Опустошенной, как будто из тебя вынули какую‑то жизненно важную часть.

Она подняла голову.

— И ты чувствовал то же самое?

Его губы искривила страдальческая улыбка.

— Каждый мой шаг напоминал, что тебя нет рядом, — сказал он тихо, накручивая на палец прядь ее волос. — Я никак не мог свыкнуться с мыслью, что тебя нет со мной. Я даже сохранил рубаху, которую ты надевала в Каннок‑Чейз, потому что она немного пахла тобой.

Она улыбнулась и торопливо спрятала лицо, чтобы он не заметил слезы на ее глазах.

— Николас, больше никогда не оставляй меня.

— Ты заслуживаешь лучшего, ангелочек, — грубовато сказал он. — Лучшего, чем потрепанный жизнью, обедневший бывший пират и маленький домишко на клочке болотистой земли, где жизнь — это ежедневная борьба за существование. Ты заслуживаешь, чтобы сбылась твоя мечта о Венеции. У тебя должны быть дорогие украшения и бархатные одежды. — Он погладил ее по голове. — Но я и это у тебя отобрал. Я не отпущу тебя. Эгоистичный мерзавец, я ведь хочу, чтобы ты осталась со мной.

Она закрыла глаза и крепко обняла его. Она убедит его, что он достоин такого дара, как ее любовь, пусть даже на это потребуется вся жизнь.

— В таком случае поедем вместе со мной. Не отсылай меня с Ману, — уговаривала его она. — Николас, и ты, и я провели слишком много лет в одиночестве, считая, что только так мы можем выжить. Но сила помогает в жизни только наполовину, любовь же помогает всю жизнь. Пока я с тобой, мне не страшны никакие трудности.

Она верила в это. Она останется с ним на всю жизнь, независимо от того, скажет ли он ей заветные слова.

— Я люблю тебя. Саманта.

Она затаила дыхание, подняла голову и посмотрела ему в лицо, не поверив своим ушам. Неужели он умеет читать ее мысли? Слова эти, словно теплая, животворная волна, прокатились по всему ее существу.

Он пропустил сквозь пальцы ее волосы и крепко поцеловал в губы.

— В таком случае поедем со мной, — умоляюще повторила она. — Уедем из Англии вместе. Пощади Фостера. — И пощади себя, подумала она.

— А если Фостер снова появится на горизонте? Я не хочу, чтобы тебе угрожала опасность, — возразил он.

— Я не уеду без тебя.

— Ах ты, упрямица! Можно подумать, что мы снова скованы цепью.

— Может и такое случиться, — серьезным тоном сказала она. — Потому что, клянусь, тебе от меня не отделаться. И никакой кузнец не поможет.

Он улыбнулся, все еще не решаясь согласиться с ней.

— Это будет означать, что мы всю жизнь будем вынуждены скрываться.

— Я всегда мечтала о путешествиях.

— Я говорю серьезно, Саманта. Если оставить Фостера в живых, я не смогу вернуться в Южную Каролину.

— Мне говорили, что в Венеции очень красиво. Он погладил ее по щеке и, наконец, сдался.

— Будь, по‑твоему, ангелочек. Пусть сбудется твоя мечта.

Лондон остался тенью на линии горизонта — смутный силуэт в свете зари, а Сэм уже успела понять, что плохо разбирается и особенностях корабельной жизни.

Она всячески старалась не путаться под ногами Николаса и Ману, пока они поправляли такелаж, регулировали работу штурвала, поднимали паруса, переговариваясь друг с другом, как ей показалось, на каком‑то иностранном языке. То и дело звучали какие‑то непонятные слова: «с наветренной стороны» и «шпринтовый парус», «кормовой курсовой угол 30°».

Судно по размеру было немногим больше рыбацкой шхуны. Возможно, оно когда‑нибудь и было рыбацкой шхуной, думала Сэм, вглядываясь в зеркальные воды Атлантики. Ей нравилось, что ветер играет ее волосами, нравились запахи дерева и парусины и брызги морской воды на лице.

Клэрис была рада распрощаться с ними — и не только потому, что, как сказал Николас, теперь она могла сообщить своему богатому другу, что берег чист и все пираты покинули корабль. Обняв на прощание Саманту, она шепнула ей на ухо: «У вас с ним есть шанс — шанс, который большинству людей не выпадает на долю ни в этой, ни в какой другой жизни».

Вспомнив об этом, Саманта улыбнулась.

Чтобы удержать равновесие, Саманта ухватилась за какую‑то деревянную палку над головой и почувствовала, как другой ее конец ударился обо что‑то твердое.

Ману охнул, потирая голову и поглядывая на нее со скорбным выражением на лице.

— Это называется «парусный бум», Саманта, — рассмеявшись, сказал Николас, который, стоя в нескольких футах от нее, крепил по‑походному якорь. — Теперь тебе понятно, почему он так называется?

— У меня сразу же появляются синяки, мисс, — пожаловался Ману. — Поэтому я стараюсь не допускать увечий чаще, чем раз в неделю.

— Прости меня. Ману, — смиренно попросила она, взглянув на его перевязанную руку. — И за это тоже прости.

— Ну, ладно, чего уж там, — сказал он грубовато. — Согласен на три раза, если вы пообещаете больше не извиняться.

— По рукам, — улыбнулась ему Саманта.

Николас подошел к ней.

— Спустись вниз и подожди меня в моей… нет, в нашей — каюте.

— Слушаюсь, капитан. — Она отсалютовала ему и отправилась выполнять приказание. Экипаж на борту их судна, направляющегося в Венецию, состоял всего из трех человек, так что ей придется рано или поздно научиться основам морского дела.

Она спустилась по трапу в темное чрево судна, направляясь в кормовой отсек, где была расположена каюта. Мысли ее были заняты Николасом, Венецией и золотыми закатами над Адриатикой. Она открыла дверь каюты.

Из темноты выступила высокая худощавая фигура.

Молодой темноволосый человек с одной рукой.

— Вот мы и встретились снова, мисс Делафилд, — холодно сказал он. В сереньком утреннем свете в его руке поблескивал пистолет. — Неужели вы подумали, что больше не увидите меня?