Австралия 9 page

Вдоль дороги появились огромные ямы. Создавалось ощущение, что мы случайно заехали на территорию военного полигона. Так мы узнали о приближении района австралийской опалодобывающей промышленности. Палатки одиноких искателей удачи и разрытые ими шурфы разбросаны на десятки километров вокруг городка Кубер‑Педи – «опаловой столицы» Австралии. Вся окружающая пустыня покрыта ямами, как от авиабомб, и аккуратными конусообразными холмиками вынутой породы. Создается ощущение, что здесь работала многотысячная армия кротов‑великанов.

Первые опалы в этой безжизненной пустыне, в самом центре Австралии, одинаково далеко от любых населенных пунктов, нашел в 1915 г. Вилли Хатчинсон. И с тех пор вот почти уже сто лет сюда стекаются одинокие искатели приключений в надежде на скорое обогащение. Шахты роют прямо на главной улице, только под Стюарт‑хайвэй подкапываться запрещено. Живут тоже, видимо, по привычке под землей. Там же, под землей, находятся магазинчики опалов и гранильные мастерские, церкви и отели.

Палатку мы поставили на окраине города, в пустыне возле курганов с отвалами породы. Спали, видимо, прямо на опалах! Знать бы, как они выглядят, может, миллионером бы стал.

Как выглядят необработанные опалы, мы узнали на следующий день от местного старателя. Именно он остановился, когда мы утром вышли на трассу. Майкл выглядел так, будто только что побывал в переделке: лицо в царапинах, нос разбит, кожа на костяшках пальцев содрана…

– Всю ночь мы пьянствовали, а потом поспорили с первым мужем моей нынешней жены. Аборигены вообще пить не умеют, сразу пьянеют и дуреют.

– И давно вы занимаетесь поисками опалов?

– Уже семь месяцев. Вы тоже можете попробовать. Для того чтобы заняться поисками опалов, нужно всего лишь за пятьдесят долларов получить лицензию PSPP – Precious Stone Prospecting Permit, и сразу можно выбрать любой приглянувшийся участок – не больше чем 50 на 50 метров, – и рыть. Если там ничего не найдешь, можно попробовать в другом месте, только придется опять заплатить пятьдесят долларов. Ограничений только три: не рыть на чужом участке, посреди центральной улицы и ни в коем случае не подкапываться под Стюарт‑хайвэй.

– И сколько можно заработать?

– Раз на раз не приходится. Бывает, несколько недель копаешь – и все без толку. А иногда за один день зарабатываешь больше, чем за предыдущий месяц!

Вдоль прямой как стрела дороги тянулась безжизненная пустыня, изредка попадались высохшие соленые озера, овраги, кусты… Пейзаж разнообразили только появляющиеся с поразительной регулярностью убитые ночными грузовиками кенгуру. Пиршество для ворон и огромных грифов. За три часа не только ни одного населенного пункта, но и ни единой живой души не встретили, даже машин не было – ни в попутном, ни во встречном направлениях.

Майкл вызвался довезти нас прямо до Порт‑Августы и даже предложил там у него в доме переночевать. Но после бессонной ночи он был явно не в форме.

– Мне бы остановиться где‑нибудь, поспать хотя бы пару часов – очень уж много сегодня ночью выпил. Я вас высажу в Глендамбо. Если хотите, можете там попытаться поймать другую машину. Или подождите, пока я отдохну.

Мы устроились отдохнуть в тени, заодно и пообедать.

Тащиться на пекло в тщетной надежде поймать попутку смысла не было никакого.

Кроме обычных для всех роадхаусов заправки, мотеля и караван‑парка, в Глендамбо стоит новенькая, блестящая огромными лопастями на солнце ветряная мельница. И это не исторический памятник, а реклама сверхсовременного и очень популярного товара. Есть там и полтора десятка домов, и примерно столько же человек, – довольно крупный, по местным понятиям, поселок. На трассу я идти не спешил, резонно полагая, что за те два‑три‑четыре часа, которые наш водитель будет спать, ни одной машины на дороге не появится, а если появится, то не остановится, а если остановится, то нас не возьмет, а если возьмет, то далеко не увезет… Мои размышления прервал Майкл. Он подъехал к столику, за которым мы расположились пообедать.

– Я так и не смог здесь уснуть – очень шумно. Я проеду немного вперед, поищу там более спокойное место.

И… уехал в сторону Порт‑Августы.

Как говорится, мы странно встретились и странно разойдемся…

После обеда мы вышли на дорогу и прошли по ней километров пять. Вдруг увидим «нашу» машину со спящим водителем? Машины мы так и не увидели, а идти пешком под палящими лучами солнца быстро надоело. Выбрав эвкалипт с самой густой кроной, мы сели в его тени и уже оттуда следили за дорогой. До захода солнца не было ни одной попутной машины. Вообще ни одной! А навстречу они шли очень часто – иногда с интервалом всего минут тридцать. По местным меркам, это прямо‑таки час пик! Если вечером здесь такое интенсивное движение на север, то, может, по утрам так же много машин идет на юг?

Убедившись, что вечером нам уехать не суждено, пошли выбирать место для ночлега. Вокруг простиралась бескрайняя пустыня. Но дорога там проходит по территории военного полигона. Через каждые сто‑двести метров установлены плакаты «Вход строго воспрещен». И – никаких заборов! Не спать же прямо на дороге. Когда мы проникали на территорию «сверхсекретного объекта» (позднее выяснилось, что это был ядерный полигон, но дозиметров у нас с собой не было, и насколько высок там уровень радиации, я не знаю), казалось, вот‑вот откуда‑нибудь из земли из тайного бункера появятся люди в камуфляжной форме с автоматами и арестуют нас как «шпионов». Но окружающая пустыня была такой безжизненной и заброшенной, что вскоре мы не только перестали маскироваться, но и развели большой пионерский костер.

Центр Австралии часто называют «красным центром» – такая там удивительно красная земля. На полигоне она была еще и удивительно жесткая – прямо асфальт, а не земля. Когда я выкладывал вещи из рюкзака, моя пластмассовая кружка, которую я возил с собой начиная с Малайзии, упала и от удара о землю раскололась вдребезги. Еще одно воспоминание о той ночи.

Утром моя гипотеза о том, что на юг в первой половине дня идет значительно больше машин, полностью подтвердилась. Мы уехали на микроавтобусе «Ниссан» с тремя корейцами, возвращавшимися в Порт‑Августу из поездки к Айерс‑Рок.

На выезде из Порт‑Августы на юг машин было так много, что мы, привыкшие за последние два месяца встречать максимум по три‑четыре попутки в час, буквально не успевали поднять руку. И все же, как свято верят все автостопщики, «наша» машина мимо не прошла. И вскоре мы уже уехали сразу в Аделаиду.

Вернувшись в Аделаиду, мы замкнули гигантское кольцо. За два месяца нам удалось проехать по югу до Перта, затем по западному побережью подняться далеко на север и наконец пересечь самый центр Австралии.

Пришли в церковь. Александр, с которым мы познакомились еще в свой первый приезд, сразу нас узнал.

– Я сейчас поищу ключи от вашей комнаты.

Вот что значит надолго застревать в одной стране. Оказывается, у нас в Аделаиде уже есть «своя» комната. Внутри все было так же, как и два месяца назад: телевизор, школьная парта, несколько табуреток, в одном углу – умывальник с раковиной, в другом – душевая комнатка. Казалось, это действительно «наша» квартира и никто в ней за время нашего отсутствия не был.

Завершая круг: второй раз в Аделаиде

В Южной Австралии было начало зимы. Погода неустойчивая: когда начинался сильный дождь, становилось по‑осеннему холодно, потом выглядывало солнце, и сразу же возвращалось лето. Машины останавливались, но предлагали подвезти всего на десять‑двадцать километров. Но, когда постоишь пару часов, становишься более сговорчивым. Вот и я согласился‑таки проехать пару десятков километров до поворота на Ичунг.

Там, как это чаще всего и бывает на австралийских автострадах, выезд был, а въезда почему‑то не было. Пришлось голосовать, стоя прямо на трассе, нахально нарушая правила. Оттуда нас забрал Стив.

– Сейчас автостоп уже не то, что был в мое время, лет двадцать назад. Мне больше десяти‑пятнадцати минут стоять не приходилось. А сейчас, я слышал, хитч‑хайкерам приходится часами стоять в ожидании попутки.

– Это уж как повезет.

Стив заехал в городок Мюррей‑бридж.

– Давайте я провезу вас по центральной улице. Не волнуйтесь, потом вывезу назад на трассу. С другой стороны города.

Затем мы попали в машину к блондинке в строгом деловом костюме.

– Я никогда не подвожу хитч‑хайкеров. Когда на выезде из Аделаиды я увидела вас первый раз, стразу же сказала себе: «Нет, попутчиков я не беру». И вот вижу вас опять. Значит, судьба. Ладно, думаю, подвезу.

Мы вышли у поворота на хайвэй номер 1. Поначалу было очень здорово: вокруг, насколько хватало глаз, тянулись зеленые поля, рядом ярко блестела делавшая крутой изгиб река Муррей. Любуясь тем, как заходящие лучи солнца отражаются на водной ряби, я страшно замерз на холодном пронизывающем ветру и совсем без радости воспринимал реальную перспективу ночевать где‑нибудь в придорожных кустах. К счастью, этого делать не пришлось.

Уже в сумерках после заката солнца мы попали в машину к Грегу, пастору униатской церкви городка Менинги. Пятидесяти километров хватило для того, чтобы успеть познакомиться друг с другом. И пастор сам предложил нам переночевать в церковном зале.

Церковь стоит прямо на берегу озера Альберт. Грег провел нас в большой зал, показал, где мы можем лечь спать, а где – приготовить себе чай или кофе. Не успели мы толком осмотреться и вскипятить чайник, как пастор опять приехал и пригласил нас к себе домой – поужинать и познакомиться с его женой и дочерьми‑подростками.

Хозяева показали нам свою уникальную коллекцию музыкальных инструментов, обратив наше особое внимание на арфу, сделанную в 1952 г. на Ленинградском заводе музыкальных инструментов имени Луначарского (у нее даже был индивидуальный номер – 1225).

В церковь мы вернулись как раз к началу вечерней службы. Нас представили всем прихожанам как известных российских путешественников, и меня попросили выступить с коротким рассказом о кругосветке. После службы ко мне подошла старушка и, видимо, под впечатлением моего рассказа, предложила переночевать у нее.

Утром пастор Грег отвез нас в аборигенский лагерь «Камп Гуронг». Экспозиция тамошнего музея рассказывает о жизни коренного населения Австралии. В районе устья реки Муррей и на острове Кенгуру жило племя нгу‑рундери. Одна из представительниц этого вымирающего сейчас племени стала нашим экскурсоводом.

– У меня отец был алкоголиком. И, вообще, австралийские аборигены сейчас очень много пьют. А все потому, что они потеряли свои корни. В нашем лагере мы стремимся передать новому поколению легенды и обычаи своего народа, сохранить связь поколений. Аборигены из окрестных городов и деревень могут пожить у нас одну‑две недели, познакомиться, пообщаться.

В лагере действительно есть все условия для приема постояльцев: мужские и женские общие комнаты, столовая, актовый зал. В музее собрана коллекция аборигенской живописи.

С парочкой гомосексуалистов мы доехали до Кингстона. Потом на пикапе нас подбросили до развилки Принс‑хайвэя у поворота на Наракурте. Возле лесопитомника «Риди‑крик» мы надолго застряли, наблюдая за тем, как на поле ведутся сельхозработы. Может, им нужны специалисты с опытом работы на цветочной ферме?

Остановился грузовик и стал медленно сдавать задним ходом. А зачем? В кабине места не было – там уже сидели двое. Я думал, нам опять скажут, что взять не могут, и уедут, как уже неоднократно было на этой трассе. Но они предложили нам садиться в кузов. Хотя его‑то как раз и не было – только платформа без бортов. Поехали с ветерком – как зимой в открытом вагоне грузового поезда. Километров через пятьдесят грузовик свернул с шоссе на грунтовую дорогу и сразу же остановился. Понятно без слов, что нам пора выходить. Мы спрыгнули на землю и стали надевать рюкзаки. Женщина, сидевшая рядом с водителем, спросила:

– А вам обязательно нужно быть в Маунт‑Гамбьере сегодня вечером?

А после того, как я ответил что‑то невразумительное, предложила:

– Давайте поедем к нам домой, переночуете в тепле.

Незнакомые люди часто приглашали нас переночевать.

Но не так сразу. Обычно вначале я долго и подробно рассказывал о нашем путешествии. А в этот раз мы с хозяевами не перекинулись и парой слов. Познакомились уже у них дома.

Стивен работает закупщиком шерсти в Кингстоне, а его жена Клер ему помогает. Дом они снимают в глуши.

– Это и дешевле, чем в городе, и удобнее – колесить‑то приходится по всем фермам района.

За ужином с прекрасным местным каберне выяснилось, что мы побывали в Западной Австралии примерно в одно и то же время: пустыню Налларбор пересекли на пару дней раньше; и в Нью‑Норсиа мы чуть‑чуть разминулись; а вот до Пинаклеса они уже не добрались – времени не хватило. Отпуск был всего три недели. И это был первый отпуск за пять лет! В Австралии именно так и бывает: одни годами работают без отпуска, а другие, наоборот, всю жизнь сидят на пособии по безработице и дурака валяют.

Зимой на юге Австралии достаточно холодно, поэтому пришлось затопить камин. В доме сразу стало тепло и уютно. Стив показал свою коллекцию кино– и фототехники: антикварные образцы первых автоматических фотоаппаратов, в народе называющихся «мыльницами», старая 8‑миллиметровая кинокамера. Складной фотоаппарат «Кодак» тридцатых годов знаменателен тем, что отец Стива брал его с собой на Вторую мировую войну, но он еще работает – и неплохо.

Утром Стив уехал на работу, когда мы еще спали, поэтому на трассу нас вывезла Клер. На узкой сельской дороге показалась несущаяся с явным превышением скорости полуспортивная машина. За рулем сидела блондинка с болонкой на руках. Линн – бизнес‑леди из городка Роб – летом работает в своем рыбном ресторанчике без выходных и праздников и только зимой может позволить себе короткий отпуск.

– Я всегда подвожу хитч‑хайкеров, хотя все вокруг говорят, что это очень опасно. У меня лично никаких проблем с попутчиками пока не возникало. Вас я, честно говоря, приняла за опоздавших на автобус школьников.

–!!! Это нас‑то! У Татьяны Александровны внуки – школьники!

– Скорость у меня была 160 километров в час, я не могла отвести взгляд от дороги, поэтому заметила вас только краешком глаза, – извинилась она.

Она и дальше гнала со скоростью 160–180 километров в час. И это пусть по асфальтированной, но очень узкой и извилистой дороге, да еще и под сильным дождем! Каждый раз, когда включались дворники, болонка начинала истерично лаять и бросаться на них. Хозяйке приходилось брать ее на колени, а голову прятать себе под мышку. Только тогда собачонка успокаивалась. Но стоило ей высунуть морду и увидеть движущиеся дворники, как она опять начинала судорожно лаять, отвлекая внимание Линн от узкой мокрой дороги. Татьяна Александровна из чувства самосохранения предложила взять заботу о собаке на себя. И продержала ее на руках до конца поездки.

Линн привезла нас в городок Маунт‑Гамбьер, знаменитый уникальным Голубым озером. Говорят, иногда, чаще всего летом, вода в нем действительно неестественно голубого цвета. Однако сквозь пелену дождя озеро предстало перед нами грязно‑серой массой. Под этим же моросящим дождиком мы попали к местному «Провалу». В яму метров ста диаметром и метров двадцати глубиной, можно спуститься по ступенькам. Бесплатно, но на собственный страх и риск! Безопасности никто не гарантирует. Деревянные ступени идут спиралью вдоль затянутых густыми зелеными лианами стен и зарослей вечнозеленых растений. Внизу создается какой‑то свой – более теплый микроклимат. Там свободно растут вечнозеленые субтропические растения. А наверху деревья уже сбрасывали листья на зиму.

После возвращения из субтропического рая погода показалась особенно противной: на дороге мокро, пасмурно и тоскливо, а вокруг – бескрайние лесопосадки. В этом районе Австралии климат идеально подходит для выращивания елей. Они растут здесь в два‑три раза быстрее, чем в Европе. Правда, из‑за этого древесина получается слишком рыхлая и годится только на целлюлозу.

В Варнамбула я планировал свернуть на Грейт Оушен‑роад, но попали мы туда в самый разгар сильного дождя. Выходить из теплой, идущей прямо до Мельбурна машины мне очень не захотелось. Значит, не судьба увидеть «Двенадцать апостолов». Поедем дальше.

В восемь часов вечера мы попали в Джилонг. Нас высадили прямо у ворот русской православной церкви в районе Белл‑парк. Церковь пустовала, но у меня был телефон местного священника, отца Симеона (адреса всех приходов и телефоны священников регулярно публикуют в ежемесячном журнале Австралийской епархии). Минут через десять он приехал.

– Мне часто звонят. Но ваш звонок – самый необычный: «Здравствуйте, мы путешественники из России». Я ведь и сам в молодости автостопом путешествовал. Когда учился в семинарии в Джорджонвилле, все штаты объездил «на палец».

Отец Симеон пригласил нас поужинать. На кухне сварил пельменей, налил по стопке водки – с дороги. За разговором засиделись допоздна. К себе он нас пригласить не мог.

– Выбирайте, где хотите спать: в библиотеке или в школьном классе? Если ночью будет холодно, можете включить обогреватель.

Мы выбрали школьный класс. Это было привычнее. Утром сквозь сон я услышал стук в дверь.

– И как же вы можете здесь спать? На полу! Мне отец Симеон позвонил только утром. Мог бы и ночью побеспокоить, – это пришла Лидия Ивановна Матафонова. – Давайте быстрее собирайтесь, и поехали к нам.

Лидия Ивановна и Алексей Михайлович приехали в Австралию из Китая в 1963 г., хотя большая часть их родственников предпочла вернуться в Советский Союз. В России они были несколько раз: не только в Москве, но и в Красноярском крае, и в Забайкалье. Несколько лет назад Алексей Михайлович пригласил в Австралию своего брата и послал ему 1000 долларов на билет. За эти «огромные деньги» его брата убили. Вот ведь как иногда бывает.

Лидия Ивановна вспоминала о своей молодости, прошедшей в районе Трехречья.

– В деревнях тогда было много русских. Нам даже не нужно было учить китайский язык, наоборот, китайцы русский учили. Я закончила три класса средней школы, Алексей – четыре. Мне с детства нравилось шить, но мать не хотела учить меня на портниху, предпочитая, чтобы я работала со скотиной. Мне приходилось доить по пятнадцать коров, а молоко мы сдавали на молочный завод. Жили богато, у нас всегда на столе было вдоволь и хлеба, и мяса. Когда в Китае победили коммунисты, началось раскулачивание. На каждую семью оставили по одной корове и одной лошади. Весь остальной скот согнали на общий двор. Зима тогда выдалась лютая, и во время сильной пурги животные погибли. Как говорится, ни себе, ни людям!

– А как вы в Австралию попали?

– К нам в деревню приезжал советский консул, агитировал возвращаться назад в Россию: «Родина вас ждет», и сулил всем золотые горы. Многие тогда поддались на пропаганду. Семьи разделились на «красных», желавших вернуться, и «белых», стремившихся удрать из Китая в свободный мир. В Советский Союз мы ехать отказались, а на Запад нас китайцы долго не отпускали. Только в начале 1960‑х гг., когда они поругались с Советским Союзом, нам, наконец, разрешили уехать в Австралию. Тогда здесь экономика была на подъеме: работу найти было очень легко. В Джилонге я устроилась работать на пружинной фабрике – там делали рессоры для завода «Форд». Работа была очень тяжелая, хотя и высокооплачиваемая. Но долго я там не выдержала, перешла в пошивочную мастерскую. Так сбылась мечта детства – работать портнихой. Перед пенсией, когда глаза уже стали не очень, устроилась уборщицей в школу. И только два года назад вышла на пенсию.

Весть о том, что в гостях у Матафоновых путешественники из России, кругами распространялась по городу. Дошла она и до местного русскоязычного радио. Оттуда прислали машину, чтобы привезти меня на прямой эфир. Назад мы возвращались с Николаем. Он работает на русском радио уже десять лет, с самого его основания.

– Я родился в Китае в 1950 г. В 1957 мы с матерью вернулись в СССР, а отец уехал в Австралию. Когда мы попали в Советский Союз, мать сразу поняла, что была не права. Она четыре раза подавала на выезд в Австралию, но выпустили нас только в 1979 г. В СССР я окончил школу, отслужил три года на Северном флоте, два года проучился на филологическом факультете пединститута – мечтал стать журналистом. А когда мы приехали в Австралию, я вначале вместе с Алексеем Михайловичем работал на стройке, а потом устроился на «Форд» и вот уже 17 лет там работаю.

– А на радио?

– Это, как говорили в Советском Союзе, общественная работа. Зарплаты мне не платят. Австралийское государство оплачивает нашей радиостанции только расходы на техническое обеспечение эфира.

Если в пятидесятые годы Джилонг был знаменит своим автомобильным заводом, то сейчас он известен, скорее, своим уникальным ботаническим садом. В нем под открытым небом можно увидеть растения с различных, часто очень далеких частей земли. Для одних растений пора цветения, другие же готовятся сбросить листву.

Южный Крест на авторской песне

Алексей Михайлович Матафонов отвез нас на трассу и высадил на прямом скоростном участке. Надеяться там можно было только на явного альтруиста, которому не влом тормозить на полной скорости. Я пристально вглядывался в лица проезжавших мимо водителей, когда сзади подошел старичок.

– Вы куда? В Мельбурн? Садитесь ко мне.

Я оглянулся. Метрах в пятидесяти от нас стоял микроавтобус‑караван с прицепом.

На первую ночь в Мельбурне мы заехали к Саше и Наташе Переплетчиковым, с которыми познакомились в свой предыдущий приезд. Наташа рассказала, как она с сыном в Национальном парке Вилсонс Промонтори видела черную большую кошку.

– Меня охватил животный ужас. Мне показалось, это была настоящая черная пантера. Подходить ближе, выяснять, так ли это, я, честно говоря, побоялась. А когда рассказала об этой встрече Саше, он меня высмеял: «Ну, какие в Австралии пантеры?» Я про этот случай забыла, но недавно по телевизору показали документальный фильм, посвященный… черной пантере. Ее, как оказалось, в Австралии видели уже многие. Фермеры находили овец и коров, убитых каким‑то большим хищником. А одной фермерше даже удалось снять животное, разгуливавшее по ее заднему двору, на видеокамеру. Но качество съемки оказалось таким плохим, что по записи специалисты не смогли однозначно определить даже размеры. Есть гипотеза, что пантеры могли во время Второй мировой войны сбежать из гастролировавшего в Австралии американского цирка. Но до сих пор существование австралийских пантер находится в том же ряду, что и лох‑несское чудовище: очевидцев много, а доказательств нет.

На следующий день мы отправились на одну из еженедельных встреч мельбурнского клуба авторской песни «Южный Крест». Миша Яровой с друзьями собираются в еврейской ассоциации «Шолом» в районе Сан‑Килда. Часть бардов мы знали еще по своему первому визиту в Мельбурн, с другими встречались впервые. Молодая семья из Таганрога – Эдик и Аня – и сами были там новичками. Они приехали в Австралию по независимой эмиграции всего два месяца назад.

– У нас в группе английского языка все были «лыжники», – объяснил Эдик. – Так у нас называли тех, кто уже «навострил лыжи» за границу. И все, надо сказать, уехали. Кто в США, кто в Канаду, я, наверное, задержался в Таганроге дольше всех.

Ночевать мы поехали к Яровым. По дороге они показали только что купленный ими дом. Миша рассказал историю удачной, по его мнению, покупки.

– Мы долго искали дом и, наконец, нашли. Хозяева просили с нас 160 тысяч долларов. Я хотел предложить 150 тысяч, но мой агент посоветовал начать со 130 тысяч. Владельцы возмутились: «Нам уже предлагали за него 135 тысяч. Но это мало». «Вот теперь ты понимаешь, сколько этот дом стоит на самом деле? – сказал агент и посоветовал: – Теперь предложи 136 тысяч». Мое предложение приняли на рассмотрение, но никакого ответа не дали – ни да, ни нет. Мы стали искать другой дом. А недели через две нам позвонили и сказали, что наше предложение принято. Дом деревянный, с большим участком. Есть, конечно, и недостатки. Нужно кое‑где подремонтировать. Но дороже мы купить не могли. Да и этот дом стоит на самом деле дороже, чем мы за него заплатили. Нам просто повезло. Прошел слух, что неподалеку отсюда будут проводить автостраду. Цены на дома в этом районе, естественно, сразу же упали. Но недавно выяснилось, что трасса пройдет очень далеко отсюда. И уже сейчас мы могли бы продать свой дом дороже. Но пока не хотим.

К Эдику с Аней мы приехали на следующий вечер. Говорили, естественно, о том, кто как попал в Австралию.

– Когда я оформил все документы для эмиграции в Австралию, меня направили на медкомиссию. Там нашли очаговую форму туберкулеза и послали на лечение в московский НИИ за счет австралийского правительства. Только после того, как меня вылечили, нас пустили в Австралию. Работу я нашел за три недели. Русских компьютерщиков здесь сейчас очень высоко ценят. Поэтому я тоже представлялся программистом – и во время оформления документов на эмиграцию, и при поиске работы.

– А на самом деле кем работал?

– После окончания Таганрогского радиотехнического института я сразу же стал начальником цеха на корейском автомобильном заводе «Дэу». Завода, правда, тогда еще не было. Вместе с остальными членами команды я ездил в Корею заключать договор и изучать технические детали. Потом под моим руководством строился цех. Заниматься этим мне было интересно. Но потом началась рутина: гнать план и ругаться с рабочими и смежниками. Компьютер и программирование я изучал, можно сказать, в свободное от работы время. Я ведь знал, что начальники цехов в Австралии не нужны, а программистов из России ценят высоко.

– Ну и как, удается справляться с работой?

– Когда я проходил собеседования, меня заверили, что первые шесть месяцев я смогу спокойно заниматься освоением новой компьютерной системы. Этим я сейчас и занимаюсь. Мы с Аней не собираемся оставаться в Мельбурне на всю жизнь. Вот получим через два года австралийское гражданство, тогда будем решать, что делать дальше. Может, во Францию уедем. Мы там уже были два раза.

По схеме Сиднея мы определили, как добраться до выезда в сторону Ньюкасла – до станции Апфилд на городской электричке, а там немного пройти пешком.

Застопился джип с прицепом. Дэвид, по его словам, всегда подвозит хитч‑хайкеров.

– Поехали со мной прямо до мыса Йорк, крайней северной оконечности Квинсленда.

Предложение было заманчивое, но несвоевременное. Поэтому у поворота на Шепартон мы расстались и вскоре уже сидели на заднем сиденье легковушки, за рулем которой сидела молодая девушка, а ее бойфренд дремал рядом, прислонив подушку к боковому стеклу. Он своим умиротворенным дыханием создавал такую сонную атмосферу, что вскоре и мы в унисон стали клевать носом.

Из Албури мы уехали с другой семейной парой.

– Мы подвезем вас только до города Кулак, там сворачиваем.

– Вот и отлично, – обрадовался я и попытался найти этот городок на карте, но безуспешно. И когда нас высадили в темноте на повороте, стало понятно почему.

Городок Кулак – это всего несколько старых одноэтажных деревянных домов возле дорожной развилки. Ярко освещен был только двухэтажный мотель с непременным пабом. Дом, стоявший на противоположной стороне дороги, с первого же взгляда показался пустым и давно заброшенным. Но мы не сразу решились проверить, так ли это на самом деле. Входная дверь открылась от легкого толчка. Внутри все несло на себе печать запустения: затхлый воздух, грязный пол, какой‑то хлам, грязная посуда с остатками много лет назад не доеденной кем‑то пиццы… Но что было удивительно, в кране была вода, в розетке – электричество, в одной из комнат обнаружился даже работающий телевизор. В спальне стояли кровати с матрацами, хотя и без постельного белья, в шкафу висела старая одежда, на полу валялась старая газета за 7 апреля текущего года. Никаких свидетельств того, что в доме кто‑то был за прошедшие с тех пор почти два месяца, мы не обнаружили.

Ночевать в заброшенных домах неприятно – это как‑то сродни незаконному вторжению на чужую территорию. В любой момент могут прийти хозяева или, что еще хуже, соседи, заметив подозрительную активность, вызовут полицию. Но на улице было так холодно, что лужи уже замерзали.

В самой уютной комнате мы сложили рюкзаки и пошли на кухню готовить себе что‑нибудь на ужин. И тут из спальни послышались… голоса. В душе сразу похолодело. Ну, вот, попали! Привидения! Минуты две мы были как замороженные, но, убедившись, что ничего страшного не происходит, осторожно открыли дверь. За ней обнаружилось некое устройство с колонками, через которые транслировались радиопереговоры полицейских патрульных машин. Видимо, здесь кто‑то скрывался от полиции, слушая переговоры тех, кто сидел у него на хвосте. Интереснее было другое: где он сейчас? Может, придет ночевать? Чтобы нас не застали врасплох, мы закрыли входную дверь на щеколду, а дверь в спальню еще и забаррикадировали кроватью.

Хотя отопления в доме, естественно, не было, в комнате, да еще и на толстом поролоновом матраце, было значительно теплее, чем под ясным звездным небом. Выключать радио мы не стали – пусть все остается так, как было до нашего прихода. Ночью нас никто не побеспокоил, а к доносящимся из динамиков голосам мы быстро привыкли и перестали обращать на них внимание.