Австралия 5 page

12 марта в Мельбурне праздновался День труда и был самый разгар фестиваля «Мумба». На центральной улице устроили парад трамваев. Их разукрасили и превратили в передвижные египетские, индуистские или буддистские храмы, в космические станции, в цветочные клумбы или в зеленые травяные газоны. Интересно, что у мельбурнцев такая странная тяга именно к трамваям. Ни одного автобуса или такси там не было! Трамваи, трамваи, трамваи…

Рядом с трамваями выступали самодеятельные артисты. Они самозабвенно пели, танцевали, рассказывали анекдоты и разыгрывали короткие сценки. А один чудак в старом самолетном кожаном шлеме встал в огромный таз с полусферическим дном, заполненный чем‑то тяжелым, и изображал из себя ваньку‑встаньку.

Искусство выживания в эмиграции

На Элизабет‑стрит в Институте нетрадиционной медицины Олег Донских – бывший профессор философии из Новосибирска – читал лекцию на тему «Конфликт между законом и моралью: искусство выживания в эмиграции».

Свою лекцию он начал с того, что, с точки зрения перспектив адаптации, всех эмигрантов следует разделить на три группы: молодые, среднего возраста и пожилые. «Молодые» быстро адаптируются к новой жизни, осваивают язык, заводят австралийских друзей и вскоре сами становятся стопроцентными австралийцами; «пожилые» продолжают душой жить в России – слушают русское радио, смотрят русское телевидение, читают русские газеты – благо сейчас это возможно, общаются только с русскими. Им, по мнению Олега Донских, можно позавидовать: они получили недоступные в России комфорт и спокойствие. Сложнее всего положение эмигрантов среднего возраста – от 25 до 55 лет. Именно им приходится сталкиваться с язвами капитализма. Маркс сейчас считается неактуальным, но это не означает, что капиталистическое общество полностью избавилось от ярко описанных им противоречий. Местным жителям и самим постоянно приходится вести борьбу за выживание. В которой, как известно, побеждают только сильнейшие. А новые эмигранты оказываются в явно невыигрышном положении. Ладно бы только проблемы с языком – никому, кто уезжает за границу в возрасте старше пятнадцати лет, никогда не удастся окончательно избавиться от акцента. Хуже другое: культурное непонимание, непонимание самих основ жизни. Редко кто из тех, кто отправляется в погоню за розовой мечтой, знает, с чем придется столкнуться. В результате – шок, депрессия, а то и попытка самоубийства.

Вторая часть лекции была посвящена акцентированию внимания эмигрантов на принципиальных отличиях российского общества от австралийского. Первое, на что Олег Донских обратил внимание слушателей, – «жесткое разделение жизни на две не связанные друг с другом части: работу и личную жизнь. Например, австралийцы любят задавать странный с точки зрения большинства россиян вопрос: «What are you doing for living?» – буквально «Чем ты занимаешься, для того чтобы обеспечить свою жизнь?» При этом предполагается, что человек может делать, что угодно, лишь бы платили, вне зависимости от своих интересов и увлечений. Пять дней в неделю по восемь часов он должен всего лишь обеспечивать себе жизнь. А жить – в уик‑энды, во время отпуска и на пенсии. К чему это приводит? К тому, что в конторах и офисах не увидишь живых людей. Там не люди работают, а автоматы деньги зарабатывают. И им глубоко наплевать на вас как на личность! Посмотрите, как работают продавцы: они носят дежурные улыбки, но только до тех пор, пока они не поймут, что вы уже «созрели» и готовы купить или, наоборот, ничего не купите. И тут же они перестают обращать на вас свое внимание. Это разделение рабочей и личной жизни приводит и к жуткому непрофессионализму. Очень редко, например, в учреждениях, занимающихся помощью населению, вы встретите специалиста, способного решить ваш вопрос за тридцать секунд. Скорее всего, вас будут отфутболивать от одного чиновника к другому несколько дней, а то и недель. Такое разделение жизни на две несвязанные части тяжело переживают и сами австралийцы. Я работаю в отделе, занимающемся помощью людям, пострадавшим в авариях на производстве. Например, вчера по телефону я говорил с мужчиной, потерявшим ногу. Он мне жаловался, что стал никому не нужен, как только не смог работать. Большинство новых эмигрантов среднего поколения приезжают в Австралию, уже добившись в России определенного положения, у многих есть высшее образование, степени кандидатов наук. Здесь же к человеку относятся в соответствии с его актуальным положением – как к эмигранту, с трудом говорящему по‑английски. Чуть ли не как к идиоту. Вас будут учить не только азам языка, но и тому, как пользоваться туалетом, как переходить улицу и т. д.».

Русские любят ругать свою страну. Но австралийцы такого самобичевания не понимают. Сколько ни пытайся прикинуться «настоящим австралийцем», в глазах окружающих все равно останешься русским.

В Мельбурне много греков – это второй после Афин греческий город мира. Они могут себе позволить продолжать жить так, как привыкли в Греции: учиться на греческом языке, работать с греками на греческих предприятиях, развлекаться в греческих клубах, на греческих дискотеках, жениться на соотечественниках… Россиян же здесь – меньшинство. Хотим мы того или нет, нужно адаптироваться, вливаться в местную жизнь. Для этого, по мнению лектора, необходимо четко и ясно понять, чего эмигрант ждет от Австралии, что он хочет получить. Что конкретно?

Олег рассказал о том, как однажды он преподавал на курсах младших менеджеров. Им всем задавался вопрос: «Какая машина вам нравится?» Он думал, что большинству, также, как ему самому, должны нравиться спортивные или представительские машины, такие, как «Бентли» или «Ягуар». Но австралийцы преподнесли сюрприз. Они не витали в эмпиреях, а отвечали примерно так: «Форд Эскорт» такого‑то года выпуска, с такими‑то характеристиками – описывая именно ту машину, которую они собираются купить в ближайшее время. Вот такая конкретность и нужна тем, кто хочет выжить в этом обществе. Нужно четко знать, чего ожидать от этой жизни.

Многие россияне тешат себя надеждой, что им удастся приобрести среди австралийцев настоящих друзей. Куда там! Даже у тех, кто быстро освоил язык, устроился работать по полученной в России специальности – редкий случай, общение с австралийцами ограничивается дежурными фразами и формулами вежливости. Друзей можно найти только среди русских.

Общий вывод лекции, как я его понял, такой: для того, чтобы адаптироваться в Австралии, нужно отбросить все иллюзии, искать работу, ориентируясь только на зарплату, и не иметь настоящих друзей. Но тогда возникает вопрос: а стоит ли ради этого эмигрировать?

На сбор винограда в Милджуру

Из Мельбурна мы отправились в сторону Милджуры, там как раз должен быть в разгаре сезон сбора винограда. До Арарата доехали на вместительном «Форде» 1969 г. выпуска. А потом нас подобрала египтянка. Родилась она, правда, уже в Австралии, а на родине была только с кратковременными визитами. Она высадила нас у туристического магазинчика, построенного в виде огромного медведя коала. Оттуда Роб и Дебора Комбридж предлагали подбросить нас сразу до Аделаиды, но нам нужно было сворачивать с Западного хайвэя в Хошеме. Тот поворот мы, правда, пропустили, поэтому оказались в Лимбуле.

Мимо проехал грузовик, но остановился он только метров через пятьдесят. Я уже привык, что в Австралии грузовики автостопщиков не подвозят, поэтому никак не реагировал, пока шофер сам не стал сигналить. Он очень удивился, что мы едем в Милджуру.

– По этой дороге туда никто не ездит. Здесь машину‑то не каждый день увидишь. Вам страшно повезло, что я вас заметил. Вообще‑то нам, водителям грузовиков, хитч‑хайкеров подвозить запрещено. Но я ведь и сам раньше автостопом путешествовал. Разве я мог вас оставить на таком «дохлом» месте? Давайте я повезу вас до Варракнабеля. Это недалеко, но там хотя бы есть на дороге указатель «Милджура».

Это было единственное, чем та «правильная» дорога отличалась от «неправильной». В остальном картина была та же: бескрайние поля и, насколько хватает взгляда, ни единой живой души. А дорога – только что бурьяном не заросла.

Примерно через час появилась одинокая легковушка. Она остановилась, не доехав до нас метров пятнадцать. Из нее вышла молодая женщина и подошла к нам. И только после того, как познакомилась с нами, узнала, кто мы, откуда и куда едем, пригласила к себе в машину.

– Я сама езжу автостопом – по Европе, Канаде. В США не рискую. Там на дорогах слишком много сумасшедших. Мечтаю когда‑нибудь поездить и по России. Вообще‑то я могу вам порекомендовать хорошее место для ночлега – на берегу ручья. Он сейчас, правда, пересох.

– У нас тоже воды нет, – сказал я, намекая, что нас можно и к себе пригласить на ночь.

Но она намека не поняла.

– Давайте заедем в соседний городок, наберем там воды. У меня тоже бутылка почти пустая.

Утром нам опять застопился грузовик. Шофер, естественно, тоже оказался из бывших хитч‑хайкеров.

– Если бы все люди на земле хотя бы изредка ездили автостопом и подвозили попутчиков, жить сразу стало бы лучше!

Офис туристической информации был закрыт, на ближайшей заправке не знали, есть ли поблизости работа и нужны ли сборщики. Перед отелем‑бэкпакерс сидели парни, играли в карты.

– Работа есть, но мало. Было бы много, мы бы здесь в рабочее время не сидели и дурака не валяли!

Они посоветовали нам ехать в Милджуру. В самом городе виноград, естественно, не растет. Но там можно узнать ситуацию в районе. По пути к выезду из города нам попался караван‑парк. На лай собаки из одного домика вышел заросший густой щетиной пьяный бродяга.

– Вы правильно приехали. В этом районе обычно сбор винограда начинается во вторую неделю февраля и тянется около месяца. Сейчас сезон должен быть в разгаре. Но есть одна проблема! В этом году случилась засуха: большая часть урожая пропала, а то, что было, начали собирать раньше и уже все собрали. Мы здесь в караван‑парке и сами работали на уборке, а сейчас ждем, когда с лозы опадут листья и нас наймут ее обрезать. Но до этого еще месяца два. Вы же, если вам срочно нужны деньги, можете поехать на уборку апельсинов.

В Милджуре полностью подтвердили слова бродяги из караван‑парка.

– В этом году сезон уже закончился. Если сейчас и появляется нужда в рабочих, то только на один‑два дня.

Прогулявшись по городу, мы пошли к выходу, решая, в какую сторону ехать. Покружить по ближайшим фермам или переехать в другой сельскохозяйственный район?

– Вы хитч‑хайкеры? – спросил проходивший мимо мужик в большом, как будто с чужого плеча, пиджаке.

Я подтвердил и добавил:

– Из России.

– Из России? – удивился он. – А деньги‑то у вас есть?

– Денег‑то как раз и нет. Приехали на уборку урожая, а сезон здесь уже закончился.

– Денег нет? – опять удивился он. – Вот, возьмите, – сунув руку в карман, он достал оттуда 50‑долларовую купюру. – Считайте, что это вам не от меня, а от Бога.

Меня такая простота и естественность потрясла. Деньги нам в этом путешествии иногда давали, но все же не так, буквально на ходу! Мне было интересно, чем мотивировался такой безмерный альтруизм? Именно поэтому я постарался задержать нашего спонсора. Так мы познакомились с Бобом Гуди.

– Я по своему собственному опыту знаю, что значит оказаться без копейки денег. Сам объездил всю страну в поисках сезонной работы. За несколько лет у меня записная книжка заполнилась адресами и телефонами фермеров, и я уже мог переезжать с места на место, практически не теряя времени на ожидание начала работы.

– А нам как найти работу?

– Как я понимаю, разрешения на работу у вас нет, но в нашем районе вы можете не бояться иммиграционной службы. У нас в Милджуре есть свой член парламента. И пока богатые фермеры его поддерживают, он может не беспокоиться за свое кресло. Фермеры же от него требуют только одного – заранее сообщать о «неожиданных» полицейских проверках. Если же вы долго не сможете найти работу, то в Австралии все равно не умрете с голоду. Обращайтесь за помощью в церковь. Вам всегда там дадут продуктов. Есть и специальные благотворительные организации, для них неважно, в порядке ли у человека бумаги.

«Пьяный» автобус

От окраины Милджуры девушка, пораженная тем, что подвозит попутчиков из России, подбросила нас до грибной фермы (я тут же расспросил, не требуются ли им рабочие, оказалось – нет). А там мы застряли на три томительно долгих часа. Немного дальше нас голосовал местный длинноволосый бродяга – в рубашке с длинными рукавами, в джинсах и босиком. Он, видимо, уже порядком утомился от этого безнадежного занятия, поэтому уныло сидел на обочине и только вяло поднимал руку проезжающим мимо машинам.

На заправку заехал старый автобус, переделанный в дом на колесах. Из него вышла пьяная аборигенка.

– Вы едете автостопом? Мы можем подбросить вас до Аделаиды. У вас есть 10 долларов на бензин? Нет? Нет так нет! И так подвезем!

Из автобуса показался белый мужчина – муж аборигенки. Причем он был ненамного трезвее своей чернокожей жены. Самым трезвым в их компании был сидевший за рулем брат мужа. Однако, казалось, он стремился наверстать столь досадное упущение и прямо во время движения не переставая пил пиво, банку за банкой.

Аборигенка с мужем всю дорогу ворковали, как два голубка, обнимались и целовались, не забывая регулярно подпитывать себя банкой‑другой пива «Витория битер». Шофера от непомерного количества выпитого сморило и потянуло в сон. Никому ничего не говоря и ничего не спрашивая, он остановил автобус и, пройдя в конец салона, спотыкаясь о кучи хлама и наступая на собак, – их здесь было не меньше пяти, – завалился на кровать и сразу заснул. За руль сел муж аборигенки. Он был уже до того пьян, что не сваливался с водительского кресла лишь потому, что крепко держался за руль. Автобус выделывал на шоссе кренделя, выезжая то на встречную полосу, то на обочину. Аварии не произошло только по той же причине, по которой мы продолжали ехать на «пьяном» автобусе, – дорога была удивительно пустынной. Водитель всю дорогу ворковал со своей женой, потом, видимо, дойдя до определенной степени опьянения, он вдруг вспомнил, как она ему несколько лет назад изменила. Тут же он остановил автобус и высказал своей суженой все, что накипело за годы совместной жизни. Завязался горячий спор, постепенно перешедший в драку. Но долго махать кулаками они были неспособны – слишком уж много выпили, поэтому уже минут через пять они сидели, мирно обнявшись, вытирая друг у друга кровь, сопли и пьяные слезы, и мирно курили. Мужик опять сел за руль, но вот незадача! Во время драки с женой он потерял свои очки! Они вдвоем их стали искать и вскоре нашли. Но оказалось, что одна линза из них вылетела. И это послужило поводом к очередной ссоре, грозящей также перерасти в драку.

Татьяна Александровна давно дергала меня за рукав, предлагая выйти, но я все отказывался – такая интересная австралийско‑аборигенская компания подвозила нас впервые. Но к этому моменту и мне надоело наблюдать разборки. Пора было сваливать. Хотя мы и были трезвы как стеклышко (нам предлагали на выбор пиво или кока‑колу, но мы благоразумно предпочли второе), нам предстояло решить трудную задачу – выбраться из заваленного хламом полутемного автобуса, не сломав ноги и не раздавив ни одну из кишащих под ногами собак. Решить ее удалось только частично. Одна из шавок, на которую я случайно наступил, тут же укусила сначала за одну ногу, затем за другую, к счастью, легко.

Автобус стоял на темной пустынной дороге. Ночь была безлунная, но на чистом холодном небе звезд было так много, и светили они так ярко, что видно было все и без фонарика. Вокруг тянулись скошенные поля, огороженные проволочными заборами. Определив на ощупь, что проволока не колючая, мы легко преодолели это препятствие. Отойдя от дороги метров сто, поставили палатку.

Утром погода испортилась: поднялся холодный пронизывающий ветер, заморосил дождь. Автостоп же по‑прежнему оставлял желать лучшего. Машины ходили регулярно – с интервалом в 15–20 минут, но часа три никто не останавливался. Видимо, стоявшие посреди бескрайнего поля неизвестно откуда взявшиеся хитч‑хайкеры вызывали вполне понятное подозрение.

Остановился микроавтобус. Водитель с седыми длинными всклокоченными волосами и его напарник – молодой коротко стриженный небритый парень в наколках не только на руках, но и на шее и на лице, видимо, приняли нас за «своих» – романтиков с большой дороги. Эта странная парочка и довезла нас до пригорода Аделаиды. Оттуда до центра города мы добирались уже на электричке.

Русские в Аделаиде

В начале 1830‑х гг. Эдвард Гиббон Вейкфилд, отсидевшей в лондонской тюрьме Ньюгейт за совращение малолетних, подумал о том, как было бы здорово основать на австралийской земле колонию свободных поселенцев. Именно так появилась Южная Австралия – единственный штат страны, в который никогда не ссылали английских каторжников.

Столица штата Аделаида – самый сухой город в самом сухом штате в самой сухой стране на самом сухом континенте, но, гуляя по нему, об этом никогда не догадаешься – настолько много здесь парков и зеленых скверов с деревьями и лужайками. И никаких тебе эвкалиптов, как в Канберре. Растительность как будто целиком привезена сюда из Англии: дубы, березы, каштаны, вязы…

Русскую православную церковь мы нашли по карте, полученной в офисе туристической информации. Отец Владимир Дедюхин выделил в наше распоряжение комнату на втором этаже церковной школы.

В Аделаиде в середине восьмидесятых годов XX в. русские эмигранты создали общество «Фестиваль». Самое активное участие в его работе принимала Ольга Гостина. Время тогда было интересное. В устоявшееся «болото» старой русской эмиграции (все русские в Австралии эмигрантов в Аделаиде называют не иначе, как «власовцами» – там основной костяк состоит не из харбинцев, а из перемещенных лиц, попавших после войны из Европы с липовыми документами) стала вливаться сильная струя свежей крови – появились первые «советские», как их стали называть, эмигранты.

Рассказывать о себе Ольга не хотела, но и отказать не смогла.

– Я сама по профессии этнограф. Мне часто по работе приходилось приставать с вопросами к папуасам на Новой Гвинее. Они же мне никогда не отказывали. Теперь я чувствую, что и сама обязана отвечать на ваши вопросы.

Мать Ольги Гостиной была русской княгиней из рода Кочубеев, а отец – бельгийский фламандец Ван Рейсвек. В семье обычно говорили по‑французски, и только один день в неделю – по‑русски. Родилась Ольга в Бельгии, а в конце 1949 г. ее семья – у нее было восемь братьев и сестер – переехала в Южную Африку. Там ее отец преподавал философию в университете. Жили они бедно (у каждого свое понимание бедности, для Ольги это означало, что у них не было прислуги). Большинство ее братьев и сестер остались в ЮАР, а она приехала в аспирантуру в Канберру, где и познакомилась с Виктором Гостиным, который стал ее мужем. Общаясь с ним и его родителями, она стала лучше говорить по‑русски, ведь ее родной язык – французский.

В 1969 г. Ольга с Виктором попали на девятимесячную стажировку в Россию.

– Когда я пришла записываться на курсы русского языка для иностранцев в МГУ, а там тогда все было бесплатно, меня спросили: «С чего вы хотите начать?» «С азбуки», – ответила я. «Ну, что вы!» – удивились они. «Да я же неграмотная», – стала я их уверять. «Но вы хорошо говорите!» – они мне так и не поверили и записали в продвинутую группу – с голландцами, которые знали язык значительно лучше меня: умели и читать, и писать. Там я сразу попала в «двоечники». Но с мужем и его родителями я всегда говорила по‑русски. Когда у нас появились дети, мы и с ними общались на русском.

– И после того, как они пошли в школу?

– Наташу и Андрейку мы каждую неделю возили на занятия русским языком к моей подруге Таисии Шероглазовой, а в 1986 г. взяли их с собой в Москву на Международный геологический конгресс. Оттуда мы поехали на Алтай посмотреть на камни. Там Наташа купалась в озере, простудилась, попала в деревенскую больницу. Я думала, что там‑то она вволю пообщается со сверстниками. Но ее, как иностранку, положили в отдельную палату.

– К вам в России, наверное, везде относились, как к иностранцам?

– Это было неприятнее всего. Мы старались, как могли, этого избежать, но не всегда получалось. Помню, однажды мы должны были лететь в Крым на встречу с научным руководителем Виктора. У нас были билеты на самолет, и мы думали, что этого достаточно. Но, оказалось, нет. Билетов почему‑то продавали больше, чем было свободных мест. Нам сказали: «Полетите на следующем рейсе, через полчаса». Ничего, думаю, подождем. Я говорю Виктору: «Если ты хочешь вести себя, как русский, мы должны наравне со всеми толкаться локтями», а он к этому был совершенно не готов. Когда началась регистрация на следующий рейс, я стала сама пробиваться к стойке. А Виктор стоял и галантно пропускал всех вперед. Так мы и на этот рейс не попали.

– И что же сделали?

– Следующий рейс был через два часа. Если бы мы не улетели на нем, то можно было и вообще не лететь. Русский геолог, на встречу с которым мы спешили, нас бы не дождался. Пришлось сказать, что мы иностранцы. «А что же вы раньше молчали?» – удивились работники аэропорта. Нас сразу же отвели в отдельную комнату, а когда началась посадка, – первыми в самолет. Мы тогда были молодые, и нам было неудобно, что старушки должны стоять в общей очереди, а нас проводят как каких‑нибудь интуристов.

– А с местными русскими вы общаетесь?

– У русских эмигрантов есть привычка, которая мне очень не нравится. Они любят критиковать народ, среди которого живут: и культуры‑то у них нет, и книг они не читают, и по театрам не ходят, и т. д. и т. п. Вот и австралийцев они поносят на чем свет стоит, а сами пытаются сесть на шею австралийскому государству. Поэтому, если меня спрашивают о моей национальности, я не копаюсь в своем прошлом и без колебаний говорю: австралийка. Здесь родились наши дети, здесь они выросли.

– Они считают себя стопроцентными австралийцами?

– Конечно, кто‑то и здесь, как в Южной Африке, может нас упрекнуть в том, что все мы тут «захватчики» – забрали у аборигенов землю и живем на ней припеваючи. Двадцать лет я преподавала этнографию в университете и благодаря своим близким контактам с аборигенами смогла глубоко заглянуть в их духовную жизнь, смогла почувствовать их неразрывную связь с землей. Когда к нам в гости заходят русские, они видят наш дом, как австралийский: бумеранги, картины австралийских художников; а австралийцы считают его русским – они обращают внимание на иконы, русские сувениры, книги и фотографии. Я, конечно, понимаю, что всем австралийцам невозможно вникнуть в мировоззрение аборигенов, наверное, это и не нужно. Но я уверена, что для всех нас, особенно для недавних эмигрантов, важно постараться понять и принять эту землю и ее народ.

Русские в Австралии предпочитают селиться поближе друг к другу. В здании Российского общественного центра ежегодно устраивается три‑четыре бала, не менее трех концертов, проводятся выставки художников, приемы, благотворительные базары. Мы попали там на «Живую газету», посвященную памяти Леонида Соболева и Клавдии Шульженко. Собравшиеся смогли узнать о жизни и творчестве знаменитых артистов, послушать записи их выступлений. В конце вечера меня попросили рассказать о нашем путешествии. В своем выступлении я, возможно, несколько сгустил краски. Аудитория раскололась на два лагеря. Одни стали наперебой приглашать нас к себе в гости и даже начали собирать по карманам деньги на «спонсорскую помощь», другие, наоборот, страшно возмущались: «Нет денег – сиди дома!»

Пустыня Налларбор

Большая часть австралийской территории остается диким и опасным для жизни местом. Почти 90 % населения ютится на узкой полосе юго‑восточного побережья – на «Побережье бумеранга». На запад и север Австралии попадают только любители приключений. Австралийцы, советовавшие съездить в Западную Австралию («Без этого у вас останется неполное представление о нашей стране!»), сами там никогда не были.

Аделаида находится на краю цивилизованной Австралии. К северу и западу от города тянутся миллионы квадратных километров пустыни. К югу – пустынный океан, ни одного острова вплоть до Антарктики. Путь из Южной Австралии в Западную Австралию открыли Питер Варбуртон и Александр Форрест. Практически по их маршруту и проходит сейчас хайвэй Эйре, связывающий Аделаиду с Пертом.

Выезжая в кругосветку, я планировал всего лишь проехать вокруг света. Но, начиная с Таиланда, где мы застряли на три месяца, как‑то незаметно для себя, я плавно перешел к идее проехать не вокруг света, а по всему свету. Вот и в Австралии, отработав четыре с половиной месяца, мы продлили визы еще на полгода и отправились в путешествие вокруг страны, попутно продолжая поиски работы. Но главным все же было путешествие.

Из Аделаиды мы выбрались так же, как и приехали, – на пригородной электричке. В Тали свернули на сельскую дорогу, ведущую в сторону Кларе. Перед закатом солнца попали в машину к фермеру Фрэнку.

– У меня 1700 гектаров земли. Часть ее я засеиваю пшеницей. Она у нас, несмотря на засушливый климат, дает хороший урожай. Итальянцы нашу пшеницу закупают для изготовления спагетти. На оставшейся земле я держу 5000 голов овец‑мериносов.

Именно в сарае с овцами Фрэнк и предложил нам… переночевать. К себе домой он почему‑то приглашать не стал. Оно и к лучшему. Австралийских домов я уже насмотрелся, а возможность поспать на кучах свежей шерсти мне представилась впервые в жизни.

На следующее утро мы ехали с Мэри Стрейп, которая двадцать лет прожила в Западном Берлине и совсем недавно вернулась в Австралию. Она с увлечением рассказывала нам о своей жизни в Европе и о причинах, вынудивших ее вернуться. И тут из кустов на дорогу перед нами выскочил полицейский. Он стал махать палочкой, приказывая остановиться.

– Вы знаете, что на федеральных дорогах скорость не должна превышать 110 километров в час? – строго спросил он. – А вы ехали со скоростью 121!

И совершенно неожиданно, я бы даже сказал, язвительно, поинтересовался:

– Может, у вас были какие‑нибудь уважительные причины ехать так быстро?

– Нет. Никаких особых причин нет.

– Тогда покажите мне ваши права. Я выпишу вам штраф.

Я снимал на видеокамеру, как полицейский долго и нудно заполнял протокол, а потом скрупулезно растолковывал все его пункты. Закончив всю процедуру, он посмотрел на меня.

– Если вы собираетесь использовать видеозапись в суде, то пришлите ее копию в полицию.

– Да вы что? Это же туристы! – удивилась Мэри и, уже обращаясь к нам, добавила: – А я‑то никак не могла понять, почему он все формальности старается соблюсти. Оказывается, он боялся, что мы на него в суд подадим!

По мере нашего удаления от Аделаиды автостоп становился все хуже и хуже. Большую часть дней мы ходили пешком, лишь изредка подъезжая на попутных машинах. Пустыня Налларбор (от искаженного латинского выражения «без деревьев») – одна из самых малонаселенных местностей на Земле. На протяжении сотен километров ландшафт практически не меняется: бескрайняя равнина, заросшая низкорослым кустарником.

1 апреля мы голосовали с раннего утра, но только в обед удалось застопить первую машину. В ней было два парня, внешний вид которых не внушал никакого доверия. Но на такой пустынной трассе было не до выбора.

– В сторону Перта подбросите?

– Садитесь. А вы знаете, что автостоп в Австралии запрещен? Занятие это очень опасное, – сказано это было таким тоном, что я внутренне напрягся: «Видимо, не стоило к ним садиться». И тут же поспешил рассказать о нашем путешествии, особо упирая на его полную безденежность.

Разговор и дальше не клеился. Возникло напряженное молчание. Первым не выдержал водитель:

– Знаете что. Мы едем до Перта, но вас довезем только до границы Западной Австралии.

На том и порешили. Но, когда мы заправлялись в Ялате, они еще раз извинились и выгрузили наши рюкзаки.

– Вы уж извините, но дальше мы вас не повезем.

До обещанной нам границы Западной Австралии оставалось еще триста километров, но я испытал огромное облегчение. Лучше уж никуда не ехать, чем в такой компании.

На обочине у таблички «Осторожно! Верблюды, страусы эму и вомбаты на протяжении ближайших 92 километров» долго загорать не пришлось. Вскоре мы уже ехали с молодым итальянцем на грузовике.

– Я работаю в цирке шапито. У нас двадцать пять грузовиков, но мой – самый старый и медленный. У меня в кузове 700 литров бензина – общий запас, поэтому все остальные меня обогнали. Шоферю я только во время переездов, а в цирке работаю воздушным гимнастом. Предыдущие три года провел в Италии, до этого – два года странствовал по Новой Зеландии вместе с Московским цирком. Вообще работу мне найти нетрудно в любой стране мира. Я бы остался в Италии, а в Австралию приехал только по просьбе отца – сейчас он едет в другом грузовике. Наш цирк курсирует по кругу через всю страну. Мы уже выступали в Сиднее, Мельбурне и Аделаиде, недели через две будем в Перте.

На заправке грузовик догнал остальных циркачей, и они остались там загорать, а мы пошли в сторону выезда. Там уже стоял наш коллега. Но мы не успели до него дойти. Прямо на наших глазах он уехал на автобусе. И нам там не пришлось долго стоять. Это, наверное, самое стопное место во всей австралийской пустыне.

НЛО‑опасная зона

Граница штатов Южная Австралия и Западная Австралия отмечена огромными красными буквами «WA», щитом с изображением зеленых человечков и надписью «Осторожно! Впереди НЛО‑опасная зона» и указателем расстояний до крупных городов страны и мира (до Москвы – 15 209 километров). Там же проходит и граница очередного часового пояса. Причем время нужно переводить на 45 минут назад – для тех, кто, как мы, едет на запад.