Австралия 1 page

Северная территория

20 июля 2000 года в 14 часов 45 минут самолет С‑130 «Геркулес» заходил на посадку в аэропорту Дарвина. Бортпроводник опрыскал салон дихлофосом – так борются с азиатскими насекомыми, которых, видимо, тоже относят к «нелегальным эмигрантам». Интересно, как австралийцы встретят нас? К таможенному досмотру мы подготовились тщательно: еще в Дили выбросили все, что могло вызвать хоть малейшие подозрения. Бинт, йод и аспирин вместе с «деревянным» браслетом и «соломенной» циновкой внесли в декларацию. А вот не будет ли проблем на паспортном контроле?

Визы у нас были. Но денег – ни копейки, и обратного билета нет. Чем не потенциальные нелегальные эмигранты? Таких здесь встречают, конечно, не дихлофосом, но не менее жестко: заковывают в наручники и отправляют в КПЗ, а оттуда – прямиком на ближайший рейс в сторону исторической родины. От этой незавидной участи нас спасло то, что пограничники приняли нас за настоящих журналистов. Действительно, прилетели мы на ооновском служебном самолете, с бизнес‑визами в паспортах. Вот никому и не пришло в голову задать сакраментальный вопрос: «А есть ли у вас деньги и обратный билет?»

Пока мы думали, как будем выбираться из аэропорта, к нам подошел Евгений Лебедев.

– Поехали. Я уже купил на всех автобусные билеты. Нужно срочно бежать на посадку.

Так – именно автостопом – началась наша поездка по Австралии.

Во время любого длительного путешествия иногда встречаются препятствия, на первый взгляд кажущиеся непреодолимыми. Отправляясь в кругосветку, я понимал, что дорога не будет выстлана лепестками роз. За семь месяцев, понадобившихся на то, чтобы добраться до Австралии, не все было гладко. Но все проблемы, с которыми я сталкивался, были мелочью по сравнению с главной проблемой – проблемой денег.

Мне и до этого приходилось путешествовать с полупустым карманом. Но только в Таиланде я впервые оказался вообще без денег. С непривычки поначалу было очень тяжело: я постоянно страдал… от переедания и стал быстро толстеть. И это не так странно, как может показаться. Во‑первых, все встречные, узнав, что мы путешествуем без денег, стремились обязательно накормить; во‑вторых, и у нас самих появился чисто научный азарт. Мы стремились выявить буквально все способы бесплатного пропитания. А их оказалось очень‑очень много. Поначалу приходилось с раннего утра до позднего вечера постоянно что‑нибудь есть. Постепенно страх умереть с голоду пропал, да и просить почти перестали. Но и от желающих угостить просто от чистого сердца отбоя не было. А отказаться было трудно. Говорите, у вас нет денег, а есть не хотите? Странно‑странно… Приходилось хотя бы из вежливости опять садиться за стол. Но все же постепенно удалось научиться обходиться только самым необходимым – не переедать, когда угощают, и не брать с собой никаких припасов, которые постоянно навязывали доброхоты.

За три месяца я уже научился не только перемещаться, ночевать и питаться без денег, но и не страдать при этом от переедания. Но в Дарвине в интернет‑кафе меня ждало письмо из дома. Оставляя жену с детьми, я рассчитывал, что мое путешествие продлится всего год. Но за семь месяцев мне удалось добраться только до Австралии. Да и тех денег, которые я оставлял перед отъездом, как оказалось, хватило только на полгода. Нужно было срочно искать возможность подработать.

В книге Джоаны Гриффит «Работа по всему миру» я как‑то прочитал, что в Австралии легче всего найти работу в штате Квинсленд. Там круглый год что‑нибудь убирают, и поэтому постоянно требуются сезонные рабочие.

Карты Австралии у нас не было, но заблудиться было невозможно. Дорога от Дарвина только одна – Стюарт‑хайвэй, названный в честь Джона Мак Доул Стюарта. В 1862 г. он стал первым, по крайней мере, среди европейцев, кому удалось пересечь Австралию с юга на север. Мы должны были двигаться по его стопам, только в обратном направлении – на юг.

На севере Австралии есть всего два сезона. Одну половину года чуть ли не каждый день идут дожди и ливни, а в другую, наоборот, сухо. В сезон дождей Стюарт‑хайвэй становится во многих местах непроезжим: реки выходят из берегов, смывают мосты, дорога на многие километры скрывается под водой. Но мы благодаря счастливому стечению обстоятельств (тому, что австралийские чиновники пять месяцев мурыжили нас с визами) попали как раз в середину сухого сезона.

Прекрасная асфальтированная дорога идет прямо к линии горизонта, на небе – ни облачка, воздух такой сухой, что дневная температура под 30 градусов переносится легко, а по ночам – вообще здорово: ни жарко, ни холодно.

Как это ни странно, но участок Стюарт‑хайвэя от Дарвина до Дейли‑Уотерса, находящегося по австралийским меркам где‑то у черта на рогах, одно из первых асфальтированных шоссе страны. Во время Второй мировой войны в этом районе размещался стотысячный американский контингент. Тогда американцы построили здесь 60 аэродромов и 35 госпиталей, а дорогу заасфальтировали, как привыкли делать это у себя на родине.

Американцы ушли, военные базы, госпитали и аэродромы демонтировали, а асфальтированное шоссе осталось, хотя машин на нем сейчас в десятки, если не в сотни раз меньше, чем во время войны. Сюда попадают только редкие туристы, совершающие путешествие вокруг Австралии, да изредка проносятся многотонные автопоезда, состоящие из трех‑четырех секций – общей длиной до 50 метров.

В Азии мы потеряли квалификацию. Там европейцу заниматься автостопом очень легко. Как только появишься на дороге с вытянутой рукой, сразу же привлекаешь всеобщее внимание. Да и сам привыкаешь – чувствуешь себя «белым человеком». А в Австралии своим внешним видом мы никакого ажиотажа не вызывали. Когда безуспешно проторчали на каком‑то безымянном повороте больше двух часов, у меня даже возник вопрос: «А вообще существует ли в Австралии автостоп?» Мои сомнения развеял молодой парень на американском джипе, видимо, оставшемся здесь с войны. Провез он нас недалеко, мы даже познакомиться с ним толком не успели. Но, главное, начало было положено.

И тут еще одно неприятное открытие. В азиатских странах ко мне относились как к «великому знатоку английского языка». А первая встреча с настоящим австралийцем повергла в шок! Разве они не должны говорить по‑английски? Должны! Но я не понимал ни единого слова! Австралийцы Северной территории говорят, не разжимая губ, и целое предложение произносят как одно длинное, совершенно непонятное для чужаков слово. Вот и получилось, что поначалу я был как глухой. Хорошо хоть не немой – меня все прекрасно понимали.

Ночь застигла нас на очередном, ничем не примечательном повороте. Вокруг вся земля огорожена колючей проволокой. Видимо, так здесь защищают посевы от кенгуру. Для нас эти травоядные животные никакой опасности не представляли. И крупных хищников на этом континенте нет. Зато там больше, чем где‑либо на земле, живет смертельно опасных пресмыкающихся и насекомых, включая: 38 видов наземных и 23 вида морских змей (из десяти самых ядовитых змей на земле в Австралии живет девять, включая змею «номер один» – тайпана), 22 вида пауков, 4 вида муравьев, пчелы, осы, 2 вида жуков, 6 скорпионов, 2 вида гусениц, сороконожки, многоножки, комары… Австралийский ядовитый клещ считается самым ядовитым насекомым на земле. Из пауков наиболее известны своей ядовитостью: паук‑фанел (funnel‑web spider), белохвостый (white‑tailed spider), паук‑мышь (mouse spider), паук‑волк (wolf spider), красноспинник (redback spider). Бродить по австралийским зарослям ничуть не безопаснее, чем по минным полям Лаоса. Вся надежда на авось. Может, повезет. Именно на это мы и надеялись, когда расстилали свои спальные мешки в густой сухой траве, между кустами. Да еще старались ночью лишний раз не поворачиваться с боку на бок, чтобы невзначай не придавить какое‑нибудь мелкое, но ядовитое создание.

Бескрайние просторы Северной Австралии покрывают заросли кустарников и деревьев – австралийский буш. Растения, как могут, приспосабливаются к суровым климатическим условиям. В сухой сезон все реки и водоемы полностью пересыхают. Мы проехали уже десятки мостов с табличками «река», «ручей» и даже «Осторожно: наводнения!», но еще ни капли воды не видели. А кустарники, тем не менее, цвели пышным желтым цветом. Между ними возвышаются похожие на гигантские песочные замки термитники, высотой от десяти сантиметров до трех метров. Цвет у них также различный – от светло‑бежевого до ярко‑красного. Причем иногда вообще странно: с одной стороны дороги они бежевые, а с другой – красные.

Северные территории занимают пятую часть территории страны, но как бы не совсем ей принадлежат, оставаясь формально ничейной территорией между Западной Австралией, Квинслендом и Южной Австралией.

В 1998 году австралийские бюрократы взялись исправить это недоразумение. Но на референдуме жители Северных территорий отказались признавать свою землю седьмым штатом страны. Поэтому они, как и остальные австралийцы, обязаны приходить на парламентские выборы (за отказ от выполнения «почетного долга» налагается крупный денежный штраф). Однако, так как территории не являются штатом, то их представители в парламенте не обладают правом голоса. И во время общенациональных референдумов они голосуют наравне со всеми, а их голоса не учитываются при подсчете. Но все это компенсируется большей свободой. Например, в Северных территориях нет ограничений скорости на дорогах. Выжимай, сколько можешь! Вот все там и гонят, как сумасшедшие. А что еще делать. Вокруг однообразный буш, а до ближайшего населенного пункта километров двести. Да и там‑то смотреть особо не на что: десять‑двадцать типичных дощатых домов с железными крышами, заправка, иногда кемпинг. Вот, собственно, и все.

Автостоп на севере Австралии затрудняется не столько тем, что машин там очень мало. Значительно хуже то, что австралийцы – страшные барахольщики. Они столько хлама с собой возят, что даже удивительно, как самим еще находится место. Поэтому и приходится ждать попутки часами. Торчать на одном месте скучно. Но как решиться уйти от населенного пункта, зная, что впереди на сотни километров безжизненная пустыня без капли воды!

Аборигены, еще не забывшие опыт предков, могут найти воду и в пустыне. Белые австралийцы пешком не ходят. А воду они возят с собой в канистрах. Мы же были в самом невыгодном положении: искать воду мы не умели, а таскать ее на себе не могли. И все же выход нашелся. Я придумал «автостопный» метод найти воду в пустыне. Делалось это так. Идем мы по дороге, подголосовывая всем проходящим мимо машинам. Никто, как водится, не останавливается – или места нет, или попутчиков брать не хотят. Если же вместо стандартного автостопного жеста показать, что просишь попить: поднести ладонь, как бы сжимающую стакан с водой, ко рту, почти каждый затормозит (особенно часто – те, кто едет в противоположном направлении и имеет хорошую отговорку: «Вот если бы я ехал в ту сторону, то я бы обязательно…»). В пустынях никто не отправляется на машине в дорогу без запаса питьевой воды. Даже те, кто спокойно проехал бы мимо голосующих автостопщиков, не могли не помочь «умирающим от жажды». Заодно с нами делились и продуктами. Открыв этот способ и убедившись в его стопроцентной эффективности, мы стали чувствовать себя в пустыне совершенно свободно и могли ходить целыми днями, вернее, утром или вечером – обеденное время по примеру аборигенов мы предпочитали проводить в тени эвкалиптов.

В этой части Австралии очень много туристов‑улиток. Они двигаются так же медленно и так же тянут за собой свой домик – «караван» на колесах. Многие австралийцы, выйдя на пенсию, продают свой дом, покупают машину с «караваном» и отправляются в бесконечное путешествие. У одних оно длится год‑два, у других – 10–20 лет. Это уж как повезет. Когда же путешествовать становится уже невмочь, опять можно все продать и поселиться в одном из домов престарелых.

Подвозили нас чаще всего местные фермеры. Через несколько дней я даже стал понимать, о чем они говорят. Австралийский английский оказался не сложнее китайского английского или лаосского английского. Нужно только немного попрактиковаться и усвоить сленг. А в этом мне все активно помогали.

Квинсленд

Граница, отделяющая Северную территорию от штата Квинсленд, обозначена не только большим плакатом, но и длинным, уходящим к горизонту забором из колючей проволоки. Сразу появилось ощущение, что здесь вольница заканчивается и мы въезжаем в зону строгого контроля.

Майкл – шофер нашего грузовика – подтвердил мои предположения:

– Закрываем вас в кузове наглухо. Сидите тихо, не высовывайтесь. Особенно, если нас, не дай бог, остановит полицейский. В Квинсленде людей в кузове перевозить запрещено. Штраф – 200 долларов с водителя и по 150 долларов с каждого пассажира.

Так мы и поехали: разглядывая первый на нашем пути австралийский штат в щелку – почти как заключенные, изучающие красоты Сибири сквозь решетку «столыпинского вагона». Было у нас и право на прогулку: на какой‑то пустынной заправке нас выпустили немного размять ноги.

Так взаперти и доехали до Маунт‑Айса – самого большого города мира. Может, его еще и не внесли в этом качестве в Книгу рекордов Гиннесса, но стоило бы. Как вам город, у которого центральная улица тянется на 140 километров? Да и площадь он занимает сравнимую с половиной Московской области. Правда, среди «городских» зданий большая часть – шахты и горно‑обогатительные комбинаты; а жители – все больше горняки и металлурги.

Я в Австралии привык ночевать в буше. Мне это даже нравилось: свежий воздух, чистое звездное небо, попугаи поют, сверчки пищат, ядовитые змеи и пауки ползают. А Татьяна Александровна страдала ностальгией по церквям – очень уж она к ним в Юго‑Восточной Азии прикипела. В Австралии мы уже видели несколько церковных зданий, но все они оказались давно брошенными, и ей скрепя сердце приходилось соглашаться на очередной «кемпинг». Но вот в Маунт‑Айсе нам попалась первая «настоящая» церковь. Татьяна Александровна обрадовалась, будто стала свидетелем Второго пришествия.

– Пошли‑пошли, зайдем, – она потянула меня за рукав.

Лютеранская церковь Святого Павла была закрыта – как это обычно и бывает по будним дням с протестантскими церквями. Во дворе тоже было пусто. И только в прицерковном детском саду нашлась живая душа. Какая‑то женщина, скорее всего, заведующая, занималась бумаготворчеством.

– Пастора нет, будет только в воскресенье.

Нет так нет. Сели за столик возле церкви поужинать чем бог послал: лимонад и хлеб с арахисовым маслом. Сидим, жуем, никого не трогаем. Заведующая закончила свою работу, закрыла детский сад и пошла к своей припаркованной во дворе машине. И тут увидела нас. Подошла – пожелать приятного аппетита.

– Оставайтесь здесь на ночь. Церковь я вам открыть не могу. Но у меня есть ключ от душа с горячей водой. А спать вы можете во дворе. Дождя ночью не будет.

Стопили мы все, что двигалось. Но долгое время останавливались только легковушки, а автопоезда проносились мимо, даже не снижая скорости, чуть не сдувая нас с дороги мощным потоком воздуха. И только на пятый день нам впервые удалось попасть в один из этих дорожных монстров. Шофер, сам в прошлом хитч‑хайкер, объяснил, почему австралийские грузовики так плохо стопятся:

– Все дело в страховке. Страховые компании запрещают подвозить попутчиков. Не дай бог, попадешь в аварию, тогда шоферу придется самому расплачиваться.

А в Клонкури мы впервые застопили камперван (дом на колесах), в очередной раз убедившись, что нестопящихся типов машин не бывает. В любом случае подвозят не они, а сидящие в них за рулем люди. Ирландец, вернее, австралиец ирландского происхождения, который нас вез, тоже был «из наших» (бывший хитч‑хайкер). По пути нам попался еще один стопщик. Он голосовал у припаркованной на обочине машины с колесом в руке и тоже оказался ирландцем, но уже настоящим.

За работу!

Поиски работы в Боуэне начали с бэкпакерсов (гостиниц для «рюкзачников»). Их там два. В первом нас встретили очень грубо.

– А разрешение на работу у вас есть? Нет? Тогда и работы нет.

Владельцы второго бэкпакерса оказались более приветливыми.

– У нас правило такое: вы вначале у нас селитесь, и только затем мы начинаем искать для вас работу. Обычно это занимает от одного дня до недели. То, что у вас нет разрешения, значения не имеет. На крупные фермы вас не возьмут. А мелкие фермеры платят наличными и бумаготворчеством не занимаются. Подумайте, подходят ли вам наши условия? Но сейчас у нас все равно нет свободных мест. Заходите на следующей неделе.

Придется искать работу самостоятельно. В офисе туристической информации мы взяли бесплатную карту окрестностей. На ней были отмечены все местные фермы. Они тянутся в двух направлениях: на запад от города и на север. Откуда начать? Да все равно!

Выйдя из города, мы свернули на первую же сельскую дорогу. По календарю была середина зимы, а на полях – спелые огурцы, помидоры, перец, арбузы… Никто их и не думал убирать. Некому? На воротах большинства ферм висели таблички: «Рабочие не требуются». Мы заходили только туда, где их не было, но и там работу не предлагали. На одних фермах работа была, но закончилась, на других – будет, но где‑нибудь на следующей неделе.

На следующее утро мы пошли в другом направлении, по «северным» фермам. И там фермеры принимали нас радостно, с удовольствием болтали, интересовались нашим путешествием, рассказывали про свою жизнь, но работы не было. А вокруг, насколько хватает глаз, тянулись поля спелых овощей: помидоров, перца, огурцов… Голод нам там не грозил, но и с работой пока никак не складывалось.

Работа нашла нас сама. Переночевав на берегу реки, мы прошли еще пару ферм и направлялись к третьей, когда рядом притормозил пикап.

– Эй! Вы случайно не хотите поработать? Я могу предложить вам работу на один день.

У фермера на поле засохла на корню помидорная рассада. Ее нужно было выкорчевать. Работы нам должно было хватить на день, но мы взялись так рьяно, что закончили ее еще до обеда. Так что после этого нас перевели на соседнее поле – помогать двум студентам из Голландии убирать огурцы. Этим же мы занимались и на следующий день. За два дня заработали по 140 долларов. Но больше работы не было, и когда она опять появится, было неизвестно. Опять нужно отправляться на поиски.

Русские в Брисбене

К Брисбену мы подъезжали с чиновником из департамента дорожного строительства. По дороге он подсадил еще одного хитч‑хайкера, оказавшегося дорожным рабочим. У них сразу же завязался профессиональный разговор, а у меня появилась возможность спокойно рассматривать справочник «Улицы Брисбена». Там я нашел три русские православные церкви: Николаевский собор, Серафимовскую церковь и Богородице‑Владимирский храм в Роклие. Показал водителю.

– Я могу довезти вас до церкви на Валче‑стрит. Эту улицу я знаю, как раз буду проезжать в том районе.

Именно так мы и оказались возле Николаевского собора.

Первой нам попалась живущая при церкви бывшая оперная певица из Санкт‑Петербурга. Пошли стандартные вопросы: кто? откуда? куда?.. И тут во двор зашла высокая стройная женщина, нагруженная сумками с продуктами из супермаркета. Певица сразу же к ней:

– Таня, это к тебе.

– Идем, – и она почему‑то решила, что мы именно к ней и ехали.

Татьяна живет с 16‑летним сыном Алексеем в двухкомнатной квартире на втором этаже церковного дома. Как это и принято у русских, «дорогих гостей» принялись усиленно кормить всем миром: одни соседи принесли макароны по‑флотски, другие – пельмени, третьи – жареную курицу. Свою квартиру Таня считала недостаточно комфортной для нас, поэтому стала обзванивать своих знакомых. Одних не оказалось на месте, у других и без нас проблем хватало, к отцу Гавриилу дозвониться вообще не удалось… И все же выход нашелся. За нами приехал Юрий Воробьев.

Приехали к Юрию. Сели пить чай. И засиделись до трех часов ночи за разговорами об истории появления русских в Австралии. Считается, что самым первым был Джон Потоцкий, попавший в тасманийский порт Хобарт 18 февраля 1804 г. Его, бывшего офицера русской армии, занесло туда из Англии вместе с английскими каторжниками. Таким же путем до середины XIX в. сюда попало еще около дюжины наших соотечественников. И примерно столько же было моряков‑дезертиров, бежавших с русских кораблей, посещавших тогда Австралию.

Ко времени образования Австралийского Союза в 1901 г. на пятом континенте проживало всего около 3500 выходцев из России, большей частью в Новом Южном Уэльсе и Виктории. Через десять лет это число выросло еще примерно на тысячу, а основным центром российской иммиграции стал штат Квинсленд. В Брисбене в 1912 г. была целая улица, заселенная исключительно русскими.

После октября 1917 г. австралийские власти наложили запрет на въезд россиян. Но в начале 1920‑х гг. под давлением американцев он был снят. И началась вторая волна русской иммиграции на пятый континент, так называемая белая иммиграция.

150 километров за пять дней!

Выходить на окраину города мы поленились и стали голосовать у въезда на хайвэй, всего в двухстах метрах от Николаевского собора. Место и без того не очень подходящее для автостопа, а тут еще вокруг все было перекопано (как раз делали автомобильную развязку). Хуже найти было трудно. Но, как это чаще всего и бывает на таких «дохлых» позициях, не прошло и трех минут, как остановился микроавтобус, и водитель‑китаец, открыв дверцу и ни о чем нас не спрашивая, поторопил:

– Садитесь быстрее. Нашли, где стоять! Здесь же нельзя останавливаться!

И только после того, как мы запрыгнули внутрь и машина вышла на хайвэй, он поинтересовался:

– А вы куда, собственно? В Сидней? Я туда не еду, но довезу вас до окраины города. Там вам будет удобнее голосовать.

Китаец высадил нас у поворота на Ипсвич и подарил на прощанье… буханку хлеба. Где мы оказались, было совершенно непонятно, а главное, неизвестно, по какой дороге и в каком направлении двигаться дальше. Я достал карту, но и по ней не смог сориентироваться – она оказалась недостаточно подробной. На парковку недалеко от нас заехал молодой парень. Он сам вызвался нам помочь.

– Выбросьте вы эту карту, я вам дам лучше.

Он нагрузил нас целым ворохом карт Юго‑Восточной Австралии, Нового Южного Уэльса, планами Сиднея, Мельбурна, неизвестной нам Тувумбы… и посоветовал ехать в Сидней по Нью‑Ингланд‑хайвэю.

– На этом шоссе машин меньше, чем на Пасифик‑хайвэе, но люди там более отзывчивые и проехать автостопом легче, чем по берегу через курортные городки.

Он взялся объяснять, как нам найти выезд на хайвэй, но быстро передумал.

– Садитесь, я вас сам туда вывезу. Иначе вы все равно заблудитесь.

Выезд по странному стечению обстоятельств оказался недалеко от Роклиевского собора Русской православной церкви. Я оценил это как знак того, что нам нужно туда заглянуть. Вернувшись назад к въезду, мы тут же застопили легковушку. За рулем сидела женщина лет тридцати пяти, а рядом с ней – девочка‑подросток.

– Джуди Фирнлей, – представилась женщина. – А рядом со мной моя дочь Анита. Я обычно хитч‑хайкеров не подвожу (вот и я удивился! – Прим. автора), но я видела, как вы стояли с развернутой картой на стоянке у супермаркета и спрашивали у прохожих направление. Тогда я и поняла, что вы, видимо, иностранцы. Вас можно не опасаться. Вы русские? Вот видите, я была права! А вы куда направляетесь? В Сидней? Тогда я могу довезти вас только до Ипсвича. Я потом проеду еще 200 километров до Нананго. Но это вам не совсем по пути. А жаль! Я бы с радостью пригласила вас к нам в гости.

– А мы и не отказываемся! Конечно, поехали в Нананго! – о существовании этого города я только что узнал, но внутренний голос мне усиленно «подсказывал», что не зря мы оказались у стен Роклиевского собора.

Так мы попали в заштатный городок, который не на каждой карте и найдешь.

Кроме Аниты, с которой мы уже познакомились, у Джуди было еще трое детей: мальчики‑подростки Джеймс, Роланд и Пол. Живут они в огромном современном доме на вершине холма, с которого открывался прекрасный вид на лежащий внизу город и на окружающую холмистую местность. Веранда построена так, что на ней удобно пить чай с видом на закат. Этим мы и занимались, когда с работы пришел глава семьи.

Джон ничуть не удивился, увидев у себя дома гостей. Он, как оказалось, и сам в молодости немало поездил автостопом. У нас сразу же завязался «профессиональный» разговор, стали вспоминать дорожные байки. Мы рассказали о том, как проехали из Дарвина, а Джон – приключившуюся с ним на Северной территории историю.

– Вы наверняка видели тамошние автопоезда. Это не грузовики, а какие‑то монстры. Они обычно автостопщиков не подвозят. Но однажды я попал‑таки в кабину к дальнобойщику. Только сел, как шофер меня сразу спрашивает: «У тебя водительские права есть?» Я подтвердил. Он обрадовался: «Садись сразу за руль, а я немного посплю». Я попытался отказаться: «Грузовиков‑то я никогда не водил. А вдруг поворачивать придется? Что я буду делать?» Он меня успокоил: «Если увидишь поворот, сразу останавливайся и буди меня!» И представляете, я провел за рулем шесть часов, но дорога все время была абсолютно прямая! Ни единого поворота!

Джон и Джуди одно время очень увлекались Россией, пытались учить русский язык. С тех пор у них сохранились русско‑английские словари и книги на русском языке. Они и познакомились‑то на почве увлечения Россией. Да и свадебное путешествие у них было необычным. В 1980 г. они проехали на транссибирском экспрессе от Хабаровска (Владивосток тогда был для иностранцев закрыт!) до Москвы. От этой поездки у них остались самые приятные воспоминания и два альбома фотографий.

Весь вечер разговор так или иначе крутился вокруг России и русских. Случайно выяснилось, что у них есть знакомая русская – Ольга из Киева. Она вышла замуж за австралийца и живет неподалеку на цветочной ферме возле Хамптона. Позвонили фермеру и получили от него по факсу подробную схему, как их найти.

На следующее утро мы вышли на трассу с этой схемой в руках. Описание дороги на ферму начиналось так: «не доезжая три километра до Хамптона…». А как определить, сколько километров не доехал, пока не приедешь? Когда мы проехали Крос Нест и следующим поселком на нашем пути должен быть уже Хамптон, я попытался объяснить водителю, где нас высадить.

– Не доезжая три километра до Хамптона, – начал я.

– Где именно? – не понял он.

Я повторил:

– Не доезжая три километра до Хамптона.

Но он опять не мог понять никак, где же нас высадить.

– Вот видите табличку «Хамптон»? – Мы как раз въезжали в поселок. – Нам нужно было выйти на три километра раньше, – я показал ему нарисованную от руки схему.

Но и водитель не смог по ней сориентироваться.

– А номер телефона у вас есть? – и, позвонив на ферму по своему сотовому телефону, он получил точные инструкции, куда нас доставить.

И даже несмотря на такую самоотверженную помощь мы еще несколько раз сбивались с пути, прежде чем набрели‑таки на спрятавшиеся в эвкалиптовом лесу посадки странных кустов. Неужели это и есть австралийские цветы? (Так потом и оказалось.)

Ольга, как и все русские, с которыми нам приходилось когда‑либо встречаться в Австралии, сразу же пригласила нас за стол и стала усиленно кормить, одновременно рассказывая, как здесь оказалась. Она окончила в Киеве архитектурный институт, работала в каком‑то НИИ. С приходом перестройки институт, конечно, развалился. Пришлось зарабатывать на жизнь халтурой: рисовала картины на батике и продавала их иностранцам. Ее двоюродная сестра в Москве, тоже под влиянием новых веяний, открыла «брачное агентство». Ольга стала первой клиенткой. Так она и познакомилась с австралийцем Бредом Воллей. Два раза приезжала в Австралию погостить. Ей, родившейся и выросшей в крупном городе, было тяжело представить, как можно жить даже не в деревне, а на ферме в лесу. И все же решилась. Терять‑то было нечего. Ее мать осталась в Киеве, а дочь от первого брака Катя приехала вместе с ней. В Австралии у нее еще и сын Александр родился.

До Тувумбы оставалось километров тридцать пять. Либи О’Нейл (в Австралии нас на удивление часто подвозили женщины!) я успел рассказать, что по профессии психолог, а по призванию – писатель. И надо же было так оказаться, что у нее муж тоже работал психологом, а выйдя на пенсию, стал писать книги.

– Вам было бы интересно с ним встретиться.

Патрик – седой старик лет восьмидесяти, в широкополой шляпе, клетчатой рубахе, рваных джинсах и сандалиях на босу ногу, встретил нас на пороге.

– Я всю жизнь мечтал, выйдя на пенсию, купить дом с большим участком и жить в тишине и покое. У меня здесь все свое. – Он повел нас показывать свои владения. – Воду для питья я использую дождевую, а для технических нужд качаю из пруда. Он тоже на моей земле. Электричество – тоже свое. Я получаю его с помощью солнечных батарей. Они пока очень дорогие, но государство, способствуя развитию альтернативных источников энергии, оплачивает примерно половину их стоимости. Вон там у меня растут мандарины, немного дальше – авокадо и апельсины. На огороде – овощи и зелень, а в сарае живут куры – они каждое утро начинают так громко кудахтать, что долго спать невозможно.

Вечером за ужином разговор зашел на философские темы. Патрик начинал свою врачебную карьеру как лечащий врач общего профиля. Потом стал специализироваться на лечении неврозов и гипнотерапии.