Наказ Екатерины II Комиссии по составлению проекта нового Уложения. 1767 г

Наказ Екатерины II Уложенной комиссии 1767 г. – философско-юридический трактат, руководство для депутатов Комиссии, составленный на основе идей европейского просвещения. Текст «Наказа» включал 20 глав, поделенных на 526 статей

Соборное Уложение 1649 г. уже не отвечало изменившимся обстоятельствам в области социально-экономического и политического развития России XVIII в. Необходимо было систематизировать и то огромное количество указов, инструкций, предписаний и других законодательных документов, изданных в петровскую и послепетровскую эпохи. Попытки кодифицировать законодательство предпринимались Петром I и его преемниками, однако эта работа так и не увенчалась успехом.

Уложенная комиссия, созванная Екатериной, отличалась от предшествующих более широким представительством – право избирать депутатов было предоставлено дворянам (по одному депутату от уезда), горожанам (по одному депутату от города), государственным и экономическим крестьянам (по одному депутату от провинции при трехступенчатых выборам погост – уезд – провинция), оседлым «инородцам» (по одномудепутату). Кроме того, каждое центральное учреждение посылало в Комиссию по одному своему представителю. Прав избирать депутатов были лишены лишь крепостные крестьяне, а также духовенство. В итоге в Уложенную комиссию было избрано около 450 депутатов, из которых 33% составляли выборные от дворянства, 36% - от горожан, около 20% - от сельского населения, 5% - чиновники.

Комиссия об Уложении проработала почти полтора года (30 июля 1767-18 декабря 1768 г.) и была распущена с началом русско-турецкой войны. Новое Уложение российских законов так и не было выработано.

В подавляющем большинстве работ советских историков Уложенная комиссия рассматривалась в качестве грандиозного пропагандистского трюка, нацеленного на прославление императрицы. Действительно, Уложение не было составлено, оно и не могло быть составлено депутатами не имеющими юридического образования и опыта работы с законодательством. Это оказалось лишь по плечу компетентным николаевским чиновникам, во главе с М.М. Сперанским – в 1832-33 гг. были изданы два полных свода законов Российской империи (исторических и действующих).

Представляется, что Уложенная комиссия, как учреждение аналогичное Земскому Собору, должна было поддержать власть в ее начинаниях, но продемонстрировала неготовность российского общества (и прежде всего его верхов) не только к отмене крепостного права, но даже и к более умеренным реформам (во всяком случае к реформам в русле просветительской идеологии).

Из сохранившихся черновиков видно, что императрица считала возможным разрешить крестьянам обретать свободу за выкуп, с сохранением за помещиками право на часть крестьянского труда. Члены Уложенной комиссии узнали лишь немногим более четверти «Наказа» написанно­го императрицей. Но и эту четверть в Комиссии Екатерина не отстаивала, поняв, что единственным, в чем сходилось большинство депутатов, было желание владеть крепостны­ми.

Тем не менее деятельность Уложенной комиссии предоставила Екатерине II значительный материал о положении дел в обществе (1441 наказ от избирателей и сами прения депутатов) и способствовала распространению просветительских идей (в 1767-96 гг. «Наказ» был издан семь раз тиражом до пяти тысяч экземпляров и предназначался, в том числе, и для чтения в правительственных учреждениях). Кроме того, столь представительное собрание легитимизировало власть Екатерины, полученную в результате дворцового переворота – депутаты подписали постановление о поднесении императрице титула Матери Оте­чества, что было своего рода актом ее коро­нации.

Господи Боже мой! вонми, и вразуми мя, да сотворю суд людям Твоим по закону Святому Твоему судити в правду.

1. Закон христианский научает нас взаимно делати друг другу добро, сколько возможно.

2. Полагая сие законом веры предписанное правило за вкоренившееся, или за долженствующее вкорениться в сердцах целого народа, не можем инаго кроме сего сделать положения, что всякаго честнаго человека в обществе желание есть, или будет, видети все отечество свое на самой вышней ступени благополучия, славы, блаженства и спокойствия;

3. А всякаго согражданина особо видеть охраняемаго законами, которые не утесняли бы его благосостояния, но защищали его ото всех сему правилу противных предприятий.

4. Но дабы ныне приступити ко скорейшему исполнению такого, как надеемся, всеобщего желания, то основываясь на вышеописанном первом правиле, надлежит войти в естественное положение сего государства.

5. Ибо законы весьма сходственные с естеством суть те, которых особенное разположение соответствует лучше разположению народа, ради котораго они учреждены. В первых трех следующих главах описано сие естественное положение.

6. Россия есть Европейская держава.

7. Доказательство сему следующее. Перемены, которыя в России предпринял Петр Великий, тем удобнее успех получили, что нравы, бывшие в то время, совсем не сходствовали с климатом и принесены были к нам смешением разных народов и завоеваниями чуждых областей. Петр Первый, вводя нравы и обычаи Европейские в Европейском народе, нашел тогда такия удобности, каких он и сам не ожидал.

9. Государь есть самодержавный; ибо никакая другая, как только соединенная в его особе, власть не может действовати сходно с пространством толь великаго государства.

10. Пространное государство предполагает самодержавную власть в той особе, которая оным правит. Надлежит, чтобы скорость в решении дел, из дальних стран присылаемых, награждала медление, отдаленностию мест причиняемое.

11. Всякое другое правление не только было бы России вредно, но и в конец разорительно.

12. Другая причина та, что лучше повиноваться законам под одним господином, нежели угождать многим.

13. Какий предлог самодержавного правление? Не тот, чтоб у людей отнять естественную их вольность; но чтобы действия их направите к получению самаго большего ото всех добра.

14. Итак правление, к сему концу достигающее лучше прочих, и при том естественную вольность меньше других ограничивающее, есть то, которое наилучше сходствует с намерениями, в разумных тварях предполагаемыми, и соответствует концу, на который в учреждении гражданских обществ взирают неотступно.

15. Самодержавных правлений намерение и конец есть слава граждан, государства и государя.

16. Но от сея славы происходит в народе единоначалием управляемом разумом вольности, который в державах сих может произвести столько же великих дел, и столько споспешествовати благополучию подданных, как и самая вольность…

19. Государь есть источник всякия государственныя и гражданския власти…

34. Равенство всех граждан состоит в том, чтобы все подвержены были тем же законам.

35. Сие равенство требует хорошаго установления, которое воспрещало бы богатым удручать меньшее их стяжание имеющих; и обращать себе в собственную пользу чины и звания порученныя им только, как правительствующим особам государства.

36. Общественная или государственная вольность не в том состоит, чтоб делать все, что кому угодно.

37. В государстве, то есть в собрании людей, обществом живущих, где есть законы, вольность не может состоять ни в чем ином, как в возможности делать то, что каждому надлежит хотеть, и чтоб не быть принужденну делать то, чего хотеть не должно.

38. Надобно в уме себе точно и ясно представити: что есть вольность? Вольность есть право, все то делати, что законы дозволяют; и ежели бы где какий гражданин мог делати законами запрещаемое, там бы уже больше вольности не было: ибо и другие имели бы равным образом сию власть.

39. Государственная вольность в гражданине есть спокойство духа произходящее от мнения, что всяк из них собственною наслаждается безопасностию: и чтобы люди имели сию вольность, надлежит быть закону такову, чтоб один гражданин не мог бояться другаго, а боялися бы все одних законов…

56. Предложенное МНОЮ здесь не для того сказано, чтобы хотя на малую черту сократить безконечное разстояние, находящееся между пороками и добродетелями. Боже сохрани! Мое намерение было только показать, что не все политические пороки суть пороки моральные, и что не все пороки моральные суть политические пороки. Сие непременно должно знать, дабы воздержаться от узаконений, с общим народа умствованием невместных…

260. Не должно вдруг и чрез узаконение общее делать великаго числа освобожденных.

261. Законы могут учредить нечто полезное для собственнаго рабов имущества…

484. Запрещают в самодержавных государствах сочинения очень язвительныя: но оныя делаются предлогом, подлежащим градскому чиноправлению, а не преступлением; и весьма беречься надобно изьискания о сем далече распространять, представляя себе ту опасность, что умы почувствуют притеснение и угнетение: а сие ничего инаго не произведет, как невежество, опровергнет дарования разума человеческаго, и охоту писать отнимет…

523. Может случиться, что некоторые, прочитав сей наказ, скажут: не всяк его поймет. На сие не трудно ответствовать: подлинно не всяк его поймет, прочитав одиножды слегка: но всякий поймет сей наказ, если со прилежанием, и при встречающихся случаях выберет из онаго то, что ему в разсуждениях его правилом служить может. Должно сей наказ почаще твердить, дабы он знакомее сделался: и тогда всякий твердо надеяться может, что его поймет…

ПАМЯТНАЯ ЗАМЕТКА О «НАКАЗЕ»

В первые три года царствования моего, усматривая из прошений, мне подаваемых, из сенатских и разных колле­гий дел, из сенаторских рассуждений и прочих многих людей разговоров неединообразные, ни об единой веши, установленные правила, законы же, по временам сделан­ные, соответствующие сему умов расположению, мно­гим казались законами противоречащими: и требовали, и желали, дабы законодательство было приведено в луч­ший порядок. Из сего, у себя на уме я вывела заключение, что образ мыслей вообще, да и самый гражданский закон не может получить поправления инако, как установлением полезных для всех в империи живущих и для всех вещей вообще правил, мною писанных и утвержденных. И для того я начала читать [разные сочинения] и потом писать Наказ Комиссии Уложения, и читала я и писала два года, не говоря ни слова полтора года, следуя единственно уму и сердцу своему, с ревностнейшим желанием пользы, че­сти и счастия, и с желанием довести империю до высшей степени благополучия всякого рода, людей и вещей, во­обще всех и каждого особенно. Преуспев по мнению в сей работе довольно, я начала казать по частям, всякому по его вкусу, статьи, мною заготовленные, людям разным, и между прочим князю [Григорию] Орлову и графу Ни­ките Панину. Сей последний мне сказал:«Это аксиомы, способные разрушать стены». Князь Орлов це­ны не ставил моей работе и требовал часто тому или дру­гому показать, но я более листа одного или другого не по­казывала вдруг. Наконец, подготовив манифест о созыве депутатов со всей империи, дабы лучше опознать каждой округи состояние, съехались оные к Москве в 1767 году, где быв в Коломенском дворце, назначила я разных пер­сон, вельми разномыслящих, дабы выслушать заготовлен­ный Наказ Комиссии Уложения. Тут при каждой статье родились прения. Я дала им волю чернить и вымарать все что хотели. Они более половины того, что написано мною было, помарали, и остался Наказ Уложения, яко на­печатан, и я запретила на оного инако взирать, как единст­венно он есть: то есть правила, на которых основать мож­но мнение, но не яко закон, и для того по делам не выпи­сывать яко закон, но мнение основать на оном дозволено.

Комиссия Уложения, быв в собрании, подала мне свет и сведения о всей империи, с кем дело имеем и о ком пещися должно. Она все части закона собрала и по матери­ям разобрала, и более того бы сделала, ежели бы Турец­кая война не началась. Тогда распущены были депутаты и военные поехали в армию.

Наказ Комиссии Уложения ввел единство в правила и в рассуждения не в пример более прежнего, ис стали многие о цветах судить по цветам, а не яко слепые ро цветах. По крайней мере, стали знать волю законодтаеля и по оной постпать.