Флорида 15 page

С одной стороны дома стоял покосившийся курятник. Его сетчатая дверь распахнулась на ветру и с громким стуком – как выстрел – захлопнулась. В окне первого этажа было выбито стекло, на его месте трепетал полупрозрачный пластик.

Грунтовка, ведущая к дому, заканчивалась петлей. Мэрибет описала круг, и «мустанг» остановился, направив фары в ту сторону, откуда приехал. Мэрибет и Джуд еще смотрели на дорогу, когда там появился грузовик Крэддока.

– О господи, – произнесла Мэрибет.

Она выскочила из «мустанга» и пошла вокруг машины к дверце Джуда.

Светлый грузовик притормозил у подножия склона, потом покатился вверх, к дому. Мэрибет распахнула дверцу, и Джуд чуть не выпал из автомобиля. Она потянула его за руку.

– Вставай. Пойдем в дом.

– Ангус… – пробормотал он, оглядываясь на собаку. Голова Ангуса лежала на передних лапах. Пес устало смотрел на Джуда покрасневшими влажными глазами.

– Он умер.

– Нет, – не поверил Джуд. Она ошибалась. – Как ты, малыш?

Ангус не отводил от него скорбного взгляда и не двигался. В салон ворвался ветер, завертел и сбросил с сиденья пустой бумажный стаканчик, взъерошил Ангуса против шерсти. Пес не возражал.

Казалось абсолютно невозможным, чтобы Ангус вот так тихо умер, без предупреждения и без шума. Несколько минут назад он был жив, Джуд знал это. Он стоял в грязи рядом с «мустангом», уверенный, что если подождать еще немного, то Ангус шевельнется, вытянет лапы и поднимет голову. Но Джуда куда-то тянула Мэрибет. У него не осталось сил сопротивляться, и пришлось идти за ней, чтобы не упасть.

За несколько шагов до крыльца Джуд рухнул на колени. Он не знал почему. Одну руку он закинул на плечи Мэрибет, другой обхватил ее за талию, и она со стоном, стиснув зубы, подняла его на ноги. Тем временем к дому подъехал пикап призрака. Джуд слышал, как за спиной шуршат по гравию шины.

– Привет, парень! – окликнул его Крэддок через опущенное водительское окошко.

У двери в дом Джуд и Мэрибет остановились и оглянулись назад.

Грузовичок стоял возле «мустанга», двигатель тихо урчал на холостом ходу. За рулем сидел Крэддок – как всегда, в своем тесном черном костюме с серебряными пуговицами, высунув левую руку в окно. Лицо его скрывали сгущающиеся сумерки.

– Это твой дом? – спросил Крэддок и рассмеялся. – И как только ты решился уехать отсюда? – Снова ядовитый смех.

Из руки мертвеца, высунутой в окно, выпал полумесяц. Он повис на поблескивающей цепочке, медленно раскачиваясь.

– Ты перережешь ей глотку. И она будет рада – рада, что все закончится. Не стоило тебе связываться с молоденькими девочками, Джуд.

Джуд взялся за дверную ручку, и Мэрибет в тот же миг нажала на дверь плечом. Они ввалились в темноту прихожей. Мэрибет ногой закрыла дверь. Джуд украдкой выглянул в окошко у двери: пикапа на улице не было, только «мустанг». И опять Мэрибет схватила его за плечи и развернула, заставляя двигаться.

Они пошли по коридору бок о бок, поддерживая друг друга. Мэрибет задела бедром какой-то столик и опрокинула его, столик со стуком повалился на пол вместе со стоявшим на нем телефоном. Телефонная трубка соскочила с рычагов и отлетела в сторону.

Коридор заканчивался дверью в кухню. Оттуда пробивался свет. Это был единственный источник света в доме, попавшийся им на пути. Снаружи все окна казались темными, а внутри Джуд и Мэрибет двигались в полумраке. Черным провалом зияла лестница на второй этаж.

Из кухни вышла пожилая женщина в очках, с белыми кудряшками, в блузке из ткани в цветочек. Синие удивленные глаза, увеличенные линзами, казались комически огромными. Джуд узнал Арлин Уэйд с первого взгляда, хотя уже не помнил, когда видел ее в последний раз. В любом случае, тогда выглядела она точно так же, как сейчас: сухопарая, вечно как будто напуганная, старая.

– Кто тут? – раздался ее голос. Правой рукой она взялась за крестик, висящий у нее на шее. Когда Джуд и Мэрибет приблизились, она отступила, чтобы дать им пройти. – Бог мой, Джастин! Во имя Иосифа и Марии, что с тобой случилось?

Кухня была желтой. Желтый линолеум, желтая плитка на стенах, занавески в желтую и белую клетку, тарелки с рисунком из желтых маргариток в сушилке над раковиной. Глядя на эту желтизну, Джуд припомнил песню группы «Колдплэй» – несколько лет назад она была настоящим хитом. В ней пелось как раз о том, что все вокруг желтое.

Учитывая то, как дом выглядел снаружи, было очень странно найти в нем такую веселую и уютную кухню. В детстве на кухне никогда не бывало уютно. Мать Джуда проводила здесь почти все свое время: чистила картошку, мыла бобы, в каком-то ступоре смотрела дневные телепередачи.

Ее онемение, эмоциональное истощение лишали кухню цвета и превращали ее в такое место, где хотелось говорить очень тихо, а лучше – вообще молчать. В те годы это было унылое помещение, где беготня и крики так же неуместны, как в похоронном бюро.

Однако мать умерла тридцать лет назад, и теперь здесь распоряжалась Арлин Уэйд. Она жила в доме уже больше года и, когда не спала, почти всегда находилась именно здесь. Она согрела кухню своим присутствием, каждодневными хлопотами, разговорами по телефону с подругами, пирогами для родственников, заботами об умирающем старике. Кухня стала даже слишком уютной. От ее тепла у Джуда закружилась голова, вдруг стало душно.

Мэрибет повела его к кухонному столу. Он почувствовал, как в правый бицепс впился костяной коготь. Это Арлин взяла его за руку, и он удивился силе ее пальцев.

– У тебя носок на руку надет, – констатировала она.

– Ему оторвало палец, – пояснила Мэрибет.

– Тогда что вы тут делаете? – спросила Арлин. – Нужно везти его в больницу.

Джуд упал на стул. Удивительно, но ему все еще казалось, что он двигается. Перед глазами медленно проплывали стены кухни, стул скользил вперед, как на карусели в парке аттракционов: «Необыкновенное путешествие мистера Джуда». Рядом села Мэрибет, толкнув коленями его ногу. Она дрожала. Лицо блестело от пота, волосы разметались в беспорядке, спутались и неопрятными прядями прилипли к щекам, вискам, шее.

– А где собаки? – спросила Мэрибет.

Арлин, пристально щурясь в сползшие на нос очки, начала разматывать носок, стягивающий запястье Джуда. Если вопрос и показался ей странным или неуместным, виду она не подала, сосредоточившись на своем занятии.

– Мой пес – вон там, – ответила она, кивнув головой в угол кухни. – И как вы уже заметили, он ревниво меня охраняет. Очень бойкий старичок. С ним лучше не ссориться.

Джуд и Мэрибет посмотрели в угол. На подушке в плетеной корзине сидел толстый старый ротвейлер. Корзинка была ему маловата, и с одного края торчал розовый лысый собачий зад. Пес приподнял морду, посмотрел на гостей слезящимися больными глазами, потом снова положил голову на лапы и тихо вздохнул.

– Тебе, случайно, не собака палец откусила, а, Джуд? – спросила Арлин. – Ты поссорился с каким-нибудь псом?

– А где отцовские овчарки? – спросил он вместо ответа.

– Он уже давно не в состоянии держать собак. Клинтона и Разера я отдала соседям. – Она сняла носок и охнула при виде того, что раньше было повязкой. Бинты насквозь пропитались кровью. – Ты что, соревнуешься с отцом, кто быстрее помрет? – Не снимая бинтов, Арлин положила кисть Джуда на стол, чтобы внимательно осмотреть ее. Потом заметила, что у него забинтована и левая рука. – На той руке тоже не все части целы?

– Нет. Там просто глубокий порез.

– Я вызову «скорую помощь», – заявила Арлин и сняла трубку с настенного аппарата. Трубка громко и часто запищала, и Арлин тут же положила ее обратно на рычаг. – Вы скинули трубку с рычага на телефоне в прихожей, – обвинительным тоном произнесла она и удалилась, чтобы исправить содеянное гостями.

Мэрибет смотрела на руку Джуда. Он приподнял кисть – на столе остался кровавый отпечаток – и медленно опустил ее обратно.

– Зря мы сюда приехали, – сказала она.

– Все равно деваться больше некуда.

Она повернула голову и посмотрела на толстого ротвейлера Арлин.

– Скажи мне, что он сумеет нам помочь.

– Ладно. Он сумеет нам помочь.

– Правда?

– Нет.

Мэрибет устремила на Джуда вопросительный взгляд.

– Извини, – сказал он. – Возможно, насчет собак я ошибся. Дело в том, что годится не любая собака, а только моя. Ты когда-нибудь слышала о том, что у каждой ведьмы есть черный кот? Ангус и Бон были моими черными котами. Их никто не заменит.

– Когда ты понял это?

– Четыре дня назад.

– А почему не сказал мне?

– Надеялся, что истеку кровью до того, как Ангус… так поступит. Тогда бы у тебя все прошло. Призрак оставил бы тебя в покое, поскольку его задача была бы выполнена. Если бы голова моя работала получше, я не стал бы так тщательно перевязывать руку.

– Думаешь, все будет в порядке, если ты умрешь у меня на руках? Думаешь, все будет в порядке, если мы дадим призраку то, что он хочет? Да пошел ты к черту! По-твоему, я проехала полстраны, чтобы посмотреть, как ты убиваешь себя? Пошел к черту!

В кухне появилась озабоченная Арлин. То ли досада, то ли задумчивость, а может, то и другое вместе заставили ее нахмуриться.

– С телефоном творится что-то странное. Почему-то нет гудка. Вместо этого в трубке слышна какая-то местная радиостанция. Передача для фермеров, что ли. Про то, как закалывать животных или потрошить, я уж не поняла. Наверное, ветром порвало провод.

– У меня есть мобильный…– начала Мэрибет.

– У меня он тоже есть, – не дала ей договорить Арлин. – Но в нашем захолустье нет ни одной антенны. Давай сначала уложим Джастина в постель, и я взгляну, что можно сделать с его рукой. А потом доеду до соседней фермы и оттуда позвоню.

Без предупреждения она сжала пальцами запястье Мэрибет, поднесла к очкам левую перебинтованную руку девушки. От многочисленных пятен сухой крови повязка стала жесткой и коричневой.

– Да чем же вы двое занимались? – вопросила Арлин.

– У меня большой палец… – проговорила Мэрибет.

– Ты пыталась обменять его на указательный палец Джастина, что ли?

– Туда попала инфекция.

Арлин оставила перебинтованную руку и обратила внимание на вторую ладонь Мэрибет – без повязки, неестественно белую и всю в морщинах.

– Никогда не видела подобной инфекции. Заражены обе руки? Что-нибудь еще?

– Нет.

Арлин приложила руку ко лбу Мэрибет.

– Да ты вся горишь. Бог мой. Что один, что другая – оба хороши. Ты можешь отдохнуть в моей комнате, деточка. А я устрою Джастина в комнате его отца. Пару недель назад мы перенесли туда вторую кровать, чтобы я могла ночевать там и присматривать за ним ночью. Давай, большой мальчик. Нужно сделать еще несколько шагов. Поднимайся.

– Если хочешь, чтобы я сдвинулся с места, лучше сразу вези сюда тачку, – предупредил Джуд.

– В комнате твоего отца есть морфин.

– Ладно, – согласился Джуд и оперся левой рукой о стол, с трудом отрывая себя от стула.

Мэрибет подскочила и взяла его под локоть.

– А ты куда? – спросила Арлин. Она мотнула головой куда-то в сторону ротвейлера. За ним виднелась открытая дверь, ведущая в бывшую комнатку для шитья, теперь превратившуюся в маленькую спальню. – Лучше приляг. С ним я справлюсь.

– Да, – сказал Джуд Мэрибет. – Арлин справится.

– Что будем делать с Крэддоком? – спросила Мэрибет.

Она стояла прямо перед ним, и Джуд наклонился, прижался лицом к ее волосам и поцеловал в макушку.

– Не знаю, – признался он. – Черт возьми, я бы все отдал, лишь бы тебя сейчас не было здесь. Почему ты не ушла? Почему ты не убежала, когда у тебя еще был шанс? Почему ты ведешь себя, как упрямая заноза?

– Я с тобой уже девять месяцев, – ответила она и, встав на цыпочки, обняла Джуда за шею, потянулась губами к его губам. – Наверное, от тебя и научилась.

И они замерли в объятиях друг друга.

Когда Джуд отпустил Мэрибет, Арлин помогла ему повернуться и повела через кухню в заднюю комнату, которая раньше была спальней Джуда. Он не ожидал этого – думал, что ему предстоит подняться на второй этаж, в хозяйскую спальню.

Но, конечно, отец лежал на первом этаже. Джуд припомнил: Арлин упоминала в одном из телефонных разговоров, что перевела Мартина в бывшую комнату сына. Ей стало трудно все время подниматься и спускаться по лестнице.

Джуд бросил на Мэрибет еще один, последний взгляд. Она стояла в дверях спальни Арлин и блестящими измученными глазами смотрела на него. Он и Арлин уходили, оставляя ее одну. Ему очень не нравилось, что Мэрибет будет так далеко от него, в темном лабиринте отцовского дома. Джуд подумал, что они, возможно, никогда больше не найдут дорогу друг к другу.

Стены темного и узкого коридора, ведущего в его старую спальню, заметно покосились. Джуд заметил (и вспомнил) дверь, затянутую ржавой, местами рваной сеткой. Сейчас она была заколочена гвоздями, а раньше вела в загон для свиней. К своему удивлению, за сеткой Джуд увидел трех свиней среднего размера. Они пристально следили за идущими мимо Арлин и Джудом, поворачивая добродушные и умные морды.

– Свиньи? До сих пор? Кто за ними смотрит?

– А ты как думаешь?

– Может, пора продать их?

Она пожала плечами, потом сказала:

– Твой отец всю жизнь держал свиней. Наверное, я оставила их, чтобы они напоминали ему о том, кто он такой. – Она подняла на Джуда глаза: – Считаешь меня старой идиоткой?

– Нет, – честно ответил Джуд.

Арлин толкнула дверь в бывшую комнату Джуда, и они шагнули в духоту, так сильно пропахшую ментолом, что на глазах у Джуда выступили слезы.

– Погоди, – сказала Арлин. – Я уберу свое шитье.

Она оставила его ждать, прислонившись к косяку, и торопливо просеменила к узкой кровати у левой стены. Напротив стояла вторая, точно такая же кровать. На ней лежал отец Джуда.

В узкие щели между веками виднелась лишь мутная белизна глазных яблок. Рот разинут. Руки – костлявые крючья с желтыми острыми кривыми ногтями – лежали на груди. Он всегда был худощавым и жилистым. Теперь он потерял, по оценке Джуда, около трети своего веса, в нем осталось не более сотни фунтов. Щеки превратились в темные провалы. Несмотря на тонкий свист дыхания в горле, казалось, что отец уже мертв. На подбородке засохли белые полоски. Значит, Арлин все еще бреет его. На ночном столике стояла чашка с остатками пены и кисточкой на деревянной ручке.

Джуд не видел отца тридцать четыре года, и при взгляде на него – истощенного, страшного, заблудившегося в собственном сне о смерти – почувствовал головокружение. То, что Мартин еще дышал, делало эту картину еще ужаснее. Было бы проще, если бы отец уже умер. Джуд ненавидел его так долго, что не был готов испытать другие эмоции. Жалость. Ужас. Ведь ужас коренится в сочувствии, в понимании, каково выносить подобные страдания. Джуд не ожидал, что способен проявить понимание или сочувствие к человеку на кровати.

– Он видит меня? – спросил он.

Арлин посмотрела через его плечо на Мартина.

– Сомневаюсь. Он давно не реагирует на зрительные образы. Конечно, говорить он перестал еще раньше, несколько месяцев назад, но до последнего времени он то кривил лицо, то делал какой-нибудь знак, если чего-то хотел. Ему нравилось, когда я его брила. Поэтому я продолжаю это делать – каждый день. Ему нравилось чувствовать горячую воду на лице. Может, нравится до сих пор. Не знаю. – Она помолчала, глядя на тощее сипящее тело старика. – Мне жаль, что он умирает, но после определенного момента поддерживать жизнь еще хуже. Я уверена в этом. Наступает время, когда смерть требует своего.

Джуд кивнул:

– Смерть требует своего. Верно.

Он обратил внимание на то, что Арлин держала в руках: коробку с шитьем, которую она взяла с ближней кровати. Когда-то это принадлежало его матери – большая желтая конфетная коробка в форме сердца, одна из тех, что дарил ей отец, наполненная наперстками, иголками и нитками. Арлин нажала на крышку, плотно ее закрыла и поставила на пол между койками. Джуд опасливо наблюдал за коробкой, но никаких угрожающих действий с ее стороны не последовало.

Арлин вернулась и за локоть подвела его к пустой кровати. Лампа на длинной складной ножке была прикручена к прикроватной тумбочке. Арлин повертела лампу – ржавые соединения заскрипели – и нажала на выключатель. Яркий свет, брызнувший из-под абажура, заставил Джуда зажмуриться.

– А теперь давай взглянем на твою руку.

Она подтащила к кровати низкую табуретку, уселась на нее и с помощью пинцета стала разматывать мокрую марлю. Когда она отлепила от его кожи последний слой, всю кисть словно окунули в ледяную воду, а утерянный палец – невероятно защипало, будто в него вцепилась целая армия муравьев.

Арлин несколько раз вонзила в его рану иглу шприца, Джуд матерился. Потом кисть и запястье постепенно затопил благословенный холод. Он побежал по венам, превращая Джуда в снеговика.

В комнате потемнело, потом снова стало светло. Пот на его теле быстро остывал. Он лежал на спине. Он не помнил, когда лег. В правой руке ощущалось какое-то невнятное давление или потягивание. Когда Джуд понял, что Арлин что-то делает с обрубком его пальца – сшивает или соединяет скрепками, – он успел лишь проговорить: «Сейчас вырвет». Он боролся с приступом рвоты, пока Арлин подкладывала ему под щеку резиновый сосуд, а потом повернул голову, и его стошнило.

Закончив, Арлин положила правую руку Джуда ему на грудь. Обернутая милей бинтов, кисть увеличилась в три раза и превратилась в маленькую подушку. Джуда клонило в сон. В висках пульсировала боль. Арлин направила резкий яркий свет ему в глаза и наклонилась, чтобы осмотреть порез на щеке. Потом нашла широкий пластырь телесного цвета и аккуратно приклеила на лицо Джуда.

Она сказала:

– Из тебя вытекло очень много. Ты хоть знаешь, какое теперь заливать топливо? Мне надо сказать «скорой помощи», что им привезти с собой.

– Проверь, как там Мэрибет. Пожалуйста.

– Как раз собиралась.

Он закрыл глаза, а когда открыл, то не представлял себе, сколько минут прошло – одна или шестьдесят. Отцовский дом был погружен в покой и тишину, не раздавалось ни звука, кроме внезапного порыва ветра, потрескивания бревен, барабанной дроби дождя по стеклу. Сумела ли Арлин дозвониться до «скорой»? Заснула ли Мэрибет? Где Крэддок – уже в доме? Сидит под дверью? Джуд повернул голову и увидел, что на него смотрит отец.

Нижняя челюсть отца безвольно висела, оставшиеся зубы потемнели от никотина, десны воспалились. В бледно-серых глазах Мартина застыла растерянность. Двух мужчин разделяло четыре фута голого пола.

– Тебя здесь нет, – просипел Мартин Ковзински.

– Я думал, ты не можешь говорить, – сказал Джуд. Отец медленно закрыл и открыл глаза. Никак не показал, что услышал сына.

– Когда я проснусь, тебя здесь не будет.

В его интонации слышалась надежда. Он слабо закашлялся. Изо рта полетела слюна, грудь при каждом болезненном вздохе глубоко западала, будто он выкашливал свои внутренности и понемногу сдувался.

– А вот здесь ты ошибаешься, – сказал ему Джуд. – Это ты мой дурной сон, а не наоборот.

Мартин продолжал смотреть на него с тупым удивлением и лишь несколько секунд спустя перевел взгляд на потолок. Джуд через силу наблюдал за ним: больной старик на армейской койке, дыхание с хрипом прорывается из горла, на подбородке засохшая пена.

Вскоре веки отца сомкнулись. А вслед за ним – и веки Джуда.

Он не знал, что разбудило его, но в какой-то момент вдруг вынырнул из сна и увидел, что в ногах кровати стоит Арлин. Сколько времени она так провела, было неясно. С ее ярко-красного плаща стекали блестящие дождевые капли. На старом худом лице застыло бесстрастное выражение, почти как у робота. Джуд не сразу понял это выражение, но через пару секунд интерпретировал его как страх. Он гадал, вернулась ли она или еще не уезжала.

– У нас нет света, – сказала она.

– Да?

– Я выходила на улицу, а когда вернулась, света уже не было.

– А-а.

– Возле дома стоит чей-то пикап. Просто стоит, и все. Какого-то непонятного цвета – никакого. Кто внутри, не видно. Я подошла к нему, чтобы посмотреть, кто это, попросить вызвать «скорую», а потом испугалась. Испугалась того, кто там сидит, и вернулась.

– Лучше держаться от него подальше. – Арлин продолжала, словно не слышала Джуда:

– А дома оказалось, что электричества нет и в телефоне выступает какой-то сумасшедший. Теперь он несет что-то насчет славного пути – наверное, сектант. В гостиной вдруг заработал телевизор. Сам. Я знаю, что это невозможно, ведь в доме нет электричества. Но он заработал. Показывали новости. О тебе. Обо всех нас. О том, что мы умерли. Показали ферму и все прочее. Мое тело накрыли простыней. Они не говорили, что это я, но я заметила мой браслет на руке. Дом огородили желтой лентой. И Деннис Уолтеринг сказал, что это ты убил нас.

– Это неправда. Ничего этого не произойдет.

– Потом я не выдержала. Выключила телевизор. А он снова включился. Я снова выключила его и выдернула шнур из розетки. Это помогло. – Она замолчала, потом добавила: – Мне надо идти, Джуд. Нужно позвонить от соседей, вызвать «скорую помощь». Надо идти… Только я боюсь объезжать тот пикап. Кто в нем?

– Тебе лучше не знать. Возьми мой «мустанг». Ключи в зажигании.

– Спасибо, не надо. Я видела, что там на заднем сиденье. О-о. Я лучше поеду на своей машине.

– Главное – держись подальше от пикапа. Объезжай его по газону, дави забор, если надо. Все, что угодно, но не приближайся к нему. Ты проверяла, как там Мэрибет?

Арлин кивнула.

– Ну и как?

– Спит. Бедное дитя.

– Да.

– Я пошла, Джастин.

– Будь осторожна.

– Я беру с собой своего ротвейлера.

– Хорошо.

Она сделала полшага к двери, но остановилась и спросила:

– Помнишь, мы с дядей Питом возили тебя в «Диснейленд», когда тебе было семь лет?

– Нет.

– Я ни разу не видела, чтобы ты улыбался – только в тот раз, когда забрался на спину слона и поехал по кругу. Я тогда обрадовалась. Раз ты умеешь улыбаться, думала я, у тебя есть шанс стать счастливым. И я очень жалела, что ты вырос таким. Таким несчастливым. Все время носишь черное и поешь ужасные вещи. Как я за тебя переживала. Куда подевался тот мальчик, что улыбался мне с карусели?

– Он умер. Я его призрак.

Она кивнула и пошла к двери. Взмахнула рукой, прощаясь, и исчезла во мраке коридора.

Джуд остался лежать. Он напряженно прислушивался к дому: к тому, как поскрипывали стены под порывами ветра, как барабанил по ним дождь. Раздался короткий резкий звук. Наверное, это вышла Арлин. А может быть, хлопнула дверь курятника.

Кроме жжения в щеке, пронзенной осколком, Джуд не испытывал сильной боли. Он дышал медленно и ровно. И смотрел на дверь, откуда ожидал появления Крэддока. Он не отрывал от нее взгляда – пока не услышал тихое постукивание справа от себя.

Пришлось посмотреть, что там. А там была большая желтая коробка в форме сердца. Стук раздавался оттуда. Потом коробка дернулась, словно по ней ударили снизу. Проползла по полу несколько дюймов и подпрыгнула снова. Зашевелилась крышка и после нескольких судорожных движений приподнялась с одного края.

Из коробки высунулись четыре костлявых пальца. Затем показался большой палец, и крышка окончательно снялась с коробки и стала подниматься вверх. Ее выталкивал Крэддок, вылезающий из коробки, как из отверстия в полу – отверстия в форме сердца. Крышка лежала на его голове смешной дурацкой шляпой. Он снял ее, отбросил в сторону, потом одним рывком вытащил себя из коробки до пояса. Для человека, не только весьма пожилого, но и мертвого, это было удивительно атлетическое движение. Он оперся коленом об пол, вылез полностью и встал на ноги. Складки на его черных брюках оставались идеально ровными.

В загоне завизжали свиньи. Крэддок запустил длинную черную руку в бездонную коробку, поискал там что-то на ощупь, нашел и вытащил свою шляпу, надел ее на голову. Перед его глазами плясали черные каракули. Крэддок обернулся к Джуду, и его губы растянулись в улыбке.

– Что тебя так задержало? – спросил Джуд.

– Вот мы и вместе, ты и я. Но не на дороге, – сказал покойник. Его губы двигались беззвучно, голос существовал только в голове Джуда. В полумраке слабо поблескивали на черном костюме серебряные пуговицы.

– Да, – ответил Джуд. – Покатались, хватит.

– Все еще полон задора. Просто удивительно. – Крэддок положил костлявую ладонь на ногу Мартина, провел по ней несколько раз поверх простыни. Мартин лежал с закрытыми глазами, но из разинутого рта вырывался высокий сиплый свист дыхания. – Тысяча миль позади, а ты все еще поешь старую песню.

Рука Крэддока скользила по груди Мартина. Сам призрак как будто не замечал, что делает. Он ни разу не взглянул на старика, с трудом ловившего последние в своей жизни глотки воздуха.

– Мне твоя музыка никогда не нравилась. Анна слушала ее на такой громкости, что у нормального человека уши отваливались. Ты знаешь, что этот свет и ад соединяет дорога? Я ездил по ней. Много раз. Так вот, на той дороге ловится только одна радиостанция, и там всегда передают одну и ту же музыку: твою. Должно быть, дьявол так наказывает грешников. – Он засмеялся.

– Оставь девушку.

–О нет. Она будет сидеть между нами, когда мы пустимся в путь по ночной дороге. Она зашла вместе с тобой слишком далеко. Теперь мы не можем оставить ее.

– Говорю тебе, Мэрибет не имеет к этому никакого отношения.

– Запомни, сынок: не ты мне говоришь, а я тебе. Ты задушишь ее, а я буду смотреть. Повтори. Расскажи мне, как все будет.

Джуд подумал: «Ни за что». Но, еще додумывая эту мысль, произнес:

– Я задушу ее. А ты будешь смотреть.

– Вот теперь твоя песня мне нравится.

Джуд вспомнил о песне, которую сочинил в том мотеле в Виргинии. Вспомнил, как его пальцы сами находили нужные аккорды, вспомнил чувство покоя и умиротворения, охватившего его, когда он перебирал струны. Ощущение порядка и контроля, отстраненность от остального мира, уединение за невидимой стеной звука. Как там говорила Бэмми? Мертвые побеждают, когда ты сдаешься. И Джессика Прайс в его видении сказала, что Анна пела, находясь в трансе. Пела, чтобы с ней не делали того, чего она не хочет, чтобы отгородиться от голосов, которые не желала слышать.

– Вставай, – велел призрак. – Хватит отдыхать. У тебя важное дело. Девчонка ждет.

Но Джуд уже не слышал мертвеца. Он изо всех сил сосредоточился на музыке, звучавшей у него в голове. Он слышал песню такой, какой она должна быть – записанная его группой, с мягким звоном цимбал и медленным глубоким пульсом бас-гитары. Мертвый старик что-то говорил, но Джуд обнаружил, что можно почти полностью игнорировать его, если думать о своей новой песне.

Он вспомнил о радиоприемнике в «мустанге» – старом приемнике, который он заменил на новый аудиоплеер. Та магнитола со стеклянной панелью принимала только средние волны. Когда ее включали, она горела неземным зеленым светом, превращая салон автомобиля в аквариум. Джуд представил себе, как из этого приемника льется его песня, слышал собственный голос, выкрикивающий слова под вибрирующий звук гитары. Это было на одном канале. На другом звучал голос покойника. Далекая южная полуночная радиостанция «Послушаем во имя Иисуса» ловилась совсем плохо, пробивались лишь обрывки речей, одно-два слова, а остальное терялось в волнах помех.

Крэддок приказал ему встать. Через мгновение Джуд осознал, что не выполнил команды.

– Я сказал, вставай!

Джуд начал подниматься – но остановил себя. Он вообразил, как откинул водительское сиденье и вытянул ноги в открытое окно. По радио передавали его песню, в теплой летней ночи стрекотали насекомые. Он и сам что-то напевал. Тихо, сбивчиво, с паузами, однако узнаваемо: он напевал свою новую песню.

– Ты слышишь, что я говорю тебе, сынок? – спросил мертвец.

Джуд понял смысл вопроса по движению губ Крэддока: его артикуляция была очень четкой. Но Джуд ничего не слышал.

– Нет, – ответил он.

Верхняя губа Крэддока поползла вверх. Его рука по-прежнему лежала на теле отца Джуда – она передвинулась с груди Мартина на горло. О стены дома забился ветер, в оконные рамы плеснул дождь. Потом порыв стих, и в наступившей тишине стали слышны слабые стоны Мартина Ковзински.

Джуд на время забыл об отце, уйдя в вариации воображаемой песни, но стоны напомнили ему о Мартине. Он взглянул на отца. Тот широко раскрытыми глазами, полными смертельного ужаса, снизу вверх уставился на Крэддока. Крэддок тоже смотрел на старика. Его хищная ухмылка смягчилась, на сухом костистом лице появилось задумчивое выражение.

Отец заговорил – монотонным голосом, сиплым от долгого молчания.

– Это посланник. Посланник смерти.

Призрак обратил на Джуда черные пятна глаз. Губы Крэддока зашевелились, и на миг его слова пробились сквозь песню.

– Значит, ты можешь отгородиться от меня, – говорил Крэддок. – А вот он не может.

Крэддок склонился над отцом Джуда и положил ладони Мартину на лицо – справа и слева от носа. Дыхание Мартина стало прерывистым, паника не давала ему как следует вдохнуть, он забывал выдыхать. Веки трепетали. Покойник склонился еще ниже и припал губами ко рту Мартина.

Отец вжался в подушку, уперся пятками в постель, отодвигаясь, как будто от Крэддока можно спрятаться в постели. Он сделал последний отчаянный вдох – и всосал привидение в себя. Это произошло мгновенно и походило на то, как фокусник продергивает сквозь кулак шарф, заставляя его исчезнуть. Крэддок сморщился куском полиэтиленовой пленки, втягиваемым в раструб пылесоса. Последними в горле Мартина исчезли начищенные черные ботинки. Шея несчастного старика растянулась и набухла, вспучилась, как тело змеи, проглотившей кролика, но Крэддок скользнул ниже по горлу, и шея вернулась в нормальное состояние – снова стала тощей, морщинистой и дряхлой.