Процессы демократизации и армия: утверждение законодательных основ и гражданского контроля

⇐ ПредыдущаяСтр 63 из 72Следующая ⇒

Проблемы демократии и демократизации ныне принадлежат к едва ли не самым актуальным темам как в зарубежной, так и в отечественной политологии. Они касаются, главным образом, судьбы тех стран, которых накрыла «третья волна» демократизации, а значит, и России. По мнению С. Хантингтона, первая из «волн» пришлась на период с 1826 по 1920 гг. и породила 29 демократий; вторая охватила мировые страны после Второй мировой войны и к 60-м годам XX века увеличила число демократий до 32; третья же была инициирована «крахом» коммунизма в 80-90-е гг. минувшего столетия, когда в число демократических стран вошел ряд восточноевропейских независимых (от Варшавского Договора) государств. Считая два «отката» (в 1922-1942 гг. и 1960-1975 гг.), уменьшивших число демократий соответственно до 12, а затем до 30, можно, тем не менее, утверждать, согласно указанному автору, что процесс демократизации остается устойчивой и нарастающей доминантой мирового развития[125].

Оставляя все хронологические детали этой схемы на совести автора, примем, тем не менее, вывод о том, что демократизация, по-видимому, будет одной из важнейших тенденций развития и третьего тысячелетия.

Анализ проблем и противоречий российской демократизации непосредственно отражается на положении отечественной армии. Ныне проблемы включения армии в политический процесс и, в частности, ее роли и места в процессе демократизации нашего общества, все более привлекают интерес исследователей[126]. Являясь инструментом государственной политики, армия может представать как надежная опора государства, условие его стабильности, так и использоваться в качестве силы, дестабилизирующей общество, особенно в условиях переходных процессов, периодов общественно-политических кризисов. Сложно складывались взаимоотношения общества и армии в кризисной ситуации 90-х гг. С одной стороны, как будто бы не утратила силы формула «народ и армия едины»; отсюда на армию многие продолжали смотреть как на гарант стабильности, сдерживающий социальный раскол общества и препятствующий развязыванию гражданской войны. С другой, – в выступлениях иных аналитиков, экспертов, публицистов проскальзывала боязнь «человека в погонах», недоверие к нему, а то и подозрительность. При любом обострении ситуации начинала разыгрываться «армейская карта»; подбрасывались идеи о грозящем государственном перевороте, военной диктатуре, строились прогнозы: с кем армия? как-то она сейчас себя поведет? Справедливости ради следует отметить, что определенный повод для настороженного отношения давала и сама армия. Начало 90-х гг., на которые пришелся пик антиармейских настроений, было отмечено резким и неудачным вмешательством военных во внутреннюю политику. Позднее армия была вовлечена в политические конфликты в августе 1991 г. и в октябре 1993 г. Общественное осуждение вызвала бессмысленная война в Чечне 1994-1996 гг. Превращение армии в инструмент силового воздействия на внутриполитические процессы негативно сказывалось и на самой армии, поскольку усиливало напряженность в ее взаимоотношениях как с властью, так и с населением; обострялись и внутриармейские проблемы, взаимоотношения с другими силовыми структурами. Социологические исследования показывают, что в разгар чеченской войны последнюю поддерживали лишь 8-12% военнослужащих, каждый десятый колебался в определениях, а 4/5 – осуждали. Больше того, под влиянием событий в Чечне армия выставила оценку не только самой войне, но и развязавшей ее власти: экспертные данные свидетельствуют, что до 80% военнослужащих не питали доверия к президенту, правительству, парламенту и не собирались поддерживать на выборах никого из высших руководителей государства. Таким образом, пытаясь решать общественные проблемы силовыми методами, авторитарный режим восстановил против себя не только население, но и тех, чьими руками он эти методы осуществлял.[127]

Несмотря на известные указы Президента и Министерства Обороны о деполитизации Вооруженных Сил РФ, армия постоянно использовалась для урегулирования не только межнациональных конфликтов на территории СНГ, но и для погашения острых кризисных ситуаций внутри России. В центре обостряющихся взаимоотношений Молдовы и Приднестровья оказалась 14-я российская армия. В «горячую точку» попала 19-я отдельная армия ПВО, дислоцированная в Закавказье. Зоной постоянной военной опасности в течение ряда лет оставался Северный Кавказ. Российские военнослужащие не только испытывали на себе произвол властей, но и в огромном числе гибли в различных «горячих точках», районах катастроф, зонах бедствий. Только за четыре года, с 1991 по 1994 г.г., в армии погибло столько же, сколько мы потеряли во время войны в Афганистане. Число погибших и умерших от ран в Чеченской войне 1994-1996 г.г., по данным Совета Безопасности ООН, составило от 80 до 100 тысяч человек.

С окончанием холодной войны и изменением в геополитической обстановке армию в том объеме и качестве, в каком она существовала до недавнего времени, стали рассматривать как «слишком дорогое удовольствие». Это нарушило традиционно сложившиеся отношения армии и общества, способствовало нарастанию отчуждения. Ухудшение социально-экономической ситуации в стране сказалось на социальном положении военнослужащих. Еще совсем недавно профессия военного была не только почетной, уважаемой, но и высокооплачиваемой, в сравнении с некоторыми другими категориями трудящихся. Ныне военные стали социальной группой со сравнительно низкими доходами. По данным Центра военно-социологических, психологических и правовых исследований ВС РФ за 1992 г., 72% офицеров, прапорщиков, мичманов высказывали неудовлетворенность своими жилищными условиями. При этом в худшем положении здесь были младшие офицеры (не удовлетворено 83% опрошенных).[128] Положение с жильем по мере введения жилищных сертификатов изменилось мало: 160 тыс. семей военнослужащих нуждались в жилье, между тем жилищными сертификатами было обеспечено лишь 12 тыс., главным образом, тех, кто увольнялся в запас.

Межу тем, армия – это не только подсистема государственного управления, предназначенная для проведения политики средствами вооруженного насилия, но и институт, представляющий интересы общенациональной безопасности. Известно, что армия органически связана с обществом и зависит от него; в ней так или иначе отражаются все общественные отношения – политические, экономические, социальные, духовные. В ситуации переходности на положение и моральный дух российской армии влияет совокупность социальных факторов: болезненный ход социально-экономических реформ, кровавые братоубийственные национальные конфликты, где армия вынуждена выполнять миротворческие функции; рост преступности в обществе; большое сокращение вооруженных сил и вывод войск из ближнего и дальнего зарубежья; смена политических, мировоззренческих и нравственных ориентиров и др.

Сложилась парадоксальная ситуация, когда люди, призванные защищать Отечество и мирный труд граждан, сами оказались в положении нуждающихся в защите от уголовного произвола, бесправия. Нарастало количество угроз физической расправы, оскорблений военнослужащих и членов их семей. Человек со служебным оружием стал объектом повышенного внимания преступников. Пик такого рода акций пришелся на первые годы «новой экономической реформы». В 1989 г. умышленно убиты с целью завладения оружием 42 чел.; в 1990 г. это число возросло в 1,8 раза, в 1991 г. в 4,2 раза; в 1992 г. удельный вес разбойных нападений вырос на 33,7% к 1991 г. Далее эта тенденция только нарастала.[129]

Таким образом, служба в армии стала делом повышенного социального риска, что сказывалось на настроениях кадровых военнослужащих, привело к оттоку квалифицированных кадров из армии. По данным ЦВСППИ, 50% опрошенных военнослужащих считали, что реформы принесли обнищание народу, что интересы новых «бедных» и «богатых» несовместимы; 90% не верили в искреннее желание Запада помочь России; 63% полагали, что правительство превращает армию в заложника политических интриг, бросает е на произвол судьбы; 53% не одобряли использования вооруженных сил в миротворческих актах в СНГ; 20% считали, что в кризисной ситуации можно не выполнять распоряжения власти, если они представляются неправомерными.[130]

К этому следует добавить и слабую правовую защищенность военнослужащих. Несмотря на то, что был принят «военный пакет» законов, которые призваны обеспечить военнослужащих необходимыми правами и льготами, упорядочить их обязанности как граждан и государственных служащих, многие вопросы военного строительства по-прежнему были не урегулированы в нормативно-правовом отношении. Да и принятые законы, по мнению опрошенных, оставались в основном «законами на бумаге». Такого мнения придерживались около 70% кадровых военнослужащих. Из них 51% считали, что принятие указанных законов имело чисто манипулятивную цель снятия социальной напряженности.[131] Очевидно, каждый из отмеченных моментов играл определенную роль в снижении воинской дисциплины. Но главная причина – возникшая «брешь» между традиционными воинскими ценностями и духом прагматизма, который навязывала военнослужащим социально-экономическая ситуация 90-х гг. – так и не была указана социологами. На почве снижения взаимной требовательности в армии укрепились неуставные отношения, расцвела преступность. Данные социологии свидетельствуют, что от 50 до 70% военнослужащих срочной службы отмечали участившиеся случаи унижения и оскорбления личного достоинства. Только каждый четвертый оценивал взаимоотношения в своей части как «уставные», «товарищеские». 23% респондентов были склонны характеризовать ситуацию в своих коллективах как напряженную, конфликтную.

По сути, в 90-е г.г. шел последовательный развал армии, разложение ее боеготовности и морального духа. В пользу этого вывода говорят следующие моменты.

- Падение престижа армейской службы в глазах общества и самих военнослужащих. По официальным данным шел отток из Вооруженных Сил молодых офицеров до 15-20 тысяч ежегодно. Укомплектованность офицерского корпуса составляла 50-60%. Одновременно происходила переоценка нравственной ценности воинской службы среди гражданской молодежи. Это создало серьезную проблему с призывом. Уклонения от воинской службы стали эпидемией и составляли до 2/3 воинских поступлений[132]. Значительная часть молодых людей рассматривала службу в армии как неприятную неизбежность[133].

- Нарушение исторически сложившихся нравственных норм, принципов, традиций жизни армии. Под влиянием духа прагматизма шло падение как общей, так и традиционной воинской культуры; участились случаи, которые ранее казались чрезвычайными: бесчинства по отношению к местному населению, драки, хищения личного и государственного имущества; возросла преступность среди всех категорий военнослужащих; стали нормой конфликты между офицерами, прапорщиками, с одной стороны, и подчиненными им сержантами и солдатами, с другой, - на почве неуважительного отношения друг к другу[134].

Согласно данным социологического опроса, проведенного военными социологами Гуманитарной Академии ВС РФ, ныне наиболее распространены такие нарушения воинской дисциплины, как халатное отношение к исполнению служебных обязанностей, употребление спиртных напитков, невыход на службу, хищение военного и личного имущества[135]. При этом дисциплинарные нарушения не получают соответствующего осуждения в воинских коллективах. Командиры объясняют низкое состояние дисциплины не зависящими от них обстоятельствами. По данным социологов, основными причинами ухудшения воинской дисциплины офицеры считают: нерешенность социально-бытовых проблем (79%), утрату веры в необходимость воинского труда (59%), невозможность эффективно применять военные законы и уставы (53%), низкие морально-психологические качества молодого пополнения (50%), проникновение в воинскую среду криминальных элементов (18%), недостаток кадров, подготовленных для воспитательной работы с личным составом (15%), засилие неуставных отношений[136].

Как свидетельствует военная прокуратура, в 1996 г. каждый третий погибший в армии был самоубийца. Характерно, что 80% глумлений происходили в присутствии личного состава, но лишь 4% из них пресекались очевидцами; в остальных случаях военнослужащие не вмешивались в действия казарменных хулиганов[137].

С начала 90-х годов в Вооруженных Силах РФ резко возросла преступность. В 1996 г. в армии и иных воинских формированиях было зарегистрировано около 40 тыс. преступлений, каждое третье из них – уголовное; остальные – воинские. Для преступности в среде офицеров более характерны корыстные мотивы. В 1994 г. внимание общества привлек «бизнес генералов» в Западной группе войск[138]. В 1997 г. по данным военной прокуратуры, ущерб от расхищений и незаконных операций с военными бюджетными средствами исчислялся уже 500 млрд. рублей[139]. К уголовной ответственности привлечено свыше 400 офицеров, из них не менее 100 старших офицеров и 15 генералов[140]. Накопленные негативы в армейской жизни, истоки которых носят не только субъективный, но и объективный, внешний для военных характер, сказались на снижении доверия населения к армии. Если в начале 90-х гг. оно удерживалось на цифре 55-60% доверяющих, то к концу десятилетия снизилось до 27-24%. Однако, несмотря на непрерывное падение доверия, армия продолжала держать высший рейтинг в списке различных государственных и общественных структур: он в несколько раз превышал рейтинг президента, парламента, суда, прокуратуры, правительства[141]. Таким образом, в то время, как народ практически терял веру в основные подразделения власти, не менее четверти его продолжали видеть именно в армии гаранта независимости и безопасности Отечества.

Обобщая сказанное о динамике военно-политического и духовно-нравственного потенциала российской армии в 90-е гг., можно заключить, что главным истоком субъективных проблем здесь было то, что «человек в шинели» (как, впрочем, и гражданский наш человек) не выдержал «испытания свободой», потому что демократизацию, особенно в ее либеральном варианте, обычно воспринимают через призму идеала свободы.

Укрепление законодательно-правовых основ жизни армии идет в русле утверждения идеи правовой государственности. Сама по себе эта идея – продукт теоретической мысли нового времени (Ш. Монтескье, Д. Локк, Д. Дидро, Ж.-Ж. Руссо, И. Кант), которая утверждала, что на смену полицейскому, бюрократическому государству (государству произвола) со временем должно прийти правовое государство, в основе которого лежит утверждение автономии личности, ее неотчуждаемых прав и свобод. Со временем она нашла отражение в «Декларации прав и свобод человека и гражданина», а в XX в. стала реальной практикой государств, следующих по пути демократического развития. Важнейшие признаки правового государства, как его толкуют современные политико-правовые концепции, сводится к следующему.

- Утверждение верховенства закона во всех сферах жизни общества; в демократическом обществе высший закон – Конституция; таким образом, правовое государство – это конституционно организованная власть.

- Гарантированность, а значит, реальность прав и свобод человека и гражданина, признание таких сфер жизни человека, куда вмешательство государства недопустимо.

- Взаимная ответственность государства к личности: «закон обязателен для всех».

- Разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную и утверждение принципа независимости суда. [142]

Что это означает для современной России? В начале 90-х г. идея правового государства разъяснялась примерно так. В обществе, где провозглашается «верховенство закона» и утверждаются права человека, граждане «могут делать все, что прямо не запрещено законом», а представители власти – «только то, что им законом разрешено». Кроме того, принцип разделения властей ограничивает возможность злоупотреблений власти, а взаимная ответственность всех и независимость суда утверждает идею неотвратимости наказания, «невзирая на лица», за совершенное отступления от закона. Иначе говоря, в правовом российском государстве должен утвердиться приоритет не силы, а закона и права. Пока же реальность далека от этого.

Утверждение законодательно-правовых основ деятельности армии и военной политики развертывается по целому ряду направлений.

- Закладывается правовая база национальной безопасности РФ: ее образуют Конституция РФ, Концепция национальной безопасности, Военная доктрина, федеральные законы «Об обороне», «О безопасности», «О военном положении», «О мобилизационной подготовке и мобилизации в Российской Федерации», «О чрезвычайном положении», «О государственной границе» и др. Здесь изложены основные принципы военного строительства и применения вооруженных Сил РФ в соответствии с Уставом ООН, Хельсинкскими соглашениями 1975 и 1992 гг., Парижской (1990) и Стамбульской (1999) Хартиями и другими международными договорами и договоренностями в области военной безопасности.

- Разрабатываются правовые основы военной службы как особого вида деятельности; их образуют: федеральные законы «О воинской обязанности и военной службе» (1998), «О статусе военнослужащих» (1998), «Об альтернативной гражданской службе» (1994); воинские уставы: Дисциплинарный, Общевойсковой, Внутренней службы, Гарнизонных и караульных служб и др. В них обоснованы специфика военной службы, воинские обязанности и дисциплинарные правила; подготовка к военной службе, призыв и приведение к присяге; воинская служба в добровольном прядке (по контракту) и на альтернативной основе; а также развернуты регулятивные правила военно-служебных отношений, уклада быта, предупреждения рисков для жизни и здоровья в условиях повышенной опасности; материальных гарантий прав военнослужащих и членов их семей.

- Создается нормативная правовая основа для реформирования российских ВС, совершенствования их боеготовности, гарантирующей надежную вооруженную защиту Отечества в соответствии с мировым уровнем развития военной техники и технологии. Сюда относится целый ряд перспективных программ развития военного строительства и вооружений, в частности, План строительства и развития Вооруженных Сил Российской Федерации на 2001-2005 гг.; планы строительства видов и родов войск, а также развития систем обеспечения вооружений на 2001-2005 гг.; Основы государственной политики российской Федерации по военному строительству на период до 2010 г., Государственная программа вооружений до 2010 г.; федеральная программа Переход к комплектованию военнослужащими, проходящими военную службу по контракту, ряда соединений и воинских частей на 2004-2007 гг. и др. Всего в указанный перечень входят около 30 документов, имеющих силу законов, подзаконных актов и актов военного управления. Очевидно, что на их основе должна быть принята Концепция военной реформы на более длительную перспективу[143].

Обобщая, можно утверждать, что правовая база деятельности армии и военной политики в основном создана; проделан значительный объем работы в области законодательного обеспечения национальной безопасности. В то же время, военно-правовая основа ВС сама нуждается в реформировании, дальнейшем развитии и совершенствовании базовых правоотношений; о чем говорят многочисленные комментарии к военному законодательству и реальная практика их применения[144]. В частности, необходимо усиление системности (исключение дублирования правовых норм и правовых «пробелов»), большей взаимосогласованности законодательных актов и их приведения в соответствие с основополагающими законами, прежде всего – с Конституцией РФ; правовой экономии (сокращение количества правовых актов, изъятие из обращения устаревших положений и норм, большая концептуально-терминологическая проработка и кодификация, а, главное, – необходима разработка детальных механизмов реализации законов и правовых актов. Это касается, разумеется, не только военного законодательства, но в целом – законотворческой деятельности в современной России: здесь создано огромное количество законов, которые «не работают» или работают неэффективно. Бурное, но неупорядоченное законотворчество в 90-е гг. привело к тому, что, как заметил американский политолог Р. Шарлет, «административный порядок» старой советской системы сменился «конституционным беспорядком» новой либеральной[145]. Такая практика способна скорее вызвать отторжение общества от идеи правового государства, чем торжество правовой демократии. «Законы у нас не выполняются, а государство в лице его администрации не может бороться за их выполнение хотя бы потому, что оно само коррумпировано»[146], – разъясняет Т. Заславская причину «пробуксовывания» и бездействия многочисленных законов. Председатель Конституционного суда В. Зорькин заостряет указанную тему, переведя ее в плоскость проблемы «конституционной безопасности России»[147].

Иначе говоря, в законодательно-правовой сфере страны, равно как и армии, которая является ее своеобразным слепком, создались очередные «ножницы» между правотворчеством и правоприменением, между законом и правом. Последнее нуждается в специальном разъяснении. Ведь суть правового государства не в количество законов и не в законопослушании: все это может присутствовать и в условиях не правового, а полицейского государственного устройства. Главное, в чем выражена специфика государства правового, - это качество законов, их соответствие идее права как обеспечения суверенитета личности. Критерий же самого права - последовательно проведенная либерально-демократическая идея («либертарная концепция правопонимания»)[148] видит в «формальном равенстве» всех и каждого: 1) перед законом (координация прав и обязанностей) и 2) перед судом (соразмерность вины и ответственности). На практике это означает отсутствие привилегий и дискриминаций людей в сфере правового общения. В указанной концепции право соотнесено, таким образом, со свободой и справедливостью: «право – математика свободы». Отсюда следует, что правовое государство, то есть подчиненное праву, не творит его, а действует в рамках права, которое уже нашло отражение в международных правовых стандартах.

Что же произошло в этой сфере в России? Здесь создано огромное количество законов, многие из которых противоречат идее права, то есть правам и свободам человека. Проведена приватизация, разгосударствление общенародной собственности, которая, вместо равного права на долю десоциализируемой собственности, наградила подавляющую часть общества ваучерами – бумажками, которые не имеют никакой материальной ценности и юридической силы. В основных законах, касающихся социальных прав человека, - жилищном и пенсионном законодательстве, уголовном кодексе и др., заложены всякого рода «ловушки» и «мины», которые грубо нарушают принципы «формального равенства» всех и каждого перед законом и судом. Факты такого рода постоянно всплывают в судебной практике (например, дети-бомжи, лишившиеся жилья после развода родителей; воры, чьи «дела «рассыпаются» до суда, сохраняя им наворованное и др.).

Складывается ситуация, когда одни, те, у кого деньги и власть, как правило, всегда оказываются правыми или оправданными, а другая, большая часть общества, обычно именуемая просто «народом», всегда бесправна и виновата. Иначе говоря, и Фемида, и ее законы у нас носят неправовой характер. И надо согласиться с В. В. Лапаевой, что от советской «нелиберальной демократии» (которая худо-бедно, но все-таки и провозглашала, и обеспечивала основные социальные права трудящихся) мы совершили в 90-е гг. движение к «недемократическому либерализму». Да, это так, ибо либералы-приватизаторы» - «вовсе не демократы»: «в ключевом моменте преобразований» (приватизации собственности) они продемонстрировали своекорыстную элитарность. В итоге оказались дискредитированы и либерализм, который народ стал понимать как ограбление, и демократия, которую стали понимать как вакханалию»[149]. Что касается сложившихся разрывов между правотворчеством и правоприменением, то здесь задачи состоят в том, полагаем, чтобы свести к минимуму декларативную стороны законов и находить механизмы их практической реализации. В жизнедеятельности армии особо важную роль в этом плане играет гражданский контроль за ее органами и институтами. Почему возникает проблема гражданского контроля? Тому есть ряд причин. Первая их группа обусловлена спецификой армии как особой организации общества. Выше мы подчеркивали, что армия – это часть общества, его «слепок». Это, безусловно, так, но выражает лишь одну сторону дела. Другая состоит в том, что это совершенно особая часть. Военная сфера связана с подготовкой и применением вооруженного насилия. Она содержит в себе угрожающий потенциал разрушения, бесконтрольное применение которого способно повлечь за собой огромные риски, угрозы для всей страны. Созданные для обеспечения безопасности общества Вооруженные Силы представляют собой в то же время отчужденную от него мощь, которая при определенных условиях может стать силой, стоящей перед обществом: по указанию авантюристической политики «выходить из казарм», участвовать в антинародных и антигосударственных политических переворотах; ввязываться в международных конфликты и даже провоцировать войны. Кроме того, содержание армии и современной системы вооружений связано с огромными финансовыми затратами, которые тяжким бременем ложатся на налогоплательщиков; последние должны быть уверены, что их «вложения» в армию действительно служат целям национальной безопасности, а не расхищаются и не разбазариваются впустую. Ныне, как мы видим, формируется особая область военной политики – военное право, которое призвано взять под государственный контроль все указанные аспекты военной деятельности. Но и сама государственная политика, и военное право в том числе, нуждаются в контроле народа как главного носителя идеи суверенитета, чтобы устранить «ножницы» между правотворчеством и правоприменением; «буквой» и «духом» законов и т.д.

Другая группа причин обусловлена самим состоянием современного общества, которое растеряно, подавлено от неудач и перестройки, и «либеральной эпохи» 90-х гг. Здесь действуют настроения и силы различной направленности, иногда полярно противоположные – от всемерной поддержки военной политики государства до категорического неприятия и даже противодействия военно-политической активности. Мы уже отмечали заметное падение доверия общества к армии за период 90-х гг. Хорошо известна полярность общественных позиций относительно Чеченской войны, обязательности военной службы и др. Как поведет себя такое общество в случае серьезных внешних угроз? Кроме того, Вооруженные Силы постоянно обновляются за счет гражданских лиц, которые также по-разному относятся к военной службе. Насколько боеспособна армия, когда общество столь поляризовано по отношению к ней? Иначе говоря, нынче серьезно обостряется проблема интеграции армии и общества, не во имя возрождения советской формулы «народ и армия едины», но для формирования особого типа социальных связей – военно-гражданских отношений, где каждое слагаемое сохраняет свою самостоятельность и активно сотрудничает с другим во имя целей национальной безопасности. Присущий военным, по самому роду их деятельности, дух патриотизма, организованности, дисциплины, войскового товарищества, самоотверженности в этом случае способен укрепиться как в современной армии, так и благотворно повлиять на дезинтегрированное, аполитизированное общество. Отсюда понятно то заметное место, которое в военно-теоретических трудах нашего времени занимает тема гражданского контроля[150].

Существо всякого контроля, отмечает О.А. Бельков, составляет «проверка или наблюдение с целью проверки». Что касается различных форм социального контроля, то они означают систему мер, обеспечивающих своевременное обнаружение негативных явлений в деятельности определенного образования, института, что включает: сбор информации об указанном проблемном объекте, вскрытие причин негативов и продвижение этой информации в компетентные инстанции для принятия необходимых решений[151]. Однако, функция контроля за армией была и прежде: в советский период ее осуществляла правящая партия – КПСС. Известно, что в СССР сфера обороны и безопасности определялась и контролировалась исключительно Политбюро и его Советом Обороны. В чем же специфика гражданского контроля за армией в современной России? В том, что это контроль, во-первых, демократический, а, во-вторых, - гражданский. В широком смысле слова, гражданский контроль – это контроль невоенных людей над военными. По мнению П. Гарсиа, он делится на 1) контролирующую деятельность избираемых народом представителей власти (парламент); 2) контроль со стороны гражданского общества[152]. Во втором случае контролирующее начало идет снизу, а не сверху; инициатором его выступает не власть, а народ. В современном цивилизованном мире народ организуется в гражданское общество, т.е. систему деятельности партий, движений, общественных организаций, инициативных групп и отдельных граждан, осуществляющих властные функции параллельно с государством и реально утверждающих демократию как суверенитет народа[153].

Тема гражданского контроля над армией активно обсуждается зарубежными специалистами; в частности, представляют интерес такие проблемы, как: определение его целей, форм, направлений, степени эффективности; соотношения гражданской и военной элит; влияния национально-исторических особенностей и традиций на этот процесс и др.[154] Специфика указанной ситуации в России заключается в том, что само гражданское общество находится в процессе становления. По сути оно, как и многое другое, формируется по инициативе и под влиянием верховной власти, которая выдвигает задачи превратить Россию в «свободное общество свободных людей», «повернуться лицом к армейским проблемам» и др.; отсюда, по-видимому, не лишены основания отдельные упреки в формальности, «декоративности» этого нового для нас общественного явления[155]. Тем не менее, многие аспекты его приобретают ныне все большую определенность как в теоретическом, так и в практическом плане.

Цели гражданского контроля над армией в России, как они ныне представляются в военно-теоретических трудах, состоят в том, чтобы:

- обеспечить консолидацию Вооруженных Сил с гражданским обществом для укрепления военной безопасности, подъема роли армии как гаранта национального суверенитета и утверждения патриотического сознания в обществе;

- исключить возможность произвольного манипулирования военно-силовыми структурами, незаконного использования армии ради своекорыстных политических интересов;

- последовательно защищать интересы Вооруженных Сил и других войск перед государством; поднимать общественный авторитет права: статус, престиж воинской службы в системе различных подразделений государственной политики;

- выявлять серьезные управленческие ошибки, злоупотребления, казарменный беспредел военачальников, бесправие военнослужащих и другие факты грубого нарушения прав человека и российской законности;

- способствовать преодолению негативных нравственных явлений в армейской среде; духовному оздоровлению армии и возрождению традиций национальной воинской культуры.

Прав Ю.А. Красин, подчеркивая, что «только там, где есть развитое гражданское общество, есть и надежный энергетический потенциал решения основной функции армии»[156]. Иначе говоря, указанная сфера военной политики предъявляет высокие требования к качеству контроля: его системности, ответственности, компетентности. Ныне складывается определенная система контролирующей деятельности за армией и другими силовыми структурами России, где участвуют: парламентские комиссии, Общественная палата при Президенте РФ, средства массовой информации, комитеты солдатских матерей, а с декабря 2006 г. – родительские комитеты при воинских частях; разного рода ветеранские объединения и союзы (всего около 200 видов). Понятно, что качество контроля далеко не всегда устраивает армию, а количество – не способно само по себе реализовать разнообразные цели указанной деятельности. Наиболее действенным видом стал парламентский контроль за военным бюджетом, соблюдением государственной и воинской дисциплины, конституционного порядка и законодательства в военной среде. Он реально содействует проведению военной реформы, осуществлению последовательной политики в области вооружений и др. Позитивно оценивает армия и первый год деятельности Общественной палаты, которая проводит гражданскую экспертизу военного законодательства, осуществляет контроль за соблюдением прав человека в армии. Формированию позитивного общественного мнения об армии, укреплению доверия общества по отношению к военным, вскрытию острых проблем армейской жизни способствует деятельность средств массовой информации, гражданских политологов, социологов и других исследователей процесса демократизации военной среды. Более тесным и конструктивным становится сотрудничество армии с комитетами солдатских матерей, которые имеют около 300 образований по территории России. До недавнего времени они были сосредоточены в основном на сборе негативной информации об армии. Но имеется и позитивный опыт по укреплению морально-психологического состояния военнослужащих, повышению престижа, общественной значимости воинской службы. Не способствует укреплению связей армии и общества деятельность разного рода «антимилитаристских» и «правозащитных» организаций, направленная на срыв призывов, уклонение от воинской службы и т.д.[157]

В то же время совершенно очевидно, что решение задачи интеграции армии и общества во многом зависит и от установок самой армии, степени ее информационной открытости, готовности к сотрудничеству с различными общественными организациями и формами гражданского контроля. По мнению военных, проблемные вопросы, касающиеся взаимоотношений армии и общества, будут сняты, если законодательно определится сам статус гражданского контроля, что указывало бы на основные направления, формы и механизмы этой деятельности, поскольку в жизни армии есть сферы, куда гражданское общество не должно вторгаться[158]. Поддерживая пожелания армии относительно компетентности, конструктивности, гуманистической направленности гражданского контроля, заметим, что вряд ли стоит его так формализовывать, чтобы он приобретал форму закона, ведь в этом случае гасится главное – живая инициатива снизу. Но, безусловно, контроль не должен носить форму грубого вмешательства и надзирательства. Как показывает опыт, наиболее продуктивны здесь такие формы, как гражданские форумы, дискуссии, «круглые столы» по актуальным проблемам жизни армии, совместные обсуждения итогов гражданских экспертиз и т.п. Именно в этом случае может быть достигнута как прозрачность, открытость, публичность деятельности военной сферы, так и реальная защита ее интересов: формирование подлинно гражданской, ответственной позиции армии и общества по актуальным темам национальной (военной) безопасности. Установки на диалог, взаимное уважение мнений сторон составляют технологическую сторону демократизации общества и армии.

10.5. К вопросу об общенациональной идеологии в России [159]

Россия XX в., особенно в свой последний, постсоветский, период, стала ареной борьбы двух мощных идеологий – либеральной («демократической») и марксистской («коммунистической»). Либерально-демократическая идея, которая стала оформляться по мере становления капитализма (XVII−XVIII вв.), связывает перспективы общественного процветания с обеспечением экономических и политических свобод и прав индивида. Это означает: простор личной инициативе, защита частной собственности, свободная конкуренция производителей, широкие избирательные права, свобода слова, партий, общественных движений и волеизъявлений. В качестве механизма такого общественного устройства теоретики либерализма (Д. Локк, И. Кант, Ш. Монтескье, А. Смит, Дж. Ст. Милль, Б. Франклин, Т. Джефферсон и др.) рассматривали свободный рынок и развитую демократию.

Последовательным критиком либерализма в XIX в. был марксизм. Его основатели К. Маркс и Ф. Энгельс обращали внимание на многочисленные противоречия и нестыковки либеральной модели: формальный характер экономической свободы («равенства возможностей») и других «прав человека»; возможность сосредоточивать основные регулятивы власти в руках эксплуататорского меньшинства; различные закулисные способы политической игры, манипулирования сознанием масс; жесткий индивидуализм в конкурентной борьбе, в том числе на международной арене, вплоть до экспансионизма в отношении «слабых» и «бедных» стран, и т.д. В противовес этому сам марксизм, продолжив дело социалистов-утопистов (XVI – начала XIX в), обосновал альтернативную – социалистическую – идею общественного развития, основанную на принципах социального равенства и справедливости. Это означало уничтожение частной собственности и «эксплуатации человека человеком», плановую регуляцию экономики, обеспечение полновластия народа, удовлетворение материальных и духовных потребностей людей при их равенстве в распределении. Предполагалось, что таким путем человечество со временем совершит «прыжок из царства необходимости в царство свободы» – коммунизм, когда общественные богатства «польются широким потоком» и осуществится принцип «от каждого по способностям – каждому по потребностям».

Социалистическая идея внушала надежду на возможность всемирного человеческого братства трудящихся. Однако ее практическая реализация посредством ленинско-сталинской программы «построения социализма в одной отдельно взятой стране» (СССР), как и последовательное распространение этого опыта на ряд других стран и регионов, не привели к желаемому результату и были в целом признаны неудачными. Это не отменяет, впрочем, значимости самой социалистической идеи как ценностной ориентации с ее принципами социальной справедливости и человеческой солидарности, которые и поныне весьма популярны в мире, в том числе и в развитых индустриальных странах. Более того, именно она способствовала удачному политическому маневру капитализма: эволюции ряда индустриальных стран в плане формирования «социальной государственности», материальной поддержки трудящихся слоев общества.[160] Что касается злоключений социалистической идеи в политической практике XX в. (в том числе в России), то разве это не свойственно и таким идеям и понятиям, как «либерализм», «свобода», «демократия»?[161]

К началу 1990-х гг. слабости и уязвимые места социалистической идеологии уже были отчетливо осознаны российским обществом, хотя она сохраняла немало сторонников среди его социально незащищенной части. Что касается либеральной идеологии, то она переживала период подъема, овладев умами наиболее активной части россиян («новых русских»). Таким образом, в течение 1990-х годов Россия раскололась в ценностном плане по осям «свобода – справедливость», «индивидуализм – коллективизм», что и явилось основной предпосылкой духовного кризиса, переживаемого страной, суть которого мы усматривали в свое время в кризисе идентичности.[162] В условиях идеологического плюрализма и ожесточенной политической борьбы массовый человек ощутил свою потерянность, брошенность, ибо лишился не только жизненных (обнищание в условиях социально-экономического кризиса), но и духовных опор (устойчивой идеологической ориентации). Но это одна сторона дела. Другая же состоит в том, какую именно интерпретацию стали получать на российской почве либеральные идеи. Известно, что российскому менталитету было издавна свойственно равнодушие к частной собственности, личному жизненному успеху. В русских крестьянских семьях всегда ценился «достаток», а не «богатство». При этом были сильны установки на «общее дело», на «мир», т.е. коллективистские интенции. Российская духовность – это устремление к «святости», к «правде-совести», а не к закону, не к праву, так как наш человек исторически формировался в условиях бесправия. Свобода как либеральная ценность связана с большими испытаниями и искушениями. Она требует умения сдерживать ее иррациональные стороны, опираясь на мораль, социально ответственное поведение. К «испытанию свободой» наш человек оказался не готов, ведь он всегда мечтал лишь о воле, возможности жить «как хочу». Отсюда и у «новых русских» стала утверждаться не западная мораль прагматизма с ее жестким индивидуализмом, уважением к закону, умением сдерживать себя, но скорее дух прагматизма – своекорыстия, рвачества, морального релятивизма, вседозволенности. В условиях «дикого рынка», криминальной «свободы без берегов» у «старых русских» не могло утвердиться уважение к «новой» системе ценностей: она противоречит нашим традициям, основам православной культуры. Полагаем, что идеологический фактор стал одной из причин того, почему так сложно развертывалась реформаторская практика 1990-х гг. Одной из причин, но немаловажной.

Указанные проблемы так или иначе возникают и в странах ближнего зарубежья – бывших советских республиках. Особый интерес представляет позиция Белоруссии как союзного с Россией государства. В докладе на семинаре идеологических работников 2003 г. президент А.Г. Лукашенко сказал: «Белорусское общество должно развиваться в пределах собственной культурной традиции... Они (ценности) не придуманы, а выстраданы... народом в результате естественного приспособления общества к окружающему природному и социальному мирам». И дальше: «Необходима идеология, объединяющая людей разных позиций, принципов, возрастов, социальных групп. Но, в конечном итоге, консолидирующая общество».[163]

Значимость проблемы общенациональной идеологии так или иначе осознается и в России. О важности некоторых фундаментальных для нашей истории идеологем говорил В.В. Путин в статье «Россия на рубеже тысячелетия» в 1999 г., а также в ряде других выступлений.[164] Предпосылки для идеологической консолидации общества после 2000 г. существенно усилились. За сравнительно короткий исторический срок страна была выведена из острейшего системного кризиса, обусловленного механическим переносом и насаждением идей, идеалов и форм деятельности, взятых из внешней для нас культурной модели. Более того, намечаются перспективы решения острых национальных проблем на пути нетрадиционных для России подходов: разрыва порочного круга «оставаний – догоняний» посредством освоения новейших технологий, институционального прорыва в постиндустриализм с багажом национально-исторического культурного опыта. Все это обостряет проблему идеологической базы указанной социальной динамики, а именно – общенациональной государственной идеологии.

Если исходить из широкой трактовки государства-выразителя «воли всех», представителя народа «как политически и экономически организованной общности»,[165] то совершенно очевидно, что именно оно и является носителем общих интересов, ценностей и целей. Последние обусловлены потребностями народа в мире, безопасности, сохранении национального суверенитета; создании условий для экономической и политической стабильности, повышения благосостояния общества, самореализации личности, установления экологического баланса сил и др. Все эти ценности носят надклассовый, надпартийный характер; по своей сути они общечеловечны. Но каждый народ, каждая страна стремится к их осуществлению, опираясь на собственный духовно-культурный опыт; идет к ним историческим путем проб, ошибок, а значит, и страданий. Только тогда они органично входят в жизнедеятельность людей, в стереотипы социального поведения. И понятно, что государство и общество рано или поздно начинают нуждаться в прояснении идеологических оснований своей жизни, истории, что особенно важно в периоды исторических переломов, кризисов и подъемов. Задача идеологов состоит в том, чтобы эксплицировать их: «нащупать» в фундаменте культуры, ощутить в ритмах современной общественно-политической жизни.

Вопреки существующим у определенной части российского общества опасениям относительно «принудительности» возможного гражданского единения и согласия проблема общенациональной идеологии в России актуализируется объективной логикой событий, динамикой социально-исторической и культурной ситуации. Она обусловлена следующими моментами:

необходимостью преодоления того, что называют «кризисом идентичности», т.е. утраты общих для страны ценностей и целей;

потребностью совершить синтез традиционного и нового в духовно-идеологической сфере, чтобы сплотить общество на приемлемой для всех идеологической основе и выйти на новый виток социального развития;

задачами воспитания подрастающего поколения, а также укрепления национальной безопасности в условиях все более явного информационно-идеологического вмешательства во внутренние дела России (как и ряда стран СНГ) со стороны разного рода западных «сил влияния», применяющих «стратегии непрямых действий».

Приведем пример. На Всероссийской конференции преподавателей общественных наук в 2007 г. остро стоял вопрос о мировоззренческой подготовке современных школьников, студентов. Молодой человек, вступающий в жизнь, должен быть патриотом, гордым за свою страну, ее историю и культуру. Между тем учебники, особенно учебники истории, обществознания, существенно отличаются подходами, интерпретацией фактов, оценочными суждениями. Иные из них издаются на спонсорские деньги из-за рубежа. Поток разноречивой информации об историческом прошлом, прежде всего советского периода нашей истории, «сбивает с толку» как учителей, так и учащихся. В.В. Путин на встрече с педагогами подчеркивал, что недопустимо постоянно навязывать России чувство вины за ее историю – темные страницы есть в историческом прошлом любой страны. Необходимы учебные пособия, которые глубоко, объективно анализировали бы нашу историю и современность. Кроме того, плюрализм мнений не отменяет необходимости образовательных стандартов, которые предъявляли бы требования не только к знаниям, но и к личности ученика.[166] Можно ли решать эти задачи без общегосударственной идеологии?

В процессе формирования многорегиональной и многонациональной общности в России сменился ряд общегосударственных идеологий: «Москва – третий Рим», «Православие. Самодержавие. Народность», коммунистическая идеология. Особо важную организующую роль в нашей истории сыграла вторая идеологическая связка, автором которой, как известно, был министр просвещения С.С.Уваров. Она оформилась в первой трети XIX века, когда в России шел мощный процесс нациеобразования: завершились территориальные «вхождения» и «присоединения», созревало единое национальное самосознание. Особую роль при этом сыграли Отечественная война 1812 г., восстание декабристов 1825 г., появление таких трудов, как «История государства российского» Н.М. Карамзина и др. Под знаком этой идеологии прошел весь XIX век (дискуссии по поводу отмены крепостного права, обсуждение вопроса об исторических судьбах и перспективах развития России в контексте «русской идеи» и др.).

По нашему мнению, эта идеология повлияла на развитие не только дореволюционной, но и советской России. Достаточно вспомнить мощную социально организующую триаду советской цивилизации: генеральный секретарь (новое явление российского самодержавия); теория коммунизма и социализма по-советски (инобытие православия, веры в наступление Царства Божия на Земле); партия – организатор и вдохновитель народных масс, «наш рулевой» (особая форма утверждения идеи народности). Советская идеология и политика были по сути дедуцированы (разумеется стихийно) из идеологии «Православие. Самодержавие. Народность», точнее – прочно опирались на эти идеологические стереотипы. Сформировавшаяся в итоге социальная общность «советский народ» отнюдь не являлась идеологической фикцией, как это иногда утверждается. Советские республики скрепляла не только общая идеология, но и общая судьба, общие жертвы и героизм Великой Отечественной войны, достижения и утраты десятилетий «социалистического строительства», «дружбы народов», межнациональных браков и т.д. Таким образом, советская цивилизация не стала неким «выпадением» из российской истории, как иногда представляется (хотя и имела немало «темных» и трагических страниц, целых периодов). В известной мере, она явилась закономерным итогом тех противоречий, которые были накоплены в прошлом и с которыми не справилась дореволюционная Россия.

Что же обусловило особую живучесть указанной выше идеологической связки? За ней стояли три общественные силы, которые действовали и так или иначе продолжают действовать ныне на арене российской истории: власть (или, если угодно, «верхи», властвующая элита), народ (трудовая масса, «низы» общества) и некое посредствующее духовно-культурное начало, чью роль в эпоху Средневековья выполняли православная религия и церковь, а в период Нового времени, особенно в XIX веке, взяла на себя дворянская и разночинская интеллигенция, вооруженная различными социальными, нередко весьма радикальными, проектами переустройства России. Кроме того, в идеологеме С.С. Уварова была угадана и определенным образом обозначена действительно фундаментальная для формирующегося межнационального единства России идеологическая триада: державность – духовность – народность. По сути это российский культурный архетип, в котором заложена внутренняя пружина российской истории, центростремительные и центробежные начала нашей жизни, по крайней мере ее последних столетий.

Идея державности выражает централистско-собирательные устремления российского суперэтноса. Она была ответом на вызовы истории: огромная территория, суровая природная среда, полиэтничность. Чтобы выжить, устоять перед иноземными нашествиями, обуздать сепаратизм удельных «территорий», надо было «собирать» земли вокруг этнонационального центра. Указанная идея многоаспектна: она включает мысль о государственном суверенитете, независимом и самостоятельном развитии; идею государственности как сильной авторитарной власти, носительницы порядка, законосообразности; духовный комплекс патриотизма – идей, чувств, настроений, порожденных любовью к Отечеству, готовностью жертвовать для него личными интересами, защищать от внешних угроз. Особым аспектом державности является установка на поддержание международного авторитета России, чувство национальной гордости за успехи страны в мире. Заметим, что одним из истоков духовного кризиса 1990-х годов явилось чувство национального унижения, которое пережил наш массовый человек в этот период. Дело в том, что россиянин привык идентифицировать себя с целым – народом, государством; переносить на себя его успехи и неудачи. Кризис целостности повлек за собой кризис идентичности, социальную анемию, нравственную деградацию человека.

Иногда идею «державности» называют имперской идеей. Да, в определенный период своей истории Россия называла себя империей, иным ее правителям, в том числе советского периода, бывали свойственны великодержавные замашки. И все же «тюрьмой народов» она не была. Здесь сложился тип межнациональных отношений, основанный на добрососедстве, взаимной терпимости к культурным и религиозным традициям, обычаям народов. В немалой степени это было обусловлено духом православия с его идеями терпения и терпимости, милосердия и покаяния, ненасилия и соборного единения. В международном плане Россия стремилась играть роль «духовного и физического моста» между Европой и Азией, «держателя равновесия» между этими конфликтующими континентами, не позволяя им вступать в «непосредственное, а потому слишком жесткое взаимодействие». Это выражает символика герба России – двуглавый орел, устремляющий взоры на Запад и Восток. В целом идея державности – идея собирания и укрепления государственных и общественных сил во имя защиты национальных интересов и роста-развития России.

Российская духовность обусловлена поисками смысложизненных оснований нашего бытия. Западный человек прагматичен, он обретает смысл в ближайших и практических целях (стать богатым). Русский человек, часто неявно для себя, «духовной жаждою томим», устремлен к «конечным царствам»: «Царству Божию», «всемирному человеческому братству», «мировой революции». Если же он теряет веру в духовные смыслы, то погружается в пучину греха, ищет «товарищества с Антихристом» (Н. Бердяев). Особую роль в становлении российской духовности сыграло православие с его устремленностью к совершенствованию души, поискам «Правды-Совести». Более всего это касается формирования отечественной культуры. С конца XVIII века именно она берет на себя функцию духовной руководительницы общества, пытаясь адаптировать православно-христианский идеал к реальностям жизни. Русская культура стремилась соединить несоединимое: «восточную», православно-христианскую идеологию, с западнической, «либеральной» точкой зрения; утонченность дворянской культуры с «простонародным», крестьянским взглядом на вещи; установку на нравственное самосовершенствование человека и тягу к устроительству общественной жизни; линию на соборное единение разных культурных и социальных сил и на противостояние общества и власти. Определив идеал человеческого бытия в качестве свободно мыслящей творческой личности (пушкинская тема), русская культура заострила его далее в духе гражданской совести, нравственной ответственности интеллигенции (дворянской, а затем – разночинской) за состояние дел в стране, рабское, угнетенное положение народа (декабристы, Герцен, народники, социал-демократы). Главным направлением русской культуры было стремление состыковать принцип добра (Правды-Совести) с принципом свободы. Это наиболее полно отразилось в творчестве А.С. Пушкина, которое стало своеобразным знаком – символом российской духовности («Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья...». И рядом: «Для власти, для ливреи не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи»).

Идеология народности выросла из той проблематики отечественной истории и культуры, которая связана с положением социальных «низов» общества – 100-миллионного русского крестьянства. Более 300 лет крестьянство пребывало в крепостной неволе, в 1861 г. формально (без земли) «освобождено» властью, чтобы попасть в ярмо новой, капиталистической, эксплуатации: из него рекрутировался российский пролетариат. Указанная идеология была тесно связана с политикой и постепенно перерастала в нее: от обращенных к власти призывов и требований отменить крепостное право (А.Н. Радищев, декабристы), критики итогов крестьянской реформы (революционные демократы), пропаганды «хождений в народ» (народники) до попыток террористического давления на власть (народовольцы) и обоснования идеи социальной революции (социал-демократы).

Идеология и культура народничества стремилась постичь «сермяжную правду» крестьянина, глубинные жизненные смыслы («земля», «воля», «мир» – общинный коллективизм крестьянской жизни), которые скрывались за его вековым «безмолвием», временами перераставшим в «бунт». Либеральная ветвь идеологии народности видела путь к решению крестьянской проблемы в «окультуривании», просвещении крестьянства, проведении аграрной реформы; радикальное крыло выдвигало программу социалистической революции. Поскольку власть явно затянула решение этой острой социальной проблемы, неудачно разрешая и ряд других жизненно важных для народа проблем (социально-экономические и гражданские права «низов», Русско-японская и Первая мировая война), народ встал под знамя и лозунги Октября 1917 г.: «Мир – народам. Хлеб – голодным. Фабрики – рабочим. Земля – крестьянам». Знаковой фигурой этих процессов стал В.И. Ленин – теоретик и вождь пролетарской революции.

Итак, с идеологией народности в России оказалась связана не логика эволюции, «мирового» согласия, социальных реформ, а логика революции, социальных противостояний и «расколов», братоубийственной гражданской войны. Но в этом нет вины самого народа, которого несколько столетий отчуждали от собственности, власти, культуры. Российская революция, которая прошла ряд этапов с 1905 по 1922 г.: демократический; стихийно-народный (1905−1907 гг.); либеральный (февраль – июль 1917 г.); социалистический (октябрь 1917 – октябрь 1922 г. – дата окончания гражданской войны), была отмечена «огромной кровью», особенно на третьем этапе. Но, несмотря на это, она стала действительно одним из главных событий XX века, дала толчок мощному освободительному движению в мире (рабочему, антиколониальному) и тем способствовала росту «цивилизованности» мирового капитализма. Главный ее урок, а именно: народ не следует доводить до революций – заложил основу того, что ныне называют современным «социальным государством».

Что касается собственно российской истории, то в идее народности, этой сквозной теме двух последних столетий, было выражено стремление российского общества совершенствовать жизнь на началах справедливости, солидарности, народовластия. На этом пути были несомненные достижения (например, проект НЭП, благодаря которому страна в кратчайшие сроки была выведена из разрухи, или создание СССР, сплотившее народы, жившие на евразийском континенте, общей программной целью). Нельзя отрицать и того, что в советский период страна вошла в число передовых индустриальных и научно-технических стран мира; что в Конституции 1936 г. впервые в мире были сформулированы и записаны социальные права трудящихся на труд, отдых, образование, социальное обеспечение. Но было и другое: преследование религии, депортация народов, насильственная коллективизация, репрессии. Все это было обусловлено установками разрушать «до основания», «перепрыгивать» через необходимые стадии развития, пренебрегать «человеческой ценой» социального прогресса.

Демократизация и общенациональная идеология. Наш краткий экскурс в отечественную историю показал, что Россия синтезировала в себе различные, порой полярные, культурно-идеологические и политические черты, силы, влияния: христианство – язычество; религиозное – светское начало; самодержавие – народ; славянофильство – западничество; социалистическая – либеральная идеология. Это определило сложную, прерывистую, циклическую логику истории; периодические «расколы» и «висения над бездной»; «отставания» и «догоняния». Однако при этом страна сохраняла собственное лицо, «особенную стать» в качестве «Востока-Запада», «Евразии», противостоящей агрессивным внешним влияниям и вмешательствам. Не единожды оказываясь «у бездны на краю», Россия каждый раз обнаруживала способность возрождаться из пепла и подниматься на новую ступень развития, приступать к решению новых задач.

Поставленная в конце советского периода задача демократизации страны, формирования «гуманного демократического социализма» не получила своего завершения и была, по сути, прервана. Причин тому много. Одна из главных в том, что командно-административная система держала человека «в свивальниках», сдерживала его творческие возможности. Между тем у самой властвующей элиты, партийной номенклатуры, творческий потенциал был на исходе, она не обнаруживала более способности к идеологическому и политическому маневру. Историческая инициатива была перехвачена новыми силами, выдвинувшими программу демократизации и либерализации страны.

Анализ мирового процесса демократизации в XX веке, особенно в условиях так называемой «третьей волны» (80−90-е годы), показывает, что он протекает успешно, когда: 1) является результатом собственного выбора страны, народа; 2) развертывается как органически присущий данному обществу, т.е. вырастает из его внутренних противоречий; из устойчивых ориентаций народа на установление демократических норм, правил жизни. Словом, когда демократия возникает не как результат экспорта ее форм, но как многоэтапный процесс их развития, становления. Что касается России, то демократический выбор был сделан ею еще в 80-х – начале 90-х годов (Первый съезд Советов, защита Белого дома). Однако страна не приняла навязанный ей американский проект демократии. «Демократизация» по-американски, т. е. путем скрытого или явного идеологического и политического вмешательства, в ряде стран обернулась серией войн, вооруженных конфликтов (Ближний Восток), обострением внутриполитических деструктивных процессов (страны СНГ).

Главный сценарий идеологического развития России, который рождается из политической практики, сложившейся после 2000 г., связан с деятельностью и идеологией В.В. Путина. Эта программа на наших глазах обретает черты реальности. Разумеется, В.В. Путин исходит из учета негативного опыта демократизации 90-х годов, когда внедрение демократических норм и правил совершалось формально, без учета исторических традиций страны, российской ментальности, степени готовности массового человека к новым условиям жизнедеятельности.

Анализируя курс В.В. Путина, можно заключить, что в них была развернута не только стратегия выхода из кризиса 90-х годов, но и перспектива технологического и институционального разрыва традиционной российской цикличности, вхождения в мировую цивилизацию, постиндустриальное общество, с опорой на новые технологии и собственный национально-культурный опыт. В связи с этим имеет смысл предложить нашу интерпретацию термина «суверенная демократия». Ныне он широко обсуждается в прессе, получая при этом много неоднозначных оценок, путаных комментариев и расшифровок.[167] В понятии «суверенная демократия» зафиксирован смыслокомплекс, который должен отражать, на наш взгляд, существо демократического поворота, произошедшего после 2000 г. Он может быть сведен к следующим тезисам идеологического порядка.

· Демократия является историческим выбором нашего народа. При всей сложности российской истории, в которой часто доминировало авторитарное властное начало, народ неоднократно мощно выходил на арену общественной жизни, заявляя о своем праве на историческое творчество и самостоятельный выбор. Эта реальность отражена в положении Конституции РФ о том, что «носителем суверенитета и единственным источником власти... является многонациональный народ России».

· Из предыдущего тезиса следует вывод о необходимости социально ответственной власти, которая избирается народом и подотчетна ему.

· Стремление к демократизации в современной России рождено внутренней, органической потребностью в самообновлении страны, в частности в разрешении назревших противоречий между социальной справедливостью и экономической эффективностью. Путь к этому – развитие экономической свободы; партнерство власти, труда и капитала.

· Понятие «суверенная демократия» выражает идею преемственности современного этапа России ее исторического опыта и опыта мировой цивилизации, эволюционирующей к постиндустриализму. При этом в нем воплощается социально-творческий характер нашей демократии, которая стремится найти синтез позиций Запада и Востока, индивидуализма и коллективизма, свободы и справедливости, права и закона.

· В международном плане установки суверенной демократии направлены на защиту национальных интересов страны и идеалов демократического мироустройства, что противостоит глобалистским устремлениям к «экспорту демократии», силовым и информационно-манипулятивным попыткам вмешательства во внутренние дела суверенных государств.

Формулируя целый комплекс вопросов-проблем, стоящих перед Россией на пороге нового тысячелетия, В.В. Путин подчеркивал, что все они в конечном счете упираются в проблему человека: его образования, профессиональной подготовки, деловой и общественной активности. Они «становятся главной движущей силой развития, движения вперед», а отсюда (в качестве обязательного условия этого) повышения «качества жизни» человека.[168] Именно эта тема является внутренним стержнем в идеологеме «суверенной демократии»: важен не только государственный суверенитет, нерушимость наших границ, не только суверенитет народа как общественно-политической целостности, субъекта политической воли, но и суверенитет человека, его прав, свобод, возможностей самореализации. Это подводит нас к проблеме гуманизации социального мышления и политических технологий, вне которой указанные тезисы выглядели бы лишь очередной политической декларацией.

Гуманизация социального мышления и политических технологий. В свете постиндустриальной перспективы и глобальных проблем цивилизации (экологической, энергетической, демографической, проблемы выживания человечества и культуры в ядерный век и др.) теряют смысл формационные дилеммы: капитализма – социализма; либерализма – тоталитаризма; ценностей Запада и Востока. Становится все более очевидным, что нужна инвариантность, синтез позиций и подходов, целей и ценностей. В самом деле, как жить во взаимозависимом мире, где интересы, цели и ценности постоянно вступают в конфликт? Ответ один – выявить их общечеловеческое «измерение» и находить некий, пусть хрупкий, баланс, который поможет избежать возникновения тупиковых ситуаций, катастрофических решений. По сути дела, и цивилизованный рынок, и развитая демократия, и нормы нового миропорядка – это современные механизмы баланса интересов. Что касается целей и ценностей, то, поскольку общечеловеческий аспект в них примерно один и тот же («мы все в одной лодке»), в государственной идеологии на первое место выходит не предметный план (что надо идеологически отстаивать, ка
⇐ Предыдущая 58 59 60 61 626364 65 66 67 Следующая ⇒
Date: 2015-09-24; view: 361; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...

mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию