Ноября 1975 года. Г.А. (Басилашвили.) Напомните припев романса Князя

Г.А. (Басилашвили.) Напомните припев романса Князя.

БАСИЛАШВИЛИ.

Ах, да без Матвея и без Луки Пробка — словно птица. Лягут на глазницы пятаки Поздно будет веселиться.

¶ Г.А. Не «пробка» словно птица, Олег. А «время»! «Время, словно птица!» Какой раз уже вам говорю, Олег, голубчик! Запомните, пожалуйста. Образ Времени лучше. Как сыграет эта фраза, когда ее вспомнит старый Серпуховской.

БАСИЛАШВИЛИ. Я понимаю, Георгий Александрович, согласен, простите меня! Год учил «пробку», теперь рефлекс!

Рассказ Холстомера о перепродаже, болезнях, о своем крахе.

Г.А. (Лебедеву.) Во фразе: «Когда Конюх плакал, то я узнал, что слезы имеют соленый вкус», — надо выделить слезы. Что такое «слезы», Холстомер узнал лишь тогда, когда плакал Конюх. А сколько ни били его самого, он этого не мог узнать.

Показ лошадей старому Князю.

(Басилашвили.) Сейчас не понимаю, о чем монолог? А он должен быть историей того, как вы купили Холстомера. Мне понравилась лошадь, я выбрал именно Пестрого! Угадал! Без аттестата! Без породы! Это потом узнал, кто его отец и мать! Интуиция! Понимаете? Не о достоинствах лошади идет речь, а о покупке! О том, какой вы знаток!

Предсмертная пантомима воспоминаний Холстомера.

(Хору.) Давайте, братцы, все-таки уведем вас со сцены на пантомиму. В вашем присутствии ничего со светом не получается.

СОКОЛОВ. Если Хор уходит, то надо опустить три шторки?

Г.А. Конечно, иначе задник не сыграет. Только скажите, чтобы шторки опускались непременно медленно.

(Кутикову.) Должны быть освещены только артист и вскрытая плоть! Но плоть должна дышать, чтобы в ней угадывались натюрморты.

КОЧЕРГИН. Как сердцебиение.

КУТИКОВ. У нас семь натюрмортов. На каждый установить свет?

Г.А. Да, и осветить их сначала вместе, сразу, а потом одна группа ярче, вторая еле-еле, потом вторая группа должна менять первую.

Перерыв.

К началу второго акта приготовились, товарищи!

Конец сцены скачек.

БАСИЛАШВИЛИ. Георгий Александрович, извините, что остановился, но может, когда мне сказали: «Вот вам деньги», — я пошел искать Матье, поменялся с Феофаном местами, и только тогда сказал: «Послушай, ты не видел Матье?»

Г.А. Хорошо, попробуйте...

Жора Штиль, скажите, а почему на ипподроме вы сделали Полового немым?

ШТИЛЬ. Я думал, в связи с предложением Евгения Алексеевича, решить сцену пантомимически, а текст запрещен?

Г.А. Да никто вам не запрещал говорить! Надо, чтобы обязательно звучал ваш голос: «Шампань, момпасье! Мадам, месье!» Только смело, уверенно это делайте!

Миша Данилов! От объявления через рупор текст стал слышен хуже.

ДАНИЛОВ. Громче?

ГА. Разборчивее. Следите, пожалуйста, за дикцией.

Погоня за Матье.

Сто-о-о-п! (Кутикову.) А что со светом? Почему Басилашвили в темноте? Почему центральный столб не работает? Он должен так же мигать, как и в первом акте. И только когда Евгений Алексеевич замер — перестал дышать и столб.

Старый Князь в конюшне Бобринского. Выходит согнутый, поддерживаемый Фрицем.

(Басилашвили.) У ближайшего столба остановитесь. Одышка. Три шага от усадьбы до конюшни, а задохнулся, как Холстомер от погони за Матье.

¶ (Мироненко.) Прямой, как палка. Как палка, Юзеф!

Бобринский, предлагая сигары Князю, говорит, что они особенные.

(Волкову.) Добавьте, «десятилетние».

(Басилашвили.) Вместо: «Ну, коли особенные», — скажите: «Ну, коли десятилетние?»

Бобринский показывает Князю белоногого жеребца. Владимир Козлов—Белоногий придумал танец, отработав движения хвоста над головой.

(Козлову.). Молодец, Володя!

(Волкову.) Миша, вы не вовремя остановили оркестр, тем самым сорвали выход Вали Ко-вель.

Раз уж мы остановились, то сделаем вставку. Отметьте у себя, Тамара Ивановна. После того, как вы дали Князю сигару, спросите его: «Продолжать?» А Князь скажет: «Да», — хотя вы видите, что ему все равно. Из фразы, обращенной к Фрицу: «Bringen Sie noch eine Kasten, dort zwai...», — вымарайте все лишнее и больше не добавляйте ничего, скажите так, как написано у Толстого.

ВОЛКОВ. Он плохо знал немецкий?

Г.А. Это вы про кого говорите? Про Толстого? Лев Николаевич у Карла Ивановича пятнадцать лет учился немецкому, с колыбели.

ВОЛКОВ. Нет, я про Бобринского.

Г.А. А-а-а.

(Мироненко.). А вы в ответ: «Ja, woll».

(Волкову и Ковель.). Нельзя ли нам ваш диалог перенести на второй выход Мари? Бобринский говорит, что Князь врет, а он еще не успел завраться. Сделаем первый эпизод проходным, а на втором остановимся.

ШВАРЦ. Но ведь Ковель подкладывала, что он еще в доме врал?!

Г.А. То, что Серпуховской врал в доме — об этом мы должны догадываться. А сейчас мы увидим это реально.

(Оркестру.) Музыку на уходе Мари и Бобринского снимать не надо.

(Волкову и Ковель.). Попробуйте каждый ваш уход сделать не бытовым, а танцевальным, что-то вроде менуэта.

(Басилашвили.) Нет, Олег, не растет тема сходства мерина с Холстомером! За чем мы следим в сцене? Узнает Князь Холстомера или нет? Я — зритель — до последней секунды должен надеяться, что вы его узнаете! Как только ниточка связи между вами рвется, как только вас перестает мучить сходство, сцена становится неинтересной.

Второе появление Мари. В конце она и Бобринский случайно говорят хором: «Мы ждем вас,

Князь!»

Отлично, зафиксируем.

Князь принимает Фрица за Феофана.

(Волкову.) Не надо сердиться на Князя. Не за что! Он выжил из ума.

«Как я устал жить», — говорит, подойдя к Холстомеру, Князь. Холстомер, жалея Князя,

кивает, кладет голову ему на плечо, гладит Князя, плачет, ржет. Князь отстраняется от

мерина, кричит: «Но, но, но, но!» Грозит ему пальцем.

ЛЕБЕДЕВ. Можно я попробую еще один вариант? ГА. Конечно.

Лебедев и Басилашвили сговариваются. Далее проба. Князь пытается встать, но не хватает

сил, плюхается в кресло, плачет: «Как же я устал жить». Тогда Холстомер пошел к нему сам

через конюшню, обошел кресло, положил морду Князю на плечо, как мог, утешил. Князь

встряхнул плечами: «Но, но, но, но!»

Г.А. В принципе и этот вариант возможен, но что смущает? Первое. Холстомер идет через всю конюшню, а Фриц, стоящий рядом, не реагирует. И сразу внимание не на вас с Князем, а

¶

на слугу. Почему он позволяет мерину идти к Князю? Второе. Если мерин у кресла Князя, должно быть движение в табуне. Без движения, некоего беспокойства лошадей — неправда. Но есть и опасность: не снимет ли реакция Табуна вашу сцену?

(Всем.) Товарищи! Завтра приготовьтесь к огромной репетиции. Впервые пробуем прогнать весь спектакль.

ШТИЛЬ. В костюмах?

Г.А. Да, конечно, обязательно. На сегодня спасибо, все свободны.

ШВАРЦ. Георгий Александрович, вы просили напомнить о натюрмортах.

Г.А. Да-да! (Кочергину.) Есть предложение у Дины Морисовны: обнажить плоть не на пантомиме, а после нее. Как вы считаете, Эдик?

КОЧЕРГИН. Я думаю, правильно. Тогда декорация сыграет, как продолжение пантомимы.

ШВАРЦ. А сейчас есть некая иллюстративность. Чтобы не было иллюстративности, надо открыть натюрморт на зонге сразу после пантомимы.

Г.А. Попробуем. Действительно, очень уж иллюстративно получается: убивают лошадь, и в декорациях тут же обнажается плоть.