Л.Толстой История лошади

Инсценировка Марка Розовского по повести Л. Н. Толстого «Холстомер» в двух частях. Стихи Ю. Е. Ряшенцева.

Постановка Г. А. Товстоногова

Художник Э. С. Кочергин

Режиссер М. Г. Розовский

Музыкальное оформление М. Г. Розовского и С. Е. Веткина

Музыкальный руководитель С. Е. Розенцвейг

Действующие лица и исполнители:

Холстомер — Е. А. Лебедев

Князь Серпуховский — О. В. Басилашвили

Вязопуриха; она же Матье; она же Мари — В. П. Ковель

Милый; он же офицер; он же Бобринский — М. Д. Волков

Феофан; он же Фриц — Ю. Н. Мироненко

Генерал — Л. П. Панков

Конюший; он же объявляющий на бегах — М. В. Данилов

Васька, конюх; он же половой на бегах — Г. А. Штиль

Хор: Е. П. Алексеева, Т. Д. Коновалова, В. А. Смирнова, А. А. Федеряева, А. В. Шкомова, Т. В. Яковлева, И. 3. Заблудовский, В. И. Караваев, В. А. Козлов, Е. Н. Соляков, Е. К. Чудаков

Музыкальный ансамбль: А. Е. Галкин, В. М. Горбенко, Ю. А. Смирнов, Н. А. Рыбаков, М. И. Хазанов

Звукорежиссер Г. В.Изотов

Художник по свету Е. М. Кутиков

Пом. режиссера В. А. Соколов

Суфлер Т. И. Горская

Зав. гардеробом Т. А. Руданова

Премьера состоялась 27 ноября 1975 года.

Литературная запись репетиций сделана аспирантами ЛГИТМиКа Семеном Лосевым, Людмилой Мартыновой.

23 сентября 1975 года МАЛАЯ СЦЕНА

Видимо, это третья встреча Г. А. Товстоногова с группой участников спектакля «История лошади». Сначала был просмотр I акта (этапа работы М. Г. Розовского), затем репетиция-корректура начала спектакля.

Г.А. (всем). Поскольку болен Басилашвили, у меня есть предложение: пройти все то, что мы

делали на прошлой репетиции, вспомнить, закрепить и двинуться дальше. Начнем с монолога

«Когда я родился...»

В центре сцены у столба стоит Е. А. Лебедев. Рассказав о рождении Холстомера, он берет прикрепленную к проволочке бабочку и превращается в новорожденного жеребенка. Бабочка садится Холстомеру то на плечо, то на грудь, а тот испуганно, жалобно ржет.

(Лебедеву.) А нельзя ли уже с самого начала заготовить проволоку с бабочкой и держать ее за спиной? Хочется, чтобы переход из монолога в игровой кусок произошел быстро, неожиданно, а движение, когда ты берешь проволоку, снимаешь ее с крючка на столбе, разрушает непрерывность.

Приходит Конюший, узнает, что родился жеребенок, замечает, что он пегий, садится рядом с ним и говорит: «И в кого же ты, такая уродина $>

(Данилову.) Не надо спрашивать его буквально, жеребенок не знает об этом. Вспомните, как

бабы причитают, и сами себя спросите.

Конюший будит конюха Ваську. Вернее, пытается его разбудить.

(Штилю.) Обманите нас, смелее сыграйте пробуждение, а потом опять засните. А иначе, если вас зовут, а вы спите, то вас может и вообще не быть, понимаете?

Конюший натягивает веревку между столбами, создавая загон для жеребенка.

Что здесь должно быть интересно? Умное взрослое животное, когда ему ставят границу, идет туда, где свободно, а этот тянется к веревкам.

Появляется Генерал. Осматривает жеребенка, говорит: «Пегий».

(Панкову.) «Пегий» — бросьте Конюшему, будто он его таким родил.

Генерал стеком щекочет Холстомера. Тот ржет от удовольствия, передергивается и, неожиданно подскочив к генералу, щекочет его.

(Панкову.) Я бы даже замер от наглости!

Генерал, подарив жеребенка Конюшему, уходит. Конюший кричит: «Ну, сосунок, теперь ты

мой! Мой!»

(Данилову.) «Ну, сосунок» должно быть сказано так сильно, что даже голос пропадает. «Мо-ой, мо-о-ой», — не надо кричать, но в то же время крупно скажите. Захлебнулся от счастья... Это очень важно для нас, так как один из монологов Холстомера положен на тему собственности, понимаете?

Данилов повторяет монолог.

Вам надо устранить провалы, очень много дырок в монологе. Давайте еще раз. Даже где-то ласково скажите: «Мой, мо-ой», — и вдруг сорвись: «А-а?»

¶ Конюший обещает Холстомеру хорошо его кормить. «Но, — добавляет он, — если замечу в

любви, загоняю и убью».

«Разгонитесь» на обещании хорошей кормежки, а после текста «замечу в любви», сделайте паузу, и мы будем ждать, что вы скажете что-то такое, необыкновенно приятное... А сказали просто и бытово: «Загоняю и убью».

Холстомер вспоминает время первой любви. Его возлюбленная, кобыла по кличке Вязопуриха, пыталась вместе с ним спрятаться куда-нибудь подальше от лошадей и конюхов, но во время ласк их врасплох застал Милый, красавчик, будущий придворный конь. В подглядывании он не видит ничего порочного. «Стыдно тем, — считает он, — кто смущен. Стыд — для людей, но не для нас. Мы животные, мы должны уметь любить! Любовь — это похоть». И Милый поет:

В любовном деле стыд, ей-ей, одна помеха!

Иди ко мне, пока весна, иди ко мне!

Что есть любовь? Любовь есть конская потеха!

Ведь скажут люди «конь» не только о коне!

Моя лошадка,

Задерем же хвосты

Как, право, сладко

Гарцевать без узды.

А ну-ка, ну-ка,

Мослаки разомнем!

Любовь — наука!

Не будь я конем!

Хотя ты конь, порой хитри по-человечьи!

Свой пыл умерь, пока весна, свой пыл умерь!

Ты тих и мил. Но только конюхи далече,

Ей докажи, что ты есть конь, что ты есть зверь!

Моя лошадка,

Приподнимем же хвосты!

Как, право, сладко

Ликовать без узды!

А ну-ка, ну-ка,

Мослаки разомнем!

Любовь — наука!

Не будь я конем!

Жеребчик я, но ведь и он жеребчик тоже!

Чего ж не ржать, когда весна? Чего ж не ржать?

Чтоб из ноздрей летел огонь! Чтоб дрожь по коже!

Эй, жеребцы!

(На сцену выскакивает табун.)

Учитесь правильно дышать.

Моя лошадка,

Приподнимем же хвосты!

Как, право, сладко

Ликовать без узды!

А ну-ка, ну-ка,

Мослкки разомнем!

Любовь — наука!

Не будь я конем!

Г.А. {Хору-табуну). Хотелось бы, чтобы танец был сексуально-пародийным. Миша Волков вас вызвал, вышли, посмотрели, что происходит? Ах, игра в пародию на секс? Хорошо, пожалуйста, мы включаемся.

¶ В финале танца мужчины-кони уносят распалившихся женщин-лошадок. Милый, опершись ногой о столб, встает в скульптурную позу, а Холстомер и Вязопуриха рассказывают о том, какое будущее было уготовано этому легкомысленному беззаботному сосунку.

(Ковель.) Говоря о Милом, посмотрите на Мишу Волкова.

КОВЕЛЬ. Я думала: на него нельзя смотреть, я себя сознательно ограничила.

Г.А. Зачем же, Валя? Ничем не оплачивается такая ограниченность. У Вязопурихи вот-вот начнется с Милым роман. По сути, он начинается уже здесь.

(Лебедеву.) После реплики Милого («мы животные, мы должны уметь любить») хорошо бы развести руками: мол, вот с каким конем, изрекающим такие пошлости, я подружился. Да, а что делать? Стойла-то рядом.

Вязопуриха просит Холстомера не рассказывать об ее измене, но тот неумолим. Музыка. Милый, Вязопуриха и Холстомер играют в прятки. «Раз, два, три, четыре, пять, — считает Холстомер, — я иду искать». Но найти их оказывается непросто, за столбами их нет, и когда Холстомер убегает в одну из кулис, в центре появляется Вязопуриха, за ней Милый, которого она заманивает.

(Лебедеву.) Хорошо бы выбежать за ними не из бокового выхода, а из центра. Этакая растерянная человеко-лошадь, не знающая, куда они делись. Потом увидел. Решил, что это игра. Даже посмеялся. И только затем сказал: «Милый, не надо, я прошу тебя».

Лебедев пробует.

Хорошо.

(Волкову.) Не торопитесь выходить. Тут должна быть большая пауза, Холстомер один. Иначе мы не прочтем, что там произошло за кулисами.

(Концертмейстеру.) Попробуйте медленно-медленно сыграть вальс первого свидания Вязопурихи и Холстомера. Музыка дает временную перебивку.

Утомленный, выходит Милый, устало, по-лошадиному фырчит, не торопясь, размеренно подходит к столбу и усаживается возле него. С веночком ромашек появляется Вязопуриха, Холстомер спрашивает ее, почему она выбрала Милого, а не его. Вязопуриха, устраиваясь около ног Милого, отвечает: «Ты — пегий». И Милый, поглаживая ее, прибавляет: «Ты — урод, а я красивый... Меня даже зовут... Как меня зовут, Вязопуриха?» «Милый», — отвечает та.

(Волкову.) Пренебрежительно-снисходительными должны быть ласки, а не любовными. Ведь похоть была, а не любовь, не правда ли?

Холстомер входит в веревочный загон и зовет к себе Вязопуриху. Милый отпускает ее.

(Волкову.) Еще пренебрежительней, Миша. Иди-иди, теперь ты мне уже не нужна. Важно быть первым, а теперь хоть весь табун...

Холстомер хватает Вязопуриху, кидает ее на веревку, та пробует сопротивляться, но Холстомер бросается на нее. Сцена изнасилования. Милый, не двигаясь с места, патетически изрекает: «Что ты делаешь, мужик?»

(Волкову.) И не смотрите на изнасилование. Это для вас пройденный этап, вам уже все равно. Ваши мысли далеко-далеко...

(Кутикову.) Последний луч света должен быть не на паре, занимающейся физиологией, а на Милом. И темнота.

(Розовскому.) И в темноте, чтобы заполнить вырубку, должны звучать реплики, которые хорошо бы отыскать у Толстого или самим сочинить, типа: «Вот я тебе сейчас покажу! Ну, ты у меня получишь! Я тебе дам!» Это кричит Конюший, укрощая разгулявшихся лошадей. Вырубкой должен быть подчеркнут эмоциональный подъем. Нужно, чтобы у нас получился не просто переход от одной картины к другой, а избиение взбунтовавшихся лошадей.

РОЗОВСКИЙ. Плюс можно подключить их ржанье, записанное на магнитофоне.

ДАНИЛОВ. И, может быть, мне в темноте бить кнутом?

Г.А. Да и не только в темноте, айв начале следующей сцены.

Вырубка. Ржанье лошадей, удары кнута, крики Конюшего. Свет. Между столбами — двумя диагоналями — растянуты веревки. Это раздельные стойла для кобылиц и жеребцов. На

¶ авансцене справа привязанный к столбу Холстомер. Рассерженный генерал, появляясь, кричит на Конюшего, тот пытается оправдаться. Где-то в темноте стоит пьяный Конюх, стараясь

остаться незамеченным.

(Данилову.) Вас еще не начали бить, а вы уже подсталяете Генералу задницу. Увидев такую покорность, у Генерала опустится рука.

Конюший обвиняет Конюха. Тот был пьян, не накормил лошадей, вот они и нашалили. Пьяный

Конюх признается Генералу: да, и сегодня пьян, и вчера был пьян, но жеребца не накормил не

по забывчивости, а потому что Пегий не графский. Жеребец Конюшего, он сам должен о нем

позаботиться. «Графскую лошадь, — плачет Конюх, — я бы даже пьяным накормил».

(Панкову.) Павел Петрович, вы не играете на гитаре? Жаль. Как было бы хорошо, если бы монолог Конюха шел под перебор генеральской гитары.

ПАНКОВ. Нет, Георгий Александрович, к сожалению, не умею.

РОЗЕНЦВЕЙГ. Перебору можно быстро научиться.

ПАНКОВ. Бесполезно, уже пробовал.

Г.А. Жаль, тогда сделаем так. Сядьте на пенек, Конюх со своими оправданиями пойдет к вам, но поскольку от него несет сивухой, держите его на стеке, а потом, когда вам надоест его держать, опустите стек, и Конюх упадет перед вами на колени.

(Штилю.) Жора, а можно больше наклон к Генералу? Максимально. Тогда вас трудно будет держать. И растет-растет монолог, а не увядает! Правду-матку порите! Раз уж на то пошло, признаюсь! Да, был пьян! Но лошадь не грауская! Слово «графская» через «у» скажите! «Граускую лошадь, даже если бы и пьян был, не забыл бы накормить!»

Генерал считает, что между лошадьми должно быть равенство.

(Панкову.) О равенстве дидактически скажите. Он — вольтерьянец!

Генерал обходит стойла жеребцов.

Черчилль на смотре советских солдат. Никого не пропускайте, Павел Петрович, никого. А почему Караваева не заметили? Он — хороший артист. Остановитесь у Милого, вытащите из кармана сахар и на ладони протяните. А Милый слижет.

ВОЛКОВ. Георгий Александрович, а можно я возьму рукой? Напрасно, по-моему, это делать физиологически. Не элегантно как-то слизывать.

Г.А. Ну, а если не слизывать, а элегантно взять губами?

ВОЛКОВ (безнадежно). Элегантно взять губами?

КОВЕЛЬ. Георгий Александрович, в цирке дрессировщик незаметно вытаскивает сахар и проводит зверю по губам. Может быть, Павел Петрович незаметно проведет рукой по губам Милого?

Г.А. Мне важен хруст разгрызаемого сахара. Сделаем так: пока идет смотр, Миша незаметно положит кусочек сахара в рот, а Павел Петрович сымитирует. (Штилю.) А вы во время смотра засните.

ШТИЛЬ. Заснуть? Меня же сейчас бить будут.

Г.А. Да, будут бить, но сон превыше всего. Он сильнее вас.

Генерал уходит. Конюший, разбудив Конюха, уводит его на расправу. Слышны удары плетью,

крики Конюха и Конюшего.

(Хору-табуну.) На каждый удар плетью попробуйте менять позы. Точнее акцентируйте: удар — всплеск!

(Данилову и Штилю.) Появитесь из-за кулис, пожалуйста... Когда я в прошлый раз добивался атмосферы порки, то в результате что-то получилось. А сейчас снова вранье, показушность. Если так будет и впредь, то никакие лошадиные крики не помогут.

(Данилову.). У вас три фразы. Но это не означает, что каждой фразе соответствует удар. Ударов должно быть пятнадцать, а фразы три. Причем сначала серия ударов, а потом текст, к концу, когда выдохлись бить. Еще раз.

(После сцены порки. Данилову и Штилю.) Давайте попробуем появиться не вместе, а поочередно. Сначала усталый палач, будто его самого избили, а потом уже жертва. Два измученных человека.

¶

(Данилову.) Нет-нет, Миша, впечатление пьяного сейчас... выйдите нормально, нет-нет, чуть быстрей, вот, и к столбу. А у столба отдохните, отдышитесь.

{Штилю.) А вы с прямой спиной. Несите ее... Не надо обращаться к Данилову. Зря интонируете. Говорите однотонно, прислушиваясь к спине: «Варвар... Генерал так не порол...». Давайте попробуем.

Холстомер продолжает рассказ о себе. Он вспоминает

самые страшные минуты своей жизни. Готовится

процедура оскопления Холстомера.

{Хору-табуну.) На монологе Лебедева постепенно превращайтесь в людей, в хор. На реплику «холостить буду» уже каждый в раздумчивой человеческой позе. Ле-гатированно превращайтесь в размышляющий хор. Как бы видите сцену своим внутренним взором.

И в темноте крик: то ли человеческий, то ли

лошадиный.

Лебедев кричит.

И в тишине пойдут тютчевские стихи. За это время надо уйти Данилову и Штилю, а хор должен расположиться в позах слушающих. Поищите положения, не повторяющие друг друга. Вот, теперь хорошо. Запомните, пожалуйста, свои позиции, чтобы впредь не было случайных.

Холстомер рассказывает хору, как на своей шкуре пегого мерина он понял, что такое собственность. В конце монолога появляются Конюх и Конюший, они приносят сбрую, и мерин

покорно позволяет себя запрячь.

ЛЕБЕДЕВ. Может, после реплики: «С той поры я навсегда стал далек от них», — я запою? И меня будут под песню запрягать? А потом я продолжу монолог?

Г.А. Лучше, чтобы здесь запел хор.

ХОР {поет).

Трудна, лошадка, жизнь твоя,

Но слаще сквозь года

Простое счастье бытия:

Трава, тепло, вода.

{Данилову.) Нет-нет, мне бы хотелось найти бытовое оправдание выхода. Вышли с мешком сена. Протянули — не ест. Тогда запрягли.

{Хору-табуну.) На диалоге Данилова и Штиля попробуйте помычать.

(Данилову и Штилю.) А вы, наоборот, в контрасте с хором громко разговаривайте: «Осторожней, лягаться будет!» {Лебедеву.) Не сопротивляясь, надо протянуть им копыта. Вот он я, пожалуйста...

Спасибо, товарищи. На сегодня все. Завтра в одиннадцать.